Гарсия Морено, Габриель

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Гарсиа и Морено

Габриель Гарсия Морено Gabriel García Moreno<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
временный президент Эквадора Эквадор
17 января 1861 — 2 апреля 1861
Предшественник:	Франсиско Роблес
Преемник:	Он сам, как конституционный президент
президент Эквадора
2 апреля 1861 — 30 августа 1865
Вице-президент:	Мариано Куэва
Предшественник:	Он сам, как временный президент
Преемник:	Рафаэль Карвахаль
временный президент Эквадора
17 января 1869 — 19 мая 1869
Предшественник:	Хуан Хавьер Эспиноса
Преемник:	Мануэль де Аскасуби
президент Эквадора
10 августа 1869 — 6 августа 1875
Вице-президент:	Франсиско Хавьер Леон
Предшественник:	Мануэль де Аскасуби
Преемник:	Рафаэль Карвахаль
Рождение:	24 декабря 1821(1821-12-24) Гуаякиль, Эквадор
Смерть:	6 августа 1875(1875-08-06) (53 года) Кито, Эквадор
Отец:	Габриель Гарсия и Гомес де Тама
Мать:	Мария де лас Мерседес Морено и Моран де Буитрон
Супруга:	Роса де Аскасуби Мариана дель Алькасар
Партия:	Консервативная
Автограф:

Габриель Грегорио Фернандо Хосе Мария Гарсия и Морено и Моран де Буитрон (исп. Gabriel Gregorio Fernando José María García y Moreno y Morán de Buitrón; 24 декабря 1821 года — 6 августа 1875 года) — государственный деятель Эквадора, дважды занимавший пост президента страны (1859—1865 и 1869—1875). Он был избран и на третий срок, но погиб в результате покушения. Известен своей консервативной политикой, покровительством католической церкви и борьбой с лидером либералов Элоем Альфаро. Под его руководством Эквадор стал самой передовой страной в Латинской Америке в области науки и образования. Кроме того он содействовал развитию экономики и сельского хозяйства в стране, боролся с коррупцией и даже отдавал своё жалование на благотворительность.

Биография

Семья

Габриель Гарсия Морено родился в 1821 году в семье Габриеля Гарсия и Гомеса и Марии де лас Мерседес Морено и Моран де Буитрон. Оба родителя Гарсия Морено происходили из благородных испанских семей. Его отец Габриель Гарсия и Гомес де Тама был испанцем из Сории, ведущим по женским линиям свой род от герцога Осунского и испанских морских офицеров. Он занимался торговлей. Мать Гарсия Морено происходила из богатой и знатной креольской семьи из главного порта Эквадора Гуякиля. Её отец, граф Морено был генерал-губернатором Гватемалы, затем он переехал в Гуаякиль, где он был назначен постоянным военным губернатором. Также среди его родственников были Хуан Игнасио Морено и Маисанове, архиепископ Толедо и главный кардинал Испании и его братья Теодоро Морено и Маисанове, граф Моренский, судья верховного суда Испании и Хоакин Морено и Маисанове, военный историк и председатель военного королевского трибунала Испании.

Ранние годы

Гарсия Морено изучал теологию и право в университете Кито. Он собирался стать священником и поэтому принял постриг и был посвящён в малые чины, однако его ближайшие друзья и его собственные интересы убедили его в итоге выбрать светскую карьеру. Закончив университет, в 1844 году он стал адвокатом. Уже тогда он приобрел репутацию страстного публициста, блестящего оратора и ярого якобинца. Он начал свою карьеру в качестве юриста и журналиста (выступающего в оппозиции тогдашнему либеральному правительству), но был не слишком успешен. Гарсия Морено организовал неудавшееся покушение на жизнь тогдашнего президента Эквадора Хуана Хосе Флореса и после неудачи в 1849 году он на 2 года отправился в Европу. Там он изучал химию и религию в Сорбонне. В Европе Гарсия Морено на него оказали сильное влияние революция 1848 года. Вторично он посетил Европу в 1854—1856 годах.

