Гарсия (король Галисии)

Гарси́я I (исп. García I; ок. 1042 — 22 марта 1090) — король Галисии в 1065—1071 и в 1072—1073 годах, третий сын короля Фердинада I Кастильского, после смерти которого (1065 год), в соответствии с завещанием, получил Галисию и часть территории будущей Португалии, включая важный город Коимбра. Со стороны матери он был внуком Альфонсо V Леонского и Эльвиры Мендес. Королевству Галисии платили дань эмираты Севильи и Бадахоса.

Биография

Наставником Гарсии стал епископ компостельский Кресконио. Во время своего царствования он восстановил Браганскую епархию и епархию Туи и покровительствовал монастырю Сан Антолин Токуэс.

Владея Галисией и используя в своих интересах внутреннюю напряжённость вызванную гражданской войной между его братьями, Санчо и Альфонсом, он объявил о создании независимого королевства Галисии и Португалии. Политика Гарсии вызвала недовольство Нуньо II Мендеса, последнего суверенного правителя Португалии из дома Вимара Переса, который восстал в 1070 году. Гарсия в 1071 году разбил Нуньо II Мендеса в Битве при Педрозу. Так Гарсиа стал первым, кто использовал титул король Португалии.

Раздел Фердинандом его королевства создал почву для будущих конфликтов между братьями, и Гарсиа стал первым, кто потерял корону. После смерти матери в 1067 году начались ссоры между братьями. После того, как закончилась в 1068 году «Война трёх Санчо» (Санчо II Кастильский против Санчо IV Наваррского и Санчо I Арагонского), братья Гарсии, король Кастилии Санчо II и король Леона Альфонсо VI сговорились разделить его земли. В результате в 1071 году они захватили Галисию и разделили её между собой. Гарсиа бежал к правителю Севильи, аль-Мутамиду.

После гибели Санчо в 1072 году, Гарсиа вернул Галисию, но был обманом захвачен в 1073 году Альфонсо VI, унаследовавшего после смерти Санчо и Кастилию, и сослан в замок Луна, где пребывал заключённым до смерти, произошедшей семнадцать лет спустя, 22 марта 1090 года. Перед смертью Гарсия завещал, чтобы его тюремные цепи были вырезаны на его надгробной плите.

Королевство Гарсии, хотя и просуществовало недолго, подготовило почву для создания будущего португальского королевства при Генрихе Бургундском.

Дети

У Гарсии был незаконный сын Фернандо, которого некоторые исследователи отождествляют с погибшим в 1134 году Фернандо де Кастро, сеньора Иты и Уседы, родоначальником кастильского рода Кастро, достигшего высокого положения при правлении короля Альфонсо VII. Однако никаких источников, подтверждающих эту гипотезу, не существует.

Литература

• Рыжов К. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/monarhi2/82.php ГАРСИЯ] // Все монархи мира. Западная Европа. — М.: Вече, 1999. — С. 422. — 10 000 экз. — ISBN 5-7838-0374-X.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/CASTILE.htm#_Toc195432299 CASTILE & LEON, counts & kings: don GARCÍA de Castilla y León] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 10 мая 2009. [www.webcitation.org/65jMH35aS Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Гарсия (король Галисии)

«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.