Гаудия-вайшнавизм

См. также: Международное общество сознания Кришны и Гаудия-матх

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Гауди́я-вайшнави́зм (Gauḍīya Vaiṣṇavism ^IAST; также бенга́льский вайшнави́зм, чайта́нья-вайшнавизм) — религиозная традиция внутри индуизма, представляющая собой направление или ветвь вайшнавизма. Последователей гаудия-вайшнавизма называют вайшна́вами или кришнаи́тами. «Гаудия» происходит от исторического названия провинции в Восточной Индии — «Гаудадеша», которая располагалась на территории современных Западной Бенгалии и части Бангладеш, — именно там зародился и получил своё первоначальное распространение гаудия-вайшнавизм; «вайшнавизм» означает «поклонение Вишну».

Гаудия-вайшнавизм является одним из монотеистических течений в индуизме. Философия гаудия-вайшнавизма в первую очередь базируется на «Бхагавад-гите» и «Бхагавата-пуране», а также на таких ведийских писаниях, как Упанишады. Религиозная практика гаудия-вайшнавизма основана на поклонении Кришне и Радхе как мужской и женской ипостасям Бога. В гаудия-вайшнавском богословии, Радха-Кришна выступают как источники всех других форм и проявлений Бога, которые рассматриваются как их аватары или экспансии. Процесс поклонения называется бхакти-йогой. Наиболее важным методом бхакти-йоги для кришнаитов является воспевание имён Радхи и Кришны, в особенности в виде мантры «Харе Кришна». Эта духовная практика носит название киртана или санкиртана.

Основоположником гаудия-вайшнавизма был индуистский религиозный проповедник и реформатор Чайтанья (1486—1534), которого кришнаиты считают особым воплощением Радхи и Кришны в одном лице, чей приход был предсказан в Ведах и Пуранах.

Кришнаиты относят себя к традиции Мадхвы «Брахма-сампрадае», — одной из четырёх ортодоксальных вайшнавских сампрадай. Учение кришнаитов имеет ряд особенностей, которые позволили им выделиться в отдельную ветвь этой традиции, «Брахма-мадхва-гаудия-сампрадаю», с собственным истолкованием трёх базовых текстов веданты — Упанишад, «Веданта-сутр» и «Бхагавад-гиты». Оформление религиозно-философской доктрины гаудия-вайшнавизма было начато в XVI веке такими богословами как Рупа Госвами, Санатана Госвами и Джива Госвами. Последний из них является автором труда «Шат-сандарбхи», в котором изложены основные положения богословия гаудия-вайшнавизма. Завершил формулировку кришнаитского богословия Баладева Видьябхушана, составивший в начале XVIII века обстоятельный комментарий к «Веданта-сутрам», который принёс гаудия-вайшнавизму признание как самостоятельной школы теистической веданты.

Начиная с 1960-х годов гаудия-вайшнавизм распространился по всему миру благодаря проповеди Бхактиведанты Свами Прабхупады и основанного им Международного общества сознания Кришны, а также благодаря деятельности других кришнаитских гуру и организаций, занимающихся проповедью за пределами Индии.

Вероучение

Общее определение

Вайшнавизм представляет собой одно из двух главных направлений индуизма наряду с шиваизмом. Хотя обе эти традиции произошли от одного корня, каждая из них имеет собственное представление о сущем, и, соответственно, собственный объект поклонения. Главная черта вайшнавизма — это почитание Вишну в качестве верховного личностного Бога.

Гаудия-вайшнавизм, или бенгальский вайшнавизм — это религиозная традиция и в то же самое время религиозно-философская школа, представляющая собой ветвь вайшнавизма, зародившуюся и получившую первоначальное распространение в Бенгалии. Его последователи, в отличие от других родственных ему течений, признают верховной ипостасью Бога не Вишну, а Кришну, считая Вишну одним из воплощений Кришны, из-за чего гаудия-вайшнавов называют кришнаитами. Основоположником бенгальского вайшнавизма был религиозный проповедник и реформатор Чайтанья (1486—1534), которого кришнаиты почитают как совместное воплощение Радхи и Кришны (Радхи-Кришны). Чайтанья провозглашал равенство всех людей перед Богом и считал, что универсальным духовным путём для всех людей, независимо от их касты, этнической и религиозной принадлежности, является бхакти, путь любви и преданности Богу. Этот универсализм гаудия-вайшнавизма был одним из факторов, которые позволили этой традиции выйти в XX веке за пределы Индии и значительно успешнее, чем многие другие течения индуизма, укорениться на западной почве.

