Гарсиа Меса, Луис

Луис Гарсиа Меса Техада Luis García Meza Tejada
Президент Республики Боливия
17 июля 1980 — 4 августа 1981
Предшественник:	Лидия Гейлер Техада
Преемник:	Сельсо Торрелио Вилья
Вероисповедание:	католик
Рождение:	8 августа 1929(1929-08-08) (94 года) Ла-Пас, Боливия
Отец:	Луис Гарсиа Меса Креспо
Мать:	Алисия Техада
Супруга:	Ольма Кабрера
Образование:	Военный колледж
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	генерал
Командовал:	VI дивизия армии Боливии.

Луис Гарсиа Меса Техада (исп. Luis García Meza Tejada, 8 августа 1929, Ла-Пас, Боливия) — боливийский политический и военный деятель. Генерал, Президент Республики Боливия в 1980—1981 годах. Пришёл к власти в результате военного переворота после победы левых сил на всеобщих выборах. Его правление сопровождалось кровопролитными вспышками гражданской войны. Был свергнут в результате конфликта в вооружённых силах, эмигрировал. Был выдан Бразилией боливийским властям и, по возвращении в страну, отправлен в тюрьму отбывать 30 лет тюремного заключения.

Биография

Луис Гарсиа Меса Техада родился 8 августа 1929 года в Ла-Пасе в семье офицера боливийской армии Луиса Гарсиа Месы Креспо и его жены Алисии Техады. Окончил военный колледж в Ла-Пасе, затем школу «Америкас» в США. С 1951 года служил в сухопутных войсках боливийской армии. Преподавал в Школе командного состава Генерального штаба. В 1976 году Гарсиа Места был назначен начальником Командно-штабного училища в Кочабамбе. В 1978 году стал командиром VI армейской дивизии в Тринидаде. В январе 1979 года получил назначение начальником Высшего военного училища имени Гуальберто Вильярроэля в Ла-Пасе.

Активный участник крайне правого переворота 1 ноября 1979 года, во главе которого стоял полковник Альберто Натуш Буш. Тогда же был назначен командующим сухопутными войсками Боливии. В декабре, после поражения путчистов и отставки Натуша, смещён с этого поста. Однако через короткое время, в мае 1980 года вновь возглавил командование сухопутных войск. Вместе с начальником Второго отдела Генерального штаба армии (разведка) полковником Луисом Арсе Гомесом, Гарсиа Меса занялся разработкой плана нового военного переворота.

Ваша ошибка, полковник, в том, что вы оставили в живых и на свободе лидеров, способных возглавить сопротивление. Она не должна быть повторена.
Луис Гарсиа Меса — Альберто Натушу Бушу

Переворот 1980 года и ультраправый эксперимент в Боливии

Через полмесяца после победы на всеобщих выборах 1980 года левого Фронта демократического и народного единства, командование вооружёнными силами Боливии осуществило военный переворот с целью не допустить к власти Эрнана Силеса Суасо. 16 июля выступила дивизия в Тринидаде, к ней немедленно присоединилась расположенная там база военно-морских сил^{[каких?]}, а затем и гарнизон Санта-Круса. 17 июля в 9.00 в Ла-Пасе из казарм «Мирафлорес» выступили 6 танков и 10 грузовиков. Этими силами был занят президентский дворец «Кемадо» на площади Мурильо и арестовано собравшееся там на заседание правительство. Одновременно боевики Боливийской социалистической фаланги начали штурм здания Боливийского рабочего центра, а затем им на помощь пришла армия. Сдался и был расстрелян на месте лидер Социалистической партии Марсело Кирога Санта-Крус, а избранный вице-президент, секретарь ЦК Коммунистической партии Боливии Симон Рейес был отправлен в концлагерь «Мирафлорес». Штурмом был взят Национальный университет, начались облавы на митингующих. 18 июля 1980 года президент страны Лидия Гейлер (двоюродная сестра и политический оппонент Луиса Гарсиа Месы) по радио зачитала заявление об отставке и передаче власти военным. Декретом хунты генерал Гарсиа Меса был назначен президентом и под аплодисменты офицеров принес присягу как глава «Правительства национальной реконструкции». Результаты всеобщих выборов 29 июня 1980 года были аннулированы.

В ходе кровопролитных боёв в шахтёрских районах к осени 1980 года правительству Гарсиа Месы удалось подавить активное сопротивление. Аресты и физические ликвидации производились по заранее составленным спискам. Режим рассматривался как наиболее террористический в истории Боливии. Важную роль в его укреплении сыграла также популистская социальная риторика фашистского типа. Идеологическое и оперативно-силовое обеспечение нового режима, наряду с военными, взяли на себя европейские неофашисты, специально прибывшие в Боливию. Наиболее заметными фигурами боливийской политической иммиграции начала 1980-х годов являлись Стефано делле Кьяйе и нацистский преступник Клаус Барбье.

