Гассенди, Пьер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пьер Гассенди́
Pierre Gassendi
Дата рождения:

22 января 1592(1592-01-22)

Место рождения:

Шантерсье близ Диня в Провансе

Дата смерти:

24 октября 1655(1655-10-24) (63 года)

Место смерти:

Париж

Основные интересы:

онтология, гносеология, математика, астрономия

Гассенди, или Гассенд (фр. Pierre Gassendi, 22 января 1592, Шантерсье близ Диня в Провансе — 24 октября 1655, Париж) — французский философ, математик, астроном и исследователь древних текстов. Преподавал риторику в Дине, а позднее стал профессором философии в Экс-ан-Провансе.





Биография

Родился в провансальском местечке Шантерсье. С юных лет проявил недюжинные способности к науке, особенно к математике и языкознанию. Учился в коллеже в городе Динь, затем в университете Экс-ан-Прованса. С 1612 года преподавал теологию в Дине, с 1617 года возглавлял кафедру философии в университете в Экс-ан-Провансе. Будучи преподавателем философии в университете, он не только изложил учение Аристотеля, но и отверг его; изучал теоретическую астрономию, но сильно оскорблялся, когда его принимали за астролога[1].

Свой курс Гассенди строил таким образом, что сначала излагал учение Аристотеля, а потом показывал его ошибочность. Открытия Коперника и сочинения Джордано Бруно, а также чтение сочинений Петра Рамуса и Людовика Вивеса окончательно убедили Гассенди в непригодности аристотелевской физики и астрономии. Плодом его занятий было скептическое сочинение «Exercitationes paradoxicae adversus Aristoteleos» (Гренобль, 1627). От окончания этого сочинения он должен был отказаться: нападать на Аристотеля и защищать Коперника было в то время небезопасно, как это доказала участь Этьена Долэ, Джордано Бруно и др. Ещё раньше издания своей книги Гассенди оставил кафедру и жил то в Дине, где был каноником кафедрального собора, то в Париже, откуда совершил поездку в Бельгию и Голландию. Во время этой поездки он познакомился с Гоббсом и издал (1631) анализ мистического учения розенкрейцера Роберта Флудда («Epistolica dissertatio in qua praecipua principia philosophiae R. Fluddi deteguntur»). Позже он написал критический анализ Декартовских размышлений («Disquisitio ad v ersus Cartesium»), приведший к оживленной полемике между обоими философами. Гассенди был одним из немногих учёных XVII века, интересовавшихся историей науки.

Гассенди скончался в Париже 24 октября 1655 года.

Научная деятельность

Благодаря изучению Эпикура окончательно сложилось мировоззрение Гассенди, которое он изложил в «Syntagma philosophicum», вышедшем уже после смерти автора. В 1645 году Гассенди занял кафедру математики в Collège royal de France. В последние годы жизни он издал две работы об Эпикуре «De vita, moribus et doctrina Epicuri libri octo» (1647) и «Syntagma philosophiae Epicuri» (1649), биографии Коперника и Тихо Браге, историю церкви в Дине. Гассенди обладал большим полемическим даром: он умел отдать должное противнику, ясно и точно излагал его теорию, наконец делал весьма тонкие и веские замечания. Широко известна его полемика с Декартом.

Философская система Гассенди, изложенная в его «Syntagma philosophicum», — результат его исторических исследований. Эти исследования привели его (как позднее Лейбница) к тому выводу, что мнения различных философов, считающиеся совершенно несходными, часто различаются только по форме. Чаще всего Гассенди склоняется на сторону Эпикура, расходясь с ним только в теологических вопросах.

Относительно возможности познать истину он держится середины между скептиками и догматиками. Посредством разума мы можем познать не только видимость, но и саму сущность вещей; нельзя отрицать, однако, что есть тайны, недоступные человеческому уму. Гассенди подразделяет философию на физику, предмет которой — исследовать истинное значение вещей, и этику — науку быть счастливым и поступать согласно с добродетелью. Введением к ним служит логика, которая есть искусство правильно представлять (идея), правильно судить (предложение), правильно умозаключать (силлогизм) и правильно располагать выводы (метод).