Эквадор после получения независимости

В каждом из государств Латинской Америки, образовавшихся после обретения независимости от Испании, сформировались две политические партии: либеральная и консервативная. Консерваторы ориентировались на Европу и в частности на Испанию, в социальном и политическом плане. Они выступали за сохранение роли католической церкви, которую она получила со времени завоевания Нового Света, кроме того они поддерживали крупных землевладельцев. Хотя эти владения — латифундии — не приносили большой прибыли, они являлись оплотом социальной стабильности. Либералы ориентировались на США, выступали за отделение церкви от государства, и стремились превратить латифундии в современные прибыльные предприятия, например, заводы. Эти две партии боролись друг с другом, со времени получения независимости. Из среды консерваторов вышло несколько выдающихся лидеров, таких как Агустин де Итурбиде в Мексике и Рафаэль Каррера в Гватемале.

С 1845 по 1860 годы ситуация в Эквадоре была близка к анархии, страну едва контролировал ряд сменявших друг друга правительств, по большей части либеральных, Гарсия Морено удалось вывести страну из этой опасной ситуации.

Вернувшись в Эквадор, Гарсия Морено включился в политику в русле крайнего клерикализма и боролся теперь с либералами с не меньшим рвением, чем когда-то поддерживал их. В 1850-е годы он стал ректором Центрального университета и сенатором, а когда разразился кризис 1859 году, сумел сплотить и возглавить три самостоятельные прежде провинции сьерры. Отсюда вместе с тем самым Х. Х. Флоресом, на жизнь которого покушался в юности, Морено выступил против либерального правительства Гуаякиля, нанес ему решительное поражение, а вслед за тем вынудил перуанцев отступить на свою территорию. Будучи по своим убеждениям монархистом (желавшего видеть на эквадорском престоле испанского принца) он подчинился обстоятельствам и дал согласие стать президентом. Новая Конституция 1861 года окончательно установила власть консервативного режима Гарсии Морено, который единолично правил страной в течение 15 лет (за исключением 1864—1869, когда во главе государства формально находились его ставленники Х. Каррион и Х. Эспиноса).

В 1861 году он был избран президентом народным голосованием на четырёхлетний срок. Его преемник был свергнут либералами в 1867 году. Но спустя два года он был вновь избран президентом, и подтвердил свои полномочия на выборах 1875 года.

Экономическая ситуация в Эквадоре

Особое внимание Гарсия Морено уделял сфере экономики. Среди мероприятий в этой области следует отметить в первую очередь всемерное развитие внешнеторговой деятельности буржуазии косты, строительство путей сообщения между костой и сьеррой, включая железную дорогу, создание сети банков, упорядочение и увеличение налоговых поступлений в государственную казну. В целом режиму удалось увязать интересы латифундистов и торговцев косты с интересами латифундистов сьерры, значительно улучшить инфраструктуру (особенно транспортные коммуникации) страны, модернизировать экономику в целом.

Морено пришел к власти в стране с пустой казной и огромным долгами. Чтобы переломить ситуацию он ввел режим строгой экономии и упразднил множество правительственных должностей, а также обуздал коррупцию, выкачивающую деньги налогоплательщиков. В результате он сумел добиться больших результатов за меньшие деньги. Это укрепило финансовое положение государства и привлекло иностранные инвестиции. Было отменено рабство, но бывшим рабовладельцам полагалась полная денежная компенсация. Армия была реформирована, офицеров направляли на учёбу в Пруссию, а неграмотных новобранцев учили основам грамотности. Были закрыты публичные дома, а в основных городах открыты больницы. Строились железные дороги и шоссе, расширялась сеть телеграфа, были развиты системы почты и ирригации. Улицы городов стали мощеными, велась борьба с преступностью. Было расширено избирательное право и гарантировано равенство всех эквадорцев перед законом.