В религиозном отношении гаудия-вайшнавизм является наиболее поздним крупным самобытным течением в вайшнавизме. В философско-богословском отношении это наиболее поздняя самостоятельная школа теистической веданты, завершающая ряд, начало которому положила основанная Рамануджей школа вишишта-адвайты.

Кришнаиты, как и абсолютное большинство последователей других традиций внутри индуизма, воспринимают свою религию как санатана-дхарму «вечную религию», как «универсальное, неотъемлемое свойство души». Другие религиозные традиции рассматриваются последователями гаудия-вайшнавизма как исходящие от Бога, которому в других вероисповеданиях поклоняются под разными именами на основе данных Им откровений.

Отличительные особенности кришнаитского богословия

Можно выделить несколько основных особенностей гаудия-вайшнавизма, отличающих его от других вайшнавских традиций:

• «учение о непостижимо-единораздельном сущем» (ачинтья-бхедабхеда-таттва-вада);
• представление о бхакти не только как о средстве, но также как о цели духовного пути;
• почитание Кришны (а не Вишну или Нараяны) в качестве изначальной формы Бога и источника всех аватар;
• опора на «Бхагавата-пурану» как на основной священный текст и попытка создать учение практически целиком на её основе;
• культ Радхи и поклонение Радхе и Кришне вместе как Радха-Кришне;
• культ Чайтаньи, который почитается кришнаитами в качестве воплощения Радхи и Кришны.

Священные писания

В гаудия-вайшнавизме признаётся авторитет всех основных священных писаний индуизма: Вед, Брахман, Араньяк, Упанишад, а также Пуран и индуистских эпосов «Махабхараты» и «Рамаяны». Основное внимание кришнаиты уделяют «Бхагавад-гите» и «Бхагавата-пуране», так как в этих писаниях подчеркивается монотеизм и примат бхакти. «Бхагавата-пурана» содержит детальное жизнеописание Кришны: его детские игры во Вриндаване, его жизнь как принца в Двараке и почитается кришнаитами как самая важная из Пуран, которая представляет собой естественный комментарий к «Веданта-сутрам». Из ведийских текстов канона шрути особое внимание уделяется изучению «Ишопанишад» — одной из главных теистических Упанишад.

Принципиальной особенностью гаудия-вайшнавизма, которая предваряет все другие, является принятие «Бхагавата-пураны» как основного священного текста. Другие школы, начиная с школы Мадхвы, также частично основывались на этом тексте, который пользовался огромным авторитетом в течение всего периода индийского Средневековья, но кришнаитские мыслители сделали это со всей решительностью, благодаря чему их учение рассматривается как завершённая систематизация учения «Бхагавата-пураны».

Окончательно вероучение, исповедуемое современными кришнаитами, сложилось к XVI веку и зафиксировано в философских и богословских трудах ближайших последователей Чайтаньи. Из произведений их авторства, к основным канонам духовной литературы кришнаитов принадлежат: агиографии «Чайтанья-чаритамрита» и «Чайтанья-бхагавата», описывающие жизнь и учение Чайтаньи Махапрабху; «Бхакти-расамрита-синдху» — изложение учения Чайтаньи, написанное одним из его ближайших учеников Рупой Госвами; «Упадешамрита» — другой труд авторства Рупы Госвами.

Бог и живые существа

В вайшнавском богословии, Бог не безличен и не бескачественен, но Он — Бхагаван, высшая личность, обладающая бесчисленными духовными качествами и являющаяся воплощением всебытия, всезнания и всеблаженства. В соответствии с кришнаитским богословием, Кришна является сваям-бхагаваном, — «Верховной Личностью Бога» и Высшей Абсолютной Истиной. Выделяются три основные ипостаси Кришны:

• Брахман — единая, неделимая, безличная энергия Кришны; духовная субстанция, являющаяся основой мироздания;
• Параматма — всепронизывающий, вездесущий и всеведущий Дух, в виде которого Кришна пребывает в сердце каждого живого существа и в каждом атоме Вселенной;
• Бхагаван — Кришна как Верховная Личность Бога, считается наивысшей ипостасью Абсолюта.

