Гастон IV де Фуа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гастон IV де Грайи (де Фуа)
фр. Gaston de Grailly (de Foix)
виконт де Кастельбон
1423 — 1462
Регент: Матье де Фуа (1436 — 1439)
Предшественник: Жан I де Грайи
Преемник: Гастон де Фуа
граф де Фуа
1436 — 1472
Регент: Матье де Фуа (1436 — 1439)
Предшественник: Жан I де Грайи
Преемник: Франциск Феб
граф де Бигорр
1436 — 1472
Регент: Матье де Фуа (1436 — 1439)
Предшественник: Жан I де Грайи
Преемник: Франциск Феб
виконт де Беарн
1436 — 1472
(под именем Гастон XI)
Регент: Матье де Фуа (1436 — 1439)
Предшественник: Жан I де Грайи
Преемник: Франциск Феб
князь-соправитель Андорры
1436 — 1472
Регент: Матье де Фуа (1436 — 1439)
Соправители: Франциск де Товиа (1436 — 1437),
Арнау Роже де Пальяс (1437 — 1451),
Хайме де Кардона-и-де-Гандиа (1462 — 1466),
Родерик де Борха-и-Эскрива (1467 — 1472)
Предшественник: Жан I де Грайи
Преемник: Франциск Феб
виконт де Нарбонн
1447 — 1468
Преемник: Жан де Фуа
 
Рождение: 26 февраля 1423(1423-02-26)
Смерть: 25 июля 1472(1472-07-25) (49 лет)
Ронсеваль
Род: Грайи
Отец: Жан I де Грайи
Мать: Жанна д'Альбре
Супруга: Элеонора Арагонская
Дети: сыновья: Гастон, Пьер II Молодой, Жан и Жак
дочери: Мария, Жанна, Маргарита, Екатерина, Изабелла и Элеонора

Гастон IV де Грайи или де Фуа (фр. Gaston de Grailly (de Foix); 26 февраля 1423 — 25 июля 1472, Ронсеваль) — граф де Фуа и де Бигорр, виконт де Беарн с 1436, виконт де Кастельбон 1425—1462, виконт де Нарбонн 1447—1468, пэр Франции с 1458, сын Жана I де Грайи, графа де Фуа, и Жанны д’Альбре, дочери Карла I д’Альбре, гасконский военачальник на службе короля Франции во время Столетней войны.





Биография

При рождении Гастон получил титул виконта де Кастельбон. После смерти отца в 1436 году унаследовал его владения под опекой дяди, Матье де Фуа, графа де Комменж.

Служил военачальником у короля Франции Карла VII, который в 1439 году назначил Гастона генерал-лейтенантом французских сил в Гиени, чтобы он мог препятствовать готовившемуся наступлению английской армии под командованием Джона Холланда, графа Хантингтона, однако поход в итоге не состоялся.

В 1441 году Гастон поддержал своего дядю Матье в борьбе против графа Жана IV д’Арманьяк за графство Комменж, но в итоге был вынужден подчиниться королю.

Позже Гастон участвовал в отвоевывании Гиени у англичан. В 1442 году он захватил Тарта. 9 июля 1443 года он назван генералом-лейтенантом Гиени и Гаскони. 26 декабря 1447 года Гастон купил виконтство Нарбонн.

После окончания перемирия с англичанами Гастон возобновил военные действия. В 1449 году он захватил крепость Молеон, а также города Сен-Совер, Иль-де-Додон. В мае 1451 года Гастон в составе армии под командой Жана, графа Дюнуа принял участие в захвате Дакса, в 1452 году — Байоны и Бордо. 17 июля 1453 года Гастон принял участие в битве при Кастийоне. Позже он захватил Медок и Кадиллак, где приказал повесить коменданта Геллерде, который во время переговоров попытался убить Гастона.

3 декабря 1455 года король Наварры Хуан II назначил свою дочь Элеонору и её мужа, Гастона IV де Фуа, наследниками Наварры, лишив наследства своего сына, Карла, принца Вианского. Для помощи тестю против Карла Вианского Гастон отправился в Нижнюю Наварру, где попытался захватить восставшего против отца принца. Позже Хуан назначил Гастона генерал-лейтенантом Наварры.

В знак признания заслуг Гастона король Карл VII в августе 1458 года сделал Гастона пэром Франции.

После смерти в 1461 году короля Карла VII его сын, Людовик XI попытался воспользоваться смутами, которые охватили Арагон после смерти в 1458 году короля Альфонсо V, которому наследовал Хуан II, тесть Гастона. Для того, чтобы привлечь на свою сторону Гастона, Людовик договорился о браке между своей сестрой Мадлен и наследником Гастона IV, Гастоном Молодым.

Во время восстания знати против короля Людовика XI в 1465 году, образовавшей Лигу общего блага, Гастон сохранил верность королю, борясь в Оверни против герцога Жана II де Бурбон. Однако, не очень доверяя Гастону IV и опасаясь его возрастающего могущества, Людовик поддержал мятеж Гастона Молодого против отца. Кроме того он интригами добился, чтобы Хуан II Арагонский сместил Гастона IV с поста генерал-лейтенанта Наварры.

После смерти Гастона Молодого в 1470 году Людовик XI отказался доверить Гастону IV опеку над внуками. В результате недовольный Гастон сблизился с братом Людовика Карлом Беррийским и герцогом Бургундии Карлом Смелым, враждовавших с королём. Кроме того Гастон выдал свою дочь Маргариту за герцога Бретани Франциска II, также враждовавшим с Людовиком. Однако после смерти Карла Беррийского 14 мая 1472 года больной Гастон бежал в Наварру к Хуану II, где и умер.

Брак и дети

Жена: с 30 июля 1436 года Элеонора Арагонская (2 февраля 1425 — 12 февраля 1479), королева Наварры с 1479, дочь Хуана II, короля Арагона и Наварры, и Бланки д’Эврё, королевы Наварры. Дети:

Напишите отзыв о статье "Гастон IV де Фуа"

Литература

  • Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
  • Roman d'Amat. FOIX (Gaston II de Grailly, Gaston IV, comte de) // Dictionnaire de biographie française, tome 14 (notices de FLESSARD à GACHON). — Paris: Letouzey et Ané, 1979. — P. 203—206.

Ссылки

  • [www.fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE%20NOBILITY.htm#GastonIVFoixdied1472B TOULOUSE NOBILITY: COMTES de FOIX (GRAILLY)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 27 апреля 2009. [www.webcitation.org/66YK6gLWk Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Гастон IV де Фуа

– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.