В социальной сфере наибольшую активность режим Гарсии Морено проявил в области образования, которое рассматривал с точки зрения подготовки кадров для нужд капиталистического развития страны. В частности, с помощью специальных декретов 1869 и 1871 гг. он централизовал управление школ, пересмотрел учебные планы, ввел более строгие требования к сдаче экзаменов на всех уровнях. В целях искоренения неграмотности и распространения обязательного начального образования для всех детей индейцев Гарсия Морено создал нормальный колледж, в котором готовились из среды индейцев сельские учителя, издал декрет, освобождавший от вспомогательных работ (формы принудительного труда индейцев) родителей тех детей, которые посещали школу. Всего же только за 8 лет, с 1867 по 1875 г., число учащихся в стране выросло с 13,5 до 32 тыс. человек. Он активно продвигал идеи всеобщей грамотности и образования, основанных на французской модели.

Гарсия Морено основал два политехнических и один сельскохозяйственный колледж, военное училище, при нём количество начальных школ увеличилось с 200 до 500.

Правда, диктатор считал полезным лишь техническое и специальное образование и с целью его развития создал сеть средних специальных школ, политехнических институтов, музыкальных, художественных и прочих училищ. В Кито была учреждена астрономическая обсерватория, оснащенная лучшим по тем временам оборудованием в Южной Америке. Но способствуя, с одной стороны, расширению подготовки квалифицированных рабочих рук, Гарсия Морено, с другой стороны, свертывал и стране гуманитарное образование, заменяя его жесткой аристократической и клерикальной идеологией. Ему нужна была грамотная и квалифицированная, но в то же время пассивная и послушная рабочая сила. В такой односторонней подготовке незаменимую помощь режиму оказывала католическая церковь, а также радушно принимавшиеся в Эквадоре испанские, французские и немецкие иезуиты. В итоге получалась странная картина: на фоне несомненных успехов в области образования пылали костры из запрещенных клерикалами книг.

Хотя политическая жизнь того времени была чрезвычайно запутанной и неоднозначной, его избрание на второй срок очевидно говорит о его поддержке и со стороны народа и со стороны церкви.

С другой стороны диктатура Гарсии Морено свирепо расправлялась со своими противниками, жестоко подавляла выступления трудящихся, в частности индейцев. Крупнейшее такое восстание произошло в 1871 г. в провинции Чимборасо, в ходе которого индейцы стремились покончить со злоупотреблениями помещиков и тяжелыми налогами, установленными правительством. Как и многие другие, это восстание было жестоко подавлено консервативным режимом. Главарь восстания Франсиско Дакилема, схваченный властями, был приговорен военным трибуналом к смертной казни и расстрелян.

Покровительство церкви

Лично набожный (он ежедневно посещал мессу и еженедельно причащался, был активным участником братства прихожан), он считал главной обязанностью своего правительства продвигать и поддерживать католическую церковь.

26 сентября 1862 года Гарсия Морено заключил конкордат с Ватиканом, предоставивший католической церкви огромную власть в стране, в казну Ватикана ежегодно отчислялось 10 % государственного дохода. Он, в частности, объявлял католицизм официальной и единственной религией Эквадора, отдавал в руки иезуитов систему образования, в том числе право осуждать учителей и запрещать книги, предоставил свободу передвижения иностранным религиозным общинам, а церкви — право приобретать собственность.

В 1869 году совершил государственный переворот и провозгласил себя диктатором. В том же году Гарсия Морено основал консервативную партию Эквадора.

Католицизм был официальной религией Эквадора, но по условиям нового конкордата, государство отказалось от унаследованной из Испании власти над назначением епископов. По конституции 1869 года (т. н. «Чёрная конституция») католицизм был объявлен официальной государственной религией Эквадора, и было постановлено, чтобы и кандидаты на выборные должности и избиратели были католиками. Он стал единственным правителем в мире, заявившим протест против упразднения папского государства в 1870 году, а в 1873 году издал закон, по которому Эквадор посвящался Святейшему Сердцу Иисуса. Один из его биографов пишет, что после этого публичного заявления он был приговорен к смерти немецкими масонами.

Гарсия Морено вызывал определенную неприязнь своими симпатиями к Обществу Иисуса. В период изгнания он помогал некоторым изгнанным иезуитам найти убежище в Эквадоре. Он также выступал в защиту закона, запрещавшего секретные общества. Эти и подобные меры возбудили против него антикатолические партии в Эквадоре и в особенности масонов, видевших в нём врага.