Эти три гносеологических аспекта соответствуют трём онтологическим уровням Высшей реальности: сат (бытие), чит (знание) и ананда (блаженство), которые открываются ищущему в зависимости от характера его стремлений. Обретаются они разными путями: джнани, философы, стремящиеся постичь Брахман, обретают вечное бытие (сат), йоги, пытающиеся сосредоточиться в своём сердце на Параматме, достигают совершенного знания (чит), а бхакты, то есть те, кто посвящает себя любовному преданному служению Верховной Личности (Бхагавану), обретают блаженство (ананду).

Все качества Кришны наиболее полно проявлены в Бхагаване (Личностном Боге). Бхагаван включает в себя Параматму и Брахман и является наивысшей ипостасью Бога. Он участвует в делах этого мира, отвечает на молитвы, приходит на помощь, но одновременно с этим постоянно пребывает в своём духовном бытии вне материального времени и пространства.

Кришна в Своей личностной форме Бхагавана проявляет Себя в бесконечном многообразии ипостасей и воплощений, которые представляют собой различные аспекты Его личности. Его ипостаси и проявления носят различные имена, главными из которых для последователей вайшнавизма являются Кришна и Вишну. В гаудия-вайшнавизме Кришна считается изначальным проявлением Бога. Когда Кришна нисходит в материальный мир, Его воплощение называется аватарой. Кришна обладает многообразными энергиями, которые делятся на три основные категории:

1. Антаранга-шакти — это внутренняя, духовная энергия Кришны, у которой есть несколько синонимичных названий: йога-майя, пара-шакти, сварупа-шакти и чит-шакти.
2. Татастха-шакти или кшетрагья-шакти — пограничная, промежуточная энергия Кришны.
3. Бахиранга-шакти (апара-шакти или маха-майя) — это внешняя, материальная энергия Кришны, проявляющая материальный космос — место обитания обусловленных душ.

Самбандха, абхидхея и прайоджана

Самбандха, абхидхея и прайоджана — это три ключевые понятия в гаудия-вайшнавском богословии. Самбандха-джнана означает знание о взаимоотношениях между Всевышним Господом Кришной, его энергиями (шакти) и дживами. Соответственно, самбандха-джнана включает в себя знание о трёх таттвах или истинах: Кришна-таттве, шакти-таттве и джива-таттве.

Говорится, что дживу связывают с Кришной вечные взаимоотношения. Информация об этих взаимоотношениях называется самбандхой. Понимание дживой этих взаимоотношений и последующее действие на основе этого понимания называется абхидхея. Достижение премы, или чистой любви к Кришне, и возвращение в духовный мир, в общество Кришны и его спутников — это конечная цель жизни, которая называется прайоджана.

Карма и реинкарнация

См. также: Карма, Реинкарнация и Сансара

Постоянные рождения живых существ в материальном мире составляют основу феномена переселения душ. Во Вселенной существует около 8 млн. 400 тыс. различных форм жизни, в которых дживы перевоплощаются в соответствии с законом кармы. Кришнаиты, основываясь на авторитете Вед и Пуран, считают, что дживы в материальной Вселенной проходят через процесс духовной эволюции, последовательно воплощаясь в более и более развитых телах. Кульминацией эволюционного процесса дживы является её воплощение в человеческом теле. Среди этих форм человеческая форма считается наилучшей для достижения духовного совершенства и возвращения после смерти в вечную обитель Кришны в духовном мире — Голоку. Приняв человеческое тело, джива может познать Кришну, служить Кришне и любить Его, но не с помощью своих материальных ума и чувств, не по своей собственной воле, а по милости Самого Кришны.

Бхакти-йога и чистая любовь к Богу

Бхакти, или «преданное служение Кришне», является наилучшим методом достижения совершенства. Выбор служения Богу посредством процесса бхакти-йоги постепенно приводит дживу к освобождению из круговорота сансары материального мира и возвращению в своё естественное состояние в духовном мире как слуги Кришны. Для нынешней эпохи Кали-юги наиболее эффективным методом бхакти-йоги является санкиртана, или совместное воспевание имён Кришны, в особенности в форме мантры Харе Кришна: «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе». Процесс повторения этой мантры рекомендуется в таких текстах, как «Калисантарана-упанишада» и «Брихан-нарадия-пурана».

