Гарстин, Норман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Норман Гарстин (англ. Norman Garstin, род. 28 августа 1847 г. Кахирконлиш близ Лимерика — ум. 22 июня 1926 г.) — ирландский художник-постимпрессионист.



Жизнь и творчество

Н. Гарстин вначале изучал архитектуру и технические дисциплины. По окончании образования уезжает в Южную Африку, где участвует в разработках золотых и алмазных месторождений (однако без особого успеха). Показав себя талантливым журналистом, Гарстин основывает в Кейптауне газету «The Cape Times». В 1877 году он возвращается в Ирландию и ведёт жизнь свободного художника.

В 1880 году Н. Гарстин поступает в художественную академию в Антверпене, в класс Шарля Верла; затем приезжает в Париж, где 3 года учится в художественном ателье Каролюс-Дюрана. После окончания учёбы Гарстин путешествует по Италии, Испании, Южной Франции и Марокко.

В 1885 году живописец знакомится с членами художественной колонии Ньюлинской школы, и в 1886 присоединяется к ним, поселившись в Ньюлине. В 1890 году Гарстин переселяется в соседний город Пензанс. Его творчество оказало большое влияние на развитие ньюлинской школы художников. По определению одного из своих коллег, Н. Гарстин был интеллектуальным учителем школы. Сам же художник преклонялся перед японским каллиграфическим искусством, реализмом барбизонской школы, импрессионизмом (особенно перед творчеством Э. Мане и Э. Дега). Гарстин обладал особым мастерством в передаче световых эффектов на полотне. Работы Н. Гарстина выставлялись в Королевской академии художеств и в Королевской Гибернийской Академии. Художник занимался также и преподавательской деятельностью.

Галерея

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Гарстин, Норман"

Отрывок, характеризующий Гарстин, Норман

Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…