Политическая ситуация и убийство

Либералы ненавидели Гарсия Морено, когда он был избран на третий срок в 1875 году, и вынесли ему смертный приговор. Он сразу же написал папе Пию IX, прося благословить его перед инаугурацией, назначенной на 30 августа.

Я хочу получить до этого дня ваше благословение, так чтобы я мог обладать силой и светом, в которых я так нуждаюсь, будучи до конца преданным сыном нашего Спасителя, и верным и покорным слугой Его непогрешимого наместника. Сейчас, когда масонские ложи соседних стран, подстрекаемые Германией, изрыгают против меня все виды ужасающих оскорблений и наветов, и тайно готовят моё убийство, я более чем когда-либо нуждаюсь в божьей помощи, чтобы я мог жить и умереть, защищая нашу святую веру и свою республику, которой я снова призван руководить.

Пророчество Гарсия Морено оказалось верным, он был убит, когда выходил из кафедрального собора Кито, поверженный ударами ножей и выстрелами из револьвера. Его последними словами были «¡Dios no muere!» («Господь бессмертен!»). Глава заговорщиков колумбийский студент Фаустино Райо нанёс ему 6 или 7 ударов мачете, пока трое его соучастников стреляли из револьверов.

5 августа, незадолго до убийства, президента посетил священник и предупредил его. «Вас предупредили, что масоны вынесли вам смертный приговор, но не сообщили дату. Я только что слышал, что убийцы намереваются выполнить свой план немедленно. Ради Бога, примите соответствующие меры!». Гарсия Морено ответил, что уже получал подобные предупреждения, и после спокойного раздумья решил, что единственной мерой, которую он может предпринять, это приготовиться предстать перед Богом.

В тогдашних газетах сообщали: «По-видимому, он был убит членами тайного общества».

Перед смертью Гарсия Морено соборовался. Папа Пий IX объявил что президент «стал жертвой за веру, христианское милосердие и свою страну». После его смерти в Эквадоре чтилась его память как великого патриота, просветителя и покровителя церкви.

Оценки деятельности

В либеральной литературе Морено изображается религиозным фанатиком, мрачным гением ненависти, страдавшим психопатической склонностью к насилию, а его режим — не иначе, как теократической диктатурой. Консервативные авторы, напротив, всячески превозносят эту личность как мученика и святого. Национальным и народным героем Эквадора видят Морено отдельные ревизионисты.

Позитивная сторона консервативного режима Гарсии Морено заключается в том, что он, широко используя экономические, социальные, политические и идеологические средства, обеспечил в стране буржуазный порядок, сплотил противоборствовавшие фракции буржуазно-помещичьей олигархии, укрепил её классовое господство над трудящимися и на этой основе придал динамизм капиталистическому развитию, упрочил национальный рынок и, следовательно, консолидировал основы эквадорской нации. Однако в политике Гарсии Морено с самого начала было заложено противоречие, которое по мере своего развития и обострения неизбежно должно было подрывать его режим. Ведь успехи в развитии капитализма означали укрепление базы либерализма на побережье и в стране в целом, между тем как вся политико-идеологическая система режима была задействована именно на борьбу против всякого свободомыслия.

Ссылки

• [www.presidencia.gov.ec/modulos.asp?id=38 Официальный сайт правительства Эквадора, посвящённый истории президентства]
• [www.newadvent.org/cathen/06379b.htm Католическая Энциклопедия: Габриель Гарсия Морено]
• [web.archive.org/web/20080626211918/members.aol.com/fmrega7/GarciaMoreno.htm Christian Order: The Prophecy of Garcia Moreno’s Presidency & Death]
• [web.archive.org/web/20101119031550/mesoamerica.narod.ru/Latin/latin_america_history15.html Марчук Н. Н. История Латинской Америки с древнейших времен до начала XX века]

Отрывок, характеризующий Гарсия Морено, Габриель

Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.