В богословии гаудия-вайшнавизма бхакти является одновременно и средством и конечной целью. Считается, что достигнув совершенства в бхакти, человек достигает совершенства выполнения обязанностей по отношению ко всем живым существам в материальном мире. Бхакти представляет собой всеобъемлющий процесс. Другие методы духовного осознания, такие как джнана, йога и карма, рассматриваются как приводящие индивидуума на путь бхакти. Например, совершенством джнана-йоги считается знание «Бхагавад-гиты» и «Бхагавата-пураны». А карма-йога понимается или как деятельность, выполняемая непосредственно как служение Кришне, или как бескорыстное исполнение своих профессиональных, гражданских и прочих обязанностей.

Бхакти-йога, которая определяется как «любовное служение Кришне» является средством достижения освобождения. Однако высшей целью жизни, превосходящей даже освобождение, считается чистая Бхакти-йога и её результат — чистая любовь к Кришне. Достигнув этой стадии с помощью преданного служения, джива настолько предаётся Кришне, что её уже не беспокоит достижение освобождения или необходимость перерождаться.

Праведность и греховность

Праведными качествами считаются те, которые способствуют приближению индивида к Богу (правдивость, милосердие, самообладание, внутренняя и внешняя чистота, воздержание от насилия, всепрощение, чувство долга), а греховными — те, которые погружают в круговорот материальной жизни и таким образом отдаляют человека от Кришны (лживость, стяжательство, гордыня, грубость, похоть, невежество, причинение вреда другим, уклонение от выполнения долга). Предполагается, что человек, сознающий свою духовную природу вечной частицы Бога, видит ту же природу и в других; таким образом, его любовь к Богу распространяется и на всех окружающих. Одной из особенностей гаудия-вайшнавизма, выделяющей его на фоне других течений индуизма, является «утверждение превосходства самоотверженной любви и служения над достижением личного спасения».

Организационная структура и духовная дисциплина

Варнашрама-дхарма

См. также: Ашрама и Варнашрама-дхарма

Как и в других направлениях индуизма, в гаудия-вайшнавизме путь духовного совершенствования основывается на классическом принципе варнашрама-дхармы, согласно которому жизнь человека делится на четыре этапа. Первый из них — брахмачарья, период ученичества и послушничества, который традиционно начинается с 5—10 и продолжается до 25 лет. Ученики дают обет целомудрия и живут в ашрамах, где усваивают духовное знание под руководством гуру и других старших вайшнавов. Обучение проводится в соответствии с природными качествами ученика. Основное внимание уделяется изучению вайшнавских священных писаний, санскрита и богослужебным ритуалам. Целью обучения является не только передача теоретического знания, но и воспитание характера, в особенности таких качеств, как чистота, смирение, целомудрие, целеустремлённость и аскетизм.

Пройдя обучение, ученик получает духовное посвящение (дикшу), и, достигнув определённого уровня зрелости, становится грихастхой — вступает в брак и начинает жизнь домохозяина. Большинство молодых людей выбирает именно этот путь, но некоторые предпочитают оставаться брахмачари, хранить обет целомудрия и посвятить свою жизнь духовным практикам и распространению духовного знания с целью помочь людям. Особо выдающиеся ученики, отличающиеся глубоким познанием священных писаний, чистотой, стойкостью, отрешённостью и способностью давать духовные наставления, получают посвящение в монашеский сан санньясы. Как правило, санньясу принимают пожилые люди, вырастившие детей и исполнившие все свои социальные обязанности, однако в истории гаудия-вайшнавизма санньясу принимали также и молодые люди.

Ведическая культура, которой следуют кришнаиты, основана на представлении о том, что человек является не бренным материальным телом, а вечной душой, духовной частицей Бога. Целью ведической культуры является развитие к концу жизни отречённости, являющейся необходимым условием для освобождения из материального мира и возвращения к Богу. Поэтому последнюю четверть жизненного пути рекомендуется проводить в отречении, посвящая всё своё время духовной практике. На переходе от семейной жизни грихастхи к жизни в отречении существует подготовительный этап, называемый ванапрастхой. На этом этапе муж с женой, вырастив детей, постепенно удаляются от семейных дел, уделяя всё больше времени духовной практике, совершая паломничества. Традиционно считается, что муж, в конце этапа ванапрастхи уже исполнил свой семейный долг и имеет право, оставив жену на попечение старшего сына, посвятить остаток жизни духовной практике. Санньясины, умудрённые жизненным опытом и духовным знанием, традиционно считаются учителями для всех остальных членов общества.