Физика Гассенди стоит близко к динамистическому атомизму. Все явления природы совершаются в пространстве и времени. Это суть «вещи в своем роде», характеризующиеся отсутствием положительных атрибутов. Как пространство, так и время могут быть измерены только в связи с телами: первое измеряется объёмом, второе — движением тел. Материю Гассенди представляет состоящей из множества мельчайших компактных эластичных атомов, отделенных друг от друга пустым пространством, не заключающих в себе пустоты и потому неделимых физически, но измеримых. Число атомов и их форм конечно и постоянно (поэтому количество материи постоянно), но число форм меньше числа атомов. Гассенди не признает за атомами вторичных свойств, как то: запаха, вкуса и других. Различие атомов (кроме формы) заключается в различии их главного свойства — веса или прирождённого их стремления к движению. Группируясь, они образуют все тела вселенной и являются, следовательно, причиной не только качеств тел, но и их движения; ими обусловливаются все силы природы. Так как атомы не рождаются и не исчезают, то и количество живой силы в природе остается неизменным. Когда тело в покое, сила не исчезает, а только пребывает связанной, а когда оно приходит в движение, сила не рождается, а только освобождается. Действия на расстоянии не существует, и если одно тело притягивает другое, не соприкасаясь с ним, то это можно объяснить так, что от первого исходят потоки атомов, которые соприкасаются с атомами второго. Это одинаково применимо к телам одушевленным и неодушевленным.

Все предметы обладают душой чувствующей и хотя бы смутно рассуждающей. Атомы вечны, поскольку вечна вселенная, но они, как и вселенная, сотворены Богом; по его же воле они сгруппировались в тело, ибо как из простого смешения букв не может возникнуть поэмы, так и из случайной группировки атомов не могли при сотворении мира произойти тела без содействия Бога. В этих последних положениях заключается отличие Гассенди от материалистов. Произвольное самозарождение даже в царстве минеральном Гассенди отрицает: всякое тело (не родившееся от себе подобного) обязано своим происхождением семени, предсуществовавшему с сотворения мира, — семени, в котором оно заключалось потенциально, окружающие же условия способствовали его появлению.

Тело, душа чувствующая и душа разумная составляют единое не вследствие физического единства, но потому что они предназначены для взаимного дополнения. Чувствующая душа, область которой есть все тело, воспринимает образы внешних предметов (с помощью органов чувств) и познает их посредством памяти, сравнения, или суждения, и выводов, или рассуждения. Эти последние три деятельности Гассенди считает функциями воображения.

Душа разумная, или разум, присуща только человеку; в противоположность души чувствующей она пребывает только в мозгу. Посредством разума человек познает вещи, недоступные чувственному восприятию и воображению, как то: понятие о Боге, самосознание и другие. Душа разумная нематериальна и, следовательно, вечна; это её отличие от души чувствующей — но проявляться она может только по поводу данных этой последней: в этом заключается её связь с ней.

Врождённых идей нет. Идеи, кажущиеся врождёнными (например, идея причинности) — только вывод из повторяемости явлений. Инстинкт — результат привычки в наследственности. Единственное, что врождено нам — это любовь к самому себе; из неё вытекает стремление к приятному и старание избежать неприятного, или хотение (appetitus). Хотение не проявляется без содействия воображения и разума; если оно основывается только на данных воображения — это хотение неразумное, или страсть; хотение, вытекающее из данных разума, есть воля; воля всегда сопровождается действием. Действия наши свободны, но свободу их надо искать не в воле, а в разуме. Нам свойственно поступать на основании мотивов, которые нам представляет разум; разум склонен любить истину, но для того, чтобы найти её, он должен сосредоточивать своё внимание, не поддаваясь хотению, — в этом и заключается свобода. Как согласовать эту свободу с божественным провидением — это неразрешимая для нас тайна.