Страна рассматривалась как своего рода полигон для криминально-фашистского эксперимента. Европейские консультанты президента Гарсиа Месы предполагали создать в Боливии действующую модель ультраправой «третьей позиции» — антикоммунистической и антикапиталистической, в духе фашистского корпоративизма. Поддержку новым властям оказал также боливийский наркокриминалитет. Переворот 1980 года получил название «кокаинового». Наркомафия являлась одной из социальных опор режима Гарсиа Месы.

Однако ни политические партии, ни население не были намерены поддерживать военный режим. В целом негативное отношение проявила к нему и американская демократическая администрация Джимми Картера. (При этом в ходе предвыборной кампании в США делались попытки установить политические контакты с Рональдом Рейганом, в то время кандидатом республиканской оппозиции.) Посольство США в Ла-Пасе подвергалось силовому давлению неофашистских боевиков. В ответ Вашингтон прибегнул к экономическим санкциям, отказываясь от закупок боливийской горно-металлургической продукции. Возник конфликт и с МВФ, поскольку ультраправый режим старался опереться на массы (крестьянство, городское мещанство и люмпенство, отчасти даже шахтёров) и потому отказывался принимать жёстко антисоциальные условия кредитования. Была предпринята парадоксальная с идеологической точки зрения попытка установить экономические связи с СССР. Однако она также не увенчалась успехом. Не получили развития и контакты с Муамаром Каддафи.

Противостояние внутри страны и международная изоляция вскоре привели к расколу в самих вооружённых силах. 28 июня 1981 года часть гарнизонов, в том числе и в Санта-Крусе, предприняли попытку переворота и потребовали ухода Гарсиа Месы. После провала этой попытки президент назначил министра внутренних дел генерала Сельсо Торрелио новым главнокомандующим сухопутными войсками, невольно определив таким образом своего преемника.

Свержение

3 августа 1981 года руководитель переворота 1979 года генерал Альберто Натуш и генерал Лусио Анес подняли антиправительственное восстание в Санта-Крусе. Они обвинили Гарсиа Месу в попрании гражданских прав, связях с торговцами наркотиками, в административной несостоятельности и потребовали его немедленного ухода. 4 августа 1981 года генерал Луис Гарсиа Меса передал власть военной хунте во главе с Сельсо Торрелио. Он совершил частную поездку на Тайвань, а по возвращении в Ла-Пас попытался создать свою политическую партию, которая опиралась бы на боливийское крестьянство. Однако этот политический проект не увенчался успехом, а падение военного режима и приход к власти Эрнана Силеса Суасо поставили вопрос об ответственности Гарсия Месы за военные преступления 1980—1981 годов.

Правосудие

В 1982 году Луис Гарсиа Меса подал в отставку из армии и эмигрировал в Аргентину, где попросил политического убежища. 14 июня 1983 года правительство Силеса Суасо отдало приказ об аресте Гарсии Месы и 29 него сторонников, но в 1985 году власть сменилась и вскоре бывший президент вернулся на родину. Однако в апреле 1986 года Национальный конгресс принял решение передать дело бывшего диктатора на рассмотрение Верховного суда в городе Сукре. Он был обвинён в геноциде, нарушении прав человека, коррупции и хищениях. Когда в 1988 году Гарсиа Месу так же обвинили в краже дневников Че Гевары, он бежал из Сукре и был объявлен скрывающимся от правосудия. После семи долгих лет судебного процесса Верховный суд Боливии вынес 21 апреля 1993 года вердикт — 30 лет тюремного заключения. В марте 1994 года Луис Гарсиа Меса был арестован в Бразилии, где проживал по фальшивым документам и 15 марта 1995 года был экстрадирован в Боливию. Бывший президент был помещён отбывать свой тридцатилетний срок заключения в тюрьму Чончокоро в Ла-Пасе.

См. также

• Список правительства Луиса Гарсиа Месы, 1980-1981
• Гарсиамесизм
• Луис Арсе Гомес

Литература

• Кто есть кто в мировой политике. — М.: Политиздат, 1990. — С. 112.
• Гарсиа Меса, Луис (биографическая справка)// Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М.: Советская энциклопедия, 1981. — С. 571.
• Prado Salmón, Gral. Gary. Poder y Fuerzas Armadas, 1949—1982.
• Mesa José de; Gisbert, Teresa; and Carlos D. Mesa. Historia De Bolivia. −5th edition, pp. 681—689.

Отрывок, характеризующий Гарсиа Меса, Луис

Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.