Гатка

Гатка
в.-пандж. ਗਤਕਾ
Демонстрация гатки в Бедфорде (Великобритания)
Дата основания:	XVII век
Страна:	Индия Индия
Основатель:	Гуру Харгобинд
Место создания:	Пенджаб
Группа вида спорта:	боевые искусства Индии

Гатка (в.-пандж. ਗਤਕਾ) — боевое искусство Пенджаба. Изначально Гатка произошла из древнего индийского знания о войне — Шастра Видье. Гатка практиковалась сикхами в XVII—XIX веках в боевых столкновениях.

Гатка начинает свою историю с Гуру Харгобинда, сына и преемника Гуру Арджуна, который был казнен в 1606 году императором Джахангиром, и считается первым мучеником веры сикхов. Рассказывают, что Гуру Харгобинд носил на поясе два меча «Мири» и «Пири» — как символы духовной силы и светской власти. Гатка предусматривает возможность ведения поединка против нескольких противников одновременно. Для этого, оружие держится как в правой, так и в левой руке. Поскольку сикхи практически всегда были в меньшинстве, была разработана система, позволявшая вести бой на протяжении длительного времени. Методы включали в себя как физическую закалку, так и специальные медитации. Основа Гатки — пантра (от слова pa-tantra, или идеальная тантра — взаимодействие с противником) — танец воинов, усиливающий внимание и способность к концентрации. После вторжения англичан в Индию, гатка претерпела значительные изменения, вплоть до запрета использования некоторых техник. Однако основу гатки англичане использовали в качестве системы фехтования для сухопутных войск. Сейчас Гатка является в Индии национальным видом спорта и часто демонстрируется на показательных выступлениях.

Основных видов оружия в гатке 3:

1. Палка (шест) — до 3 метров в длину.
2. Главное оружие — меч, сабля.
3. Щит

Кроме того, воины могут использовать до 40 видов другого оружия (топор — табар, двухсторонний меч — канда, метательный круг — чакри, боевой браслет (он же символ веры — кара), учебное оружие — марати, нож — кирпан и т. д.)

Ссылки

• [www.gatka.com.ua О Гатке]
• [www.gatka.com.ua/index.php/weapon-for-gatka.html Оружие Гатки]

Отрывок, характеризующий Гатка

– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.