Два вопроса всегда интересовали людей: в чём состоит цель нашей жизни и как достигнуть этой цели. Этим вопросам посвящена этика Гассенди, в которой он является последователем Эпикура. Единственная цель жизни — счастье. Истинное счастье заключается в здоровом теле и спокойной душе — а спокойствие дает только добродетель, так как она не сопровождается ни раскаянием, ни сожалением. Спокойствие есть высшее наслаждение, ибо оно есть цель всякого движения. Правда, человек стремится к наслаждению движением, потому что природа вложила в него это стремление для самосохранения и продолжения рода; но, ставя его выше покоя, он забывает, что оно есть только средство для достижения последнего.

Своё исследование Гассенди заканчивает доказательством существования Бога, Его свойств и его провидения. Идея о Боге не есть идея врождённая, а между тем она присуща всем людям. Гассенди объясняет это предрасположением разума к допущению существования Бога при первом указании чувств на единство и гармонию вселенной. Поэтому разум познает Бога как всесовершеннейшее существо, творца и руководителя вселенной.

Сочинения

Сочинения Гассенди изданы в 1658 году в Лионе; среди них есть несколько сочинений по астрономии и механике; одно из них, «De proportione qua gravia decidentia accelerantur» (1646), посвящено вопросу падения тел под влиянием силы тяжести.

Переводчики Гассенди на русский язык

Память

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Гассенди кратеру на видимой стороне Луны.

Напишите отзыв о статье "Гассенди, Пьер"

Примечания

  1. vivovoco.ibmh.msk.su/VV/PAPERS/ECCE/GASSENDI.HTM Пьер Гассенди — возобновитель эпикуреизма

Литература

Биографические сведения о Гассенди содержатся в статье Сорбьера «De vita et moribus Petri Gassendi», приложенной к собранию сочинений философа, и в надгробном слове преемника Гассенди по каноникату в Дине, Николая Таксиля.

Работы, посвященные философии Гассенди:

  • Зубов В. П. Пьер Гассенди // Вопросы истории естествознания и техники. Вып. 2. — М., 1956.
  • Быховский Б. Э. Гассенди. — М., 1974. — 204 с.
  • Дьяков А. В. Пьер Гассенди как историк философии // Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия: Философия. Филология. 2013. № 2 (14). С. 119—127.
  • Колчинский И.Г., Корсунь А.А., Родригес М.Г. Астрономы: Биографический справочник. — 2-е изд., перераб. и доп.. — Киев: Наукова думка, 1986. — 512 с.
  • A. Martin, «Histoire de la vie et des écrits de Gassendi» (Париж, 1854);
  • L. Mandon, «Etude sur le Syntagma philosophicum de Gassendi» (Монпелье, 1858);
  • L. Mandon, «De la philosophie de Gassendi» (1861);
  • Jeannel, «Gassendi spiritualiste» (Монпелье, 1859);
  • Ch. Barneaud, «Etude sur Gassendi» (в «Nouvelles Annales de philosophie catholique», 1881);
  • F. Thomas, «La philosophie de Gassendi» (Париж, 1889).
  • Olivier Bloch, La Philosophie de Gassendi. Nominalisme, matérialisme et métaphysique, Martinus Nijhoff, La Haye 1971 (ISBN 9024750350)
  • Saul Fisher, Pierre Gassendi’s Philosophy and Science, Brill, Leyde/Boston, 2005 (ISBN 9789004119963)
  • Lynn Sumida Joy, Gassendi the Atomist: Advocate of History in an Age of Science, Cambridge University Press, Cambridge, UK / New York, 1987 (ISBN 0-521-52239-0)
  • Antonia Lolordo, Pierre Gassendi and the Birth of Early Modern Philosophy, Cambridge University Press, Cambridge, UK / New York, 2006 (ISBN 978-0-521-86613-2)
  • Forgie, William. Gassendi and Kant on Existence // Journal of the History of Philosophy — Volume 45, Number 4, October 2007, pp. 511—523
  • Gventsadze, Veronica. Aristotelian Influences in Gassendi’s Moral Philosophy // Journal of the History of Philosophy — Volume 45, Number 2, April 2007, pp. 223—242

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гассенди, Пьер



Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.