Гарфилд, Джеймс Абрам
| Джеймс Абрам Гарфилд James Abram Garfield 
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Джеймс Гарфилд. | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 4 марта — 19 сентября 1881 года | ||||
| Вице-президент: | Честер Артур | |||
| Предшественник: | Ратерфорд Хейс | |||
| Преемник: | Честер Артур | |||
| ||||
| 4 марта 1863 — 3 марта 1881 | ||||
| Предшественник: | Альберт Риддл | |||
| Преемник: | Эзра Тэйлор | |||
| Вероисповедание: | протестантизм[1] | |||
| Рождение: | 19 ноября 1831 Мореленд-Хиллз, штат Огайо | |||
| Смерть: | 19 сентября 1881 (49 лет) Лонг-Бранч, штат Нью-Джерси | |||
| Супруга: | Лукреция Гарфилд | |||
| Партия: | Республиканская партия | |||
| Военная служба | ||||
| Годы службы: | 1861-1863 | |||
| Принадлежность: | США | |||
| Род войск: | пехота | |||
| Звание: | генерал-майор | |||
| Командовал: | бригада | |||
| Сражения: | Гражданская война в США | |||
| Автограф: | 
| |||
Дже́ймс Абрам Га́рфилд (англ. James Abram Garfield, 19 ноября 1831 — 19 сентября 1881) — 20-й президент США (март — сентябрь 1881), разносторонне одарённый самоучка, военачальник и активист Республиканской партии. Единственный за всю историю США президент, избранный на эту должность в бытность депутатом Палаты представителей Конгресса США. Был тяжело ранен через три месяца после вступления в должность и умер через два с половиной месяца от последствий неудачного лечения.
Содержание
Педагогическая и военная карьера
Родился в 1831 г. в штате Огайо. Жил сначала подённой работой, потом был боцманом, учителем в народной школе и наконец, дополнив своё образование (амбидекстр, он левой рукой умел писать по-древнегречески, правой по-латыни, а кроме того, предложил новое доказательство теоремы Пифагора), получил место учителя и директора одного из высших учебных заведений, занимаясь также адвокатурой и заседая в сенате штата Огайо. С началом гражданской войны 1861 г. Гарфилд, горячий приверженец северных штатов, сформировал полк добровольцев в Огайо и принял участие в военных действиях в штате Кентукки. Затем состоял начальником штаба генерала Роузкранса и 11 января 1862 года ему было присвоено звание бригадного генерала.
Политическая деятельность
В 1862 г. избран штатом Огайо в члены конгресса, где стал одним из видных деятелей Республиканской партии. На республиканском конгрессе в Чикаго по поводу президентских выборов 1880 г. Гарфилд поддерживал кандидатуру своего друга Шермана, но когда ни Шерман, ни Грант не получили надлежащего большинства, то сам Гарфилд был провозглашён кандидатом на президентское кресло. Выбранный в президенты, он вступил в эту должность в марте 1881 г. с твёрдым намерением положить конец деморализации своей партии.
Смерть
Президентство Гарфилда продлилось только полгода (меньше был в должности только У. Гаррисон). Уже 2 июля президент был тяжело ранен Шарлем Гито и умер 19 сентября 1881 года.
Президент находился на железнодорожном вокзале в Вашингтоне, когда ему выстрелили в спину из револьвера. «Боже мой! Что это?» — только и успел воскликнуть президент, прежде чем его положили на носилки, чтобы отправить в больницу.
Гито, психически неуравновешенный человек, безуспешно искавший места посла во Франции, заявил на суде, что покушался на президента, но не убил его: причиной смерти Гарфилда стало плохое лечение. Суд не согласился с доводами Гито, и он был повешен в 1882, но современные медики, исследовавшие историю болезни Гарфилда, считают, что в этих словах была немалая доля правды. Первоначально рана президента была неглубокой, а пуля застряла в месте, не близком к жизненно важным органам. Между тем врачи, лезшие в рану пальцами без каких-либо перчаток или дезинфекции, значительно углубили рану (в ложном раневом канале, проникшем в печень, продолжали искать пулю) и вызвали сильное гнойное воспаление, от которого не выдержало сердце: непосредственной причиной кончины президента был инфаркт. Несмотря на то, что сам Александр Белл пытался найти в теле живого Гарфилда пулю при помощи своего электрического металлоискателя, она обнаружилась только при вскрытии.
Телеграмма Международного телеграфного агентства:
8 (20) сентября. О кончине президента Гарфильда сообщают: «Доктор Блисс, посетивший Гарфильда в исходе десятого часа вечера, нашел, что общее состояние больного, пульс которого был 106, обещало спокойную ночь. Гарфильд сказал при этом, что он чувствует себя довольно сносно; но он вскоре погрузился в сон, продолжавшийся с четверть часа, и проснулся с сильным страданием сердца. Призванный вновь к больному, доктор Блисс застал Гарфильда с крайне слабым пульсом и с едва заметным биением сердца и объявил, что президент при смерти. Тотчас же были позваны супруга президента и остальные врачи. В 10 час. 50 минут вечера, врачи объявили, что президент скончался…»[2]
Русская террористическая организация «Народная воля», убившая в том же году Александра II, осудила покушение Гито: «Выражая американскому народу глубокое соболезнование по случаю смерти президента Джемса Авраама Гарфильда, Исполнительный Комитет считает долгом заявить от имени русских революционеров свой протест против насильственных действий, подобных покушению Гито. В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей — в такой стране политическое убийство, как средство борьбы, — есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своею задачею. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия».
Напишите отзыв о статье "Гарфилд, Джеймс Абрам"
Примечания
Литература
Его мемуары изданы в Бостоне в 1883 году. Ср. Mason, «Life and public services of James A. G.» (Лондон, 1881); Ridhpath, «Life and work of J. A. G.» (Цинциннати, 1881); Thayer, «J. Garfields Leben» (Гота, 1882).
Ссылки
| ||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гарфилд, Джеймс Абрам
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