Традиция и цепь ученической преемственности

См. также: Сампрадая и Парампара

Кришнаиты именуют свою традицию «брахма-мадхва-гаудия-сампрадая» («бенгальской сампрадаей, берущей начало от Брахмы и имеющей в качестве изначального ачарьи Мадхву»). Каждая из сампрадай в индуизме имеет свою цепь ученической преемственности, называемую «парампара». В вайшнавизме принадлежность к одной из признанных школ играет большую роль. Считается, что духовная практика не приносит плодов, если ученик не получил посвящения в одной из авторитетных сампрадай. Учение каждой сампрадаи сохраняется и предаётся от учителя к ученику из поколения в поколение. Это происходит с помощью таких традиционных методов, как обучение богословию, духовной дисциплине и совершения обрядов духовного посвящения.

Принцип цепи ученической преемственности, парампары, основан на таких древних священных текстах индуизма, как «Бхагавад-гита» (4.2; 4.34), Упанишады («Шветашватара-упанишада», 6.23, «Мундака-упанишада», 1.2.12), Пураны («Бхагавата-пурана», 11.3.21). Согласно традиции индуизма («Бхагавата-пурана», 2.9), парампара началась в самом начале творения, с первого сотворённого в материальном мире существа и творца вселенной — Брахмы.

В различных источниках содержится перечень личностей, через которых преемственность передавалась. В «Прамея-ратнавали» Баладевы Видьябхушаны, одного из самых выдающихся кришнаитских учителей, содержится следующий перечень, считающийся каноническим: Кришна, Брахма, Нарада, Вьяса, Мадхва, Падманабха, Нрихари, Мадхава, Акшобхья, Джаятиртха, Гьянасиндху, Даянидхи, Видьянидхи, Раджендра, Джаядхарма, Пурушоттама, Брахманья, Вьясатиртха, Лакшмипати, Мадхавендра Пури, Ишвара Пури, Чайтанья.

Со времён Чайтаньи последовательность духовных учителей можно определить с гораздо большей исторической точностью. Самые известные деятели XVI века — Санатана Госвами, Рупа Госвами, Джива Госвами, Рагхунатха Даса Госвами, Рагхунатха Бхатта Госвами, Кришнадаса Кавираджа, XVII—XVIII века — Нароттама Даса, Вишванатха Чакраварти, Баладева Видьябхушана, Мадхусудана Бабаджи, XIX век — Джаганнатха Даса Бабаджи, Гауракишора Даса Бабаджи, Бхактивинода Тхакур, XX век — Бхактисиддханта Сарасвати (основатель Гаудия-матха), Бхакти Прагьяна Кешава Госвами (основатель Гаудия Веданта Самити) и Бхактиведанта Свами Прабхупада (основатель Международного общества сознания Кришны), Шридхара Госвами (основатель Шри Чайтанья Сарасват Матха), Бхактиведанта Нараяна Госвами (основатель Международного общества чистой бхакти-йоги), Бхакти Прамод Пури Госвами (основатель Гопинатх Гаудия Матха).

Матх, храм и нама-хатта

Существует несколько традиционных организационных форм, вокруг которых сосредоточивается религиозная жизнь кришнаитской общины. Роль крупнейшей организационной единицы — центра религиозной жизни сампрадаи — исполняет матх (ашрам, монастырь), ядро которого, как правило, образуют санньясины во главе с авторитетным духовным лидером. Исторически в Индии, именно санньясины давали духовное образование и руководство остальным членам общества, поэтому матхи становились центрами культуры, науки и образования, своего рода институтами, в которых изучались и преподавались не только богословские и сопутствующие предметы (логика, санскрит), но и светские дисциплины и искусства.

Мандир, или храм, представляет собой более мелкую структурную единицу и имеет штат брахманов — профессиональных священников и богословов, регулярно проводящих пуджу, чтения священных текстов, различные обряды по случаю рождения, бракосочетания и смерти. Роль храмов также выполняют проповеднические центры, где, как правило, имеется по крайней мере один брахман, проводятся ежедневные или как минимум еженедельные