Гарсиа Лорка, Федерико
Поделись знанием:
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
(перенаправлено с «Гарсиа Лорка»)
| Федерико Гарсиа Лорка | |
| Federico García Lorca | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: |
близ Альфакара, провинция Гранада, Андалусия, Вторая Испанская Республика |
| Род деятельности: |
поэт, драматург, музыкант, художник-график |
| Язык произведений: |
испанский |
| Подпись: |
|
Федери́ко Гарси́а Ло́рка (исп. Federico García Lorca [feðeˈɾiko ɣarˈθi.a ˈlorka]; 5 июня 1898 — 19 августа 1936) — испанский поэт и драматург, известный также как музыкант и художник-график. Центральная фигура «поколения 27 года», один из самых ярких и значительных деятелей испанской культуры XX века. Убит в начале Гражданской войны в Испании.
Содержание
Биография
Лорка родился 5 июня 1898 г. в городке Фуэнте-Вакерос в испанской провинции Гранада. В школе впечатлительный мальчик учился не слишком успешно. В 1909 г. семья переехала в Гранаду. В 1910-х Федерико активно участвовал в жизни местного художественного сообщества. В 1914 году Лорка начал изучать право, философию и литературу в университете Гранады. Гарсиа Лорка много путешествует по стране. В 1918 г. у Лорки выходит первый поэтический сборник, Impresiones y paisajes («Впечатления и пейзажи»), принесший ему если не коммерческий успех, то хотя бы известность.
В 1919 г. Гарсиа Лорка приезжает в Мадрид. В столичном университете он знакомится с Сальвадором Дали и Луисом Буньюэлем, а также с Грегорио Мартинесом Сьеррой, директором театра «Эслава». По просьбе Мартинесa Сьерры Лорка пишет свою первую пьесу El maleficio de la mariposa («Колдовство бабочки») и осуществляет её постановку (1919-1920). До 1928 года он учится в мадридском университете.
В последующие годы Гарсиа Лорка становится заметной фигурой среди художников-авангардистов. У него выходят новые поэтические сборники, включая Romancero gitano («Цыганское романсеро», 1928). В этих стихах поэт, по его собственным словам, «хотел слить цыганскую мифологию со всей сегодняшней обыденностью».
Через год Гарсиа Лорка уезжает в Нью-Йорк, в результате чего вскоре появляются новые произведения — книга стихов Poeta en Nueva York («Поэт в Нью-Йорке», 1931), пьесы El público («Публика», 1931, 1936) и Así que pasen cinco años «Когда пройдет пять лет» (1931).
Возвращение поэта в Испанию совпало с падением режима Примо де Риверы и установлением Второй испанской республики. В 1931 году Гарсиа Лорку назначают директором студенческого театра La Barraca («Балаган»). Работая в театре, Лорка создает свои самые известные пьесы: Bodas de sangre («Кровавая свадьба»), Yerma («Йерма») и La casa de Bernarda Alba («Дом Бернарды Альбы»).
Летом 1936 года Гарсиа Лорка планировал съездить в Мексику, но принял решение вначале отправиться в родные края. За три дня до военного мятежа, ставшего началом гражданской войны, Гарсиа Лорка, чьи симпатии к испанским левым и республиканской власти были общеизвестны, уезжает из Мадрида в Гранаду, хотя было очевидно, что там его ждет серьёзная опасность: на юге Испании были особенно сильны позиции правых. 16 августа 1936 г. франкисты арестовывают Гарсиа Лорку в доме поэта Луиса Росалеса (чьи братья были фалангистами), и предположительно на следующий день поэта расстреливают по приказу губернатора Вальдеса Гусмана и тайно захоранивают в 2 км от Фуэнте Гранде[1]. После этого до смерти генерала Франко книги Гарсиа Лорки были запрещены в Испании. Вместе с тем следует отметить, что он поддерживал дружественные отношения с лидерами фаланги-ХОНС Хосе Антонио Примо де Риверой и Онесимо Редондо Ортега.
Существует версия о том, что поэт не был убит и просто пропал без вести. В 2008 году внучка учителя, расстрелянного вместе с Лоркой, потребовала эксгумацию тел общей могилы, в которой якобы покоился и Лорка (по закону о восстановлении исторической памяти). Эксгумация этой и ещё 18 братских могил была проведена по приказу судьи Бальтасара Гарсона, действовавшего по собственной инициативе, что вызвало потерю им должности и уголовное обвинение в превышении полномочий. Никаких останков не обнаружили не только в могиле, но и во всём муниципальном округе, где, по официальной версии, развернулась трагедия[2]. Более мифическая версия утверждает, что раненого поэта тайно переправили в Аргентину, но он уже не помнил своего имени и прошлого. В 2015 году испанская сеть радиовещания Cadena SER 22 апреля опубликовала неизвестные ранее документы из архивов Главного полицейского управления Гранады, подтверждающие расстрел Федерико Гарсиа Лорки франкистами (а именно полицейский рапорт 1965 года, утверждавший о «неблагонадёжности» Лорки из-за его социалистических взглядов, принадлежности к масонам и подозрений в гомосексуальности).
Произведения Гарсиа Лорки переведены на многие языки; на русский их переводили М. Цветаева (переводила Лорку в последние дни своей жизни), Н. Асеев, В. Парнах, А. Гелескул, Юнна Мориц, Н. Трауберг, Н. Малиновская, Б. Дубин, Н. Ванханен, К. М. Гусев и другие.
Многими признаётся[3], что Лорка в концовке стихотворения «История и круговорот трёх друзей» (1930, сборник «Поэт в Нью-Йорке») предчувствовал Гражданскую войну, собственную гибель и неизвестность места своего захоронения.
Произведения
Проза
- Impresiones u paisajes (Впечатления и пейзажи, 1918)
Стихотворные сборники
- Libro de poemas (Книга стихов, 1921)
- Poema del cante jondo (Стихи о канте хондо, 1921, изд. 1931)
- Primeras canciones (Первые песни, 1921—1922, изд. 1936)
- Canciones (Песни, 1921—1924, изд. 1927)
- Oda a Salvador Dalí (Ода Сальвадору Дали, 1926)
- Romancero gitano (Цыганское романсеро, изд. 1928)
- Poeta en Nueva York (Поэт в Нью-Йорке, 1929—1930, изд. 1940)
- Llanto por Ignacio Sánchez Mejías (Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу, 1935)
- Seis poemas gallegos (Шесть стихотворений по-галисийски, изд. 1935)
- Diván del Tamarit (Диван Тамарита, 1936, изд. 1938)
- Sonetos del amor oscuro (Сонеты о тёмной любви, 1936, изд. 1984)
Пьесы
- Mariana Pineda (Мариана Пинеда, 1927)
- La zapatera prodigiosa (Чудесная башмачница, 1930)
- Retablillo de Don Cristóbal (Балаганчик дона Кристобаля)
- El público (Публика, 1930)
- Así que pasen cinco años (Когда пройдет пять лет, 1930)
- Amor de don Perlimplín con Belisa en su jardín (Любовь дона Перлимплина, 1933)
- Bodas de sangre (Кровавая свадьба, 1933)
- Yerma (Йерма, 1934)
- Doña Rosita la soltera o el lenguaje de las flores (Донья Росита, девица, или Язык цветов), 1935)
- La casa de Bernarda Alba (Дом Бернарды Альбы, 1936)
В русских переводах
- Гарсиа Лорка Ф. Избранное. М.: Гослитиздат, 1944.
- Гарсиа Лорка Ф. Избранная лирика. М.: Гослитиздат, 1960.
- Гарсиа Лорка Ф. Избранные произведения в 2-х т: стихи, театр, проза. М.: Художественная литература, 1975.
- Гарсиа Лорка Ф. Самая печальная радость… Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1987.
- Гарсиа Лорка Ф. Цыганское романсеро. М.: Радуга, 2007.
- Гарсиа Лорка Ф. Плач по Игнасио Санчесу Мехиасу. Перевод А. Щетникова. Новосибирск, АНТ, 2016.
- Гарсиа Лорка Ф. Поэма о канте хондо. Перевод А. Щетникова. Новосибирск, АНТ, 2016.
О нём
- Осповат Л. Гарсиа Лорка. М.: Молодая гвардия, 1965. (ЖЗЛ)
- Бенсуссан А. Гарсиа Лорка. М.: Молодая гвардия, 2014. (ЖЗЛ)
Лорка в культуре
- стихи Лорки являются важным элементом романа Петра Лебеденко «Красный ветер» раскрывающего тему гражданской войны в Испании.
- С 2003 года в Гранаде ежегодно вручается Международная поэтическая премия имени Федерико Гарсиа Лорки.[4]
- В 1959 году Иосиф Бродский посвятил памяти Гарсиа Лорки стихотворение «[www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7343 Определение поэзии]».
- [zzl.lib.ru/catalog/04_g.shtml Осповат Л. С. Гарсиа Лорка]. — М.: Мол. гвардия, 1965. — 432 с. Тираж 115 000 экз. (Жизнь замечательных людей. Вып. 16 (410).).
- В 1970 году американский автор-исполнитель Тим Бакли выпустил альбом Lorca, вдохновленный произведениями поэта, с одноименной композицией.
- В Испании режиссёром Хуаном Антонио Бардемом был снят биографический минисериал «Лорка, смерть поэта» (1987).
- Участники российской хеви-метал группы Ария в 1986 году, чтобы облегчить официальную сдачу программы худсовету, приписали текст песни «Тореро» (на тему корриды), в действительности написанный Маргаритой Пушкиной, перу Гарсия Лорки.[5]
- В 1994 году вышел альбом Александра Яковлевича Розенбаума «Вялотекущая шизофрения», в котором одна из песен «Федерико Гарсия Лорке» посвящена поэту.
- В 1996 году вышел CD Александра Градского «Золотое старье» в котором одна из песен («Испания», музыка: А. Градский, стихи: Н. Асеев) была посвящена памяти Федерико Гарсиа Лорки.
- В 2003 году по одноимённому роману лауреата Премии Надаля Фернандо Мариаса (изданному в переводе на русский язык под названием «Волшебный свет») был снят фильм «Божественный свет», получивший награду Московского кинофестиваля. Он рассказывает о «второй жизни» Лорки, как если бы он не погиб а, потеряв память, бродяжничал по дорогам Гранады.
- В 2005 году стихотворение Гарсиа Лорки «De profundis» было нанесено на стену одного из зданий в центре Лейдена (Нидерланды). Оно стало последним в серии из ста одного аналогичного памятника всемирно известным поэтам в рамках культурного проекта «Wall poems».[6]
- В 2008 году реж. Пол Моррисон (Paul Morrison) снял фильм, посвященный отношениям Ф. Гарсиа Лорки и С. Дали — «Отголоски прошлого» («Сальвадор Дали: Любовь. Искусство. Предательство»).
- В 2015 году в Испании начал выходить научно-фантастический сериал «Министерство времени». 8-я серия 1-го сезона посвящена событиям, происходившим в Мадридском университете в 1924 году; одним из главных действующих лиц серии является Федерико Гарсиа Лорка.
- Упоминается в песне группы ДДТ «Жизнь красивая» из альбома «Прозрачный» («Помнишь, как любил Лорка Гарсия»).
Разное
- В конце 1980-х годов благодаря исследованиям биографа Йена Гибсона[es] стало известно о гомосексуальности Гарсиа Лорки. Его любовником в последние годы жизни был журналист и критик Хуан Рамирес де Лукас, которому поэт посвятил «Сонеты темной любви»[7].
- В фильме-файтинге «Неоспоримый 3» колумбийский боец часто держит в руках книгу поэмы Федерико Гарсиа Лорка.
- 2 мая 2003 года в Москве в Институте Сервантеса впервые были выставлены 40 оригиналов рисунков Лорки и его личные вещи. Все экспонаты принадлежат Фонду Гарсия Лорки, которым руководят члены семьи поэта. Выставка называлась «Мир Федерико Гарсиа Лорки».[8][9]
- Изображен на почтовой марке Албании 1989 года.
- Изображен на кубинских монетах 1993 года, номиналом 1 и 10 песо.
Напишите отзыв о статье "Гарсиа Лорка, Федерико"
Примечания
- ↑ [meduza.io/feature/2015/04/27/oni-uveli-ego-chtoby-ubit Они увели его, чтобы убить, «Медуза»]
- ↑ [www.fontanka.ru/2009/12/18/112/ Останков испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки в его могиле не нашли — Новости Санкт-Петербурга — Фонтанка. Ру]
- ↑ Шефер Ю. Возвращение из забытья // GEO. — 2011. — № 8. — С. 148.
- ↑ [kbanda.ru/index.php/literature-and-publishing/343-obyavlen-laureat-premii-federiko-garsia-lorki.html Объявлен лауреат премии Федерико Гарсиа Лорки] (Контрабанда, 14 октября 2011 года)
- ↑ Дилан Трой, Виктор Троегубов, Маргарита Пушкина. Ария: Легенда о динозавре
- ↑ [www.muurgedichten.nl/wallpoems.html Wall poems]
- ↑ [lenta.ru/news/2012/05/11/lorca/ Названо имя тайного любовника Федерико Гарсиа Лорки]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/381812 Москве откроют «Мир Гарсиа Лорки»]
- ↑ [moscu.cervantes.es/FichasCultura/Ficha20229_54_8.htm Мир Федерико Гарсиа Лорки: рисунки и личные вещи]
Ссылки
|
Федерико Гарсиа Лорка в Викицитатнике? |
|---|---|
|
Федерико Гарсиа Лорка в Викитеке? |
- [www.garcia-lorca.ru Федерико Гарсиа Лорка — жизнь и творчество]
- [federicogarcialorca.net/index.htm Полное собрание сочинений Федерико Гарсиа Лорки] (исп.)
- [www.lib.ru/POEZIQ/LORKA/ Федерико Гарсиа Лорка] в библиотеке Максима Мошкова
-
— сообщество «Федерико Гарсиа Лорка» в «Живом Журнале» - [mir-dali.ru/library/michel-nuridsany-salvador-dali5.html Федерико Гарсиа Лорка и Сальвадор Дали]
- [mir-es.com/op.php?g=lorca Стихотворения Федерико Гарсия Лорки на сайте "Испаноязычный мир: поэзия, изобразительное искусство, музыка, голос"]
Отрывок, характеризующий Гарсиа Лорка, Федерико
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
