Солсбери, Роберт Гаскойн-Сесил

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил, 3-й маркиз Солсбери
Robert Arthur Talbot Gascoyne-Cecil, 3rd Marquess of Salisbury<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
44-й Премьер-министр Великобритании
23 июня 1885 года — 28 января 1886 года
Предшественник: Уильям Гладстон
Преемник: Уильям Гладстон
46-й Премьер-министр Великобритании
25 июля 1886 года — 11 августа 1892 года
Предшественник: Уильям Гладстон
Преемник: Уильям Гладстон
49-й Премьер-министр Великобритании
25 июня 1895 года — 11 июля 1902 года
Предшественник: Граф Розбери
Преемник: Артур Бальфур
 
Рождение: 3 февраля 1830(1830-02-03)
Хатфилд
Смерть: 22 сентября 1903(1903-09-22) (73 года)
Хатфилд
Род: Сесилы
Дети: Роберт Сесил
 
Автограф:
 
Награды:

Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил, 3-й маркиз Солсбери (англ. Robert Arthur Talbot Gascoyne-Cecil, 3rd Marquess of Salisbury, 3 февраля 1830 — 22 августа 1903) — британский государственный деятель из рода Сесилов, 44-й, 46-й и 49-й премьер-министр Великобритании в 1885, 18861892 и 18951902 годах, четырежды министр иностранных дел (1878, 1885—86, 1886—92, 1895—1900), депутат Палаты общин от Консервативной партии, член Палаты Лордов. Проводил империалистическую политику, направленную на приращение территории Британской империи в Африке и других регионах. Отец Роберта Сесила — идеолога Лиги Наций.



Путь к премьерству

Премьер-министр родился, был воспитан и умер в родовом имении Хэтфилд-хаус. Он был вторым сыном 2-го маркиза Солсбери из рода Сесилов, который вёл своё происхождение от Уильяма Сесила (первого министра Елизаветы I) и от Роберта Сесила (первого министра Якова I). Мать из рода Гаскойнов была наследницей крупных землевладений.

После смерти матери 10-летний Роберт был отправлен в Итонскую школу. Воспитатели отмечали его замкнутный характер, сверстники подшучивали над ним. В 15 лет отец вернул его в своё поместье, приставив к нему частных учителей. В 18 лет Сесил-Гаскойн отправился учиться в Оксфорд, но вскоре прервал обучение из-за слабого здоровья (которым отличался также и его старший брат) и по совету врачей отправился в круиз к берегам Австралии и Новой Зеландии.

Сесил вернулся из 2-летних странствий повзрослевшим, его стали интересовать вопросы общественной жизни. В 1853 году он принял предложение консерваторов избраться в Палату общин от Стемфорда. Вопреки мнению отца, он в 1857 году настоял на браке с Джорджиной Олдерсон, девушкой из семьи среднего достатка. Семья была большой — пятеро сыновей и две дочери.

После смерти старшего брата в 1865 году использовал титул учтивости виконт Кранборн, а до этого был известен как лорд Роберт Сесил. После смерти отца в 1868 году унаследовал титул маркиза Солсбери вместе с местом в Палате лордов.

За первые 20 лет своей политической карьеры Солсбери только однажды входил в правительство (министр по делам Индии с июля 1866 по март 1867 г). Он интересовался ботаникой и феноменом магнетизма, выстроил в Хэтфилдской усадьбе лабораторию для экспериментов с электричеством, популярно объяснял политику тори в газетных статьях, но к правительству Дизраэли относился со скрытым подозрением.

В феврале 1874 года Солсбери сумел побороть свои предрассудки и вступил в правительство Дизраэли, где поначалу отвечал за управление Британской Индией, а в 1878 году получил портфель министра иностранных дел. Это был период, когда после очередной русско-турецкой войны Россия стремилась получить контроль над Константинополем. Своими действиями на Берлинском конгрессе Солсбери удалось аннулировать успехи русского оружия, за что королева Виктория поощрила его высшей наградой — орденом Подвязки.

После смерти Дизраэли в 1881 году Солсбери был избран новым лидером консервативной партии. После четырех лет активного оппонирования либералам в парламенте он в июне 1885 года наконец смог сформировать собственное правительство. Уже через полгода ему пришлось уступить свой пост Гладстону. Главным предметом политических баталий в то время выступал вопрос о гомруле. В отличие от Гладстона, Солсбери считал любые уступки ирландцам недопустимыми.

Глава правительства

Вершиной карьеры Солсбери стали три премьерства (1886-92, 1895—1900, 1900-02). Одновременно с премьерским он предпочитал оставлять за собой пост министра иностранных дел. Основным интересом Солсбери было продвижение имперских интересов викторианской Англии по всему миру. Прочие вопросы он зачастую оставлял на усмотрение конкретных министров.

Целью Солсбери было установление европейского «согласия», и он сумел добиться того, что в эти годы в Европе не было ни одного серьёзного международного конфликта. Неоднократные столкновения с Францией, Германией и Россией так и не вылились при Солсбери в вооружённое противостояние. Наиболее острыми были Фашодский кризис 1898 года и Венесуэльский кризис 1895 года. Пытаясь расширить пределы империи, Солсбери был одной из основных движущих сил «драки за Африку». Он посылал лорда Китченера на покорение Судана, при его попустительстве Чемберлен развязал войну с бурами. Империалистические устремления оправдывались цивилизаторской миссией европейцев по отношению к «отсталым» расам.

«Старые» державы вроде Османской империи не вызывали у Солсбери (в отличие от его предшественников-консерваторов, среди которых особенно выделяется Дизраэли) никакой симпатии. В 1896 году он был готов на вооружённое вмешательство, чтобы остановить резню армян в Турции. Любые союзные обязательства он считал рискованными и старался поддерживать нейтралитет в эпоху, когда Германия вступила в союз с Австрией, а Франция — с Россией. Планы британско-германского альянса, лелеемые Чемберленом, не имели его поддержки.

Ухудшающееся здоровье заставило Солсбери в 1900 году уступить пост министра иностранных дел лорду Лансдауну и два года спустя выйти в отставку. На исходе его эпохи Лансдаун стал отказываться от проводившейся ранее политики изоляционизма, заключив в январе 1902 года пакт о союзе с Японией. Умер Солсбери 22 августа 1903. На посту премьер-министра его сменил племянник — Артур Бальфур. Солсбери был последним из премьер-министров, назначенных из членов Палаты лордов, а не Палаты общин.

Источник

Напишите отзыв о статье "Солсбери, Роберт Гаскойн-Сесил"

Отрывок, характеризующий Солсбери, Роберт Гаскойн-Сесил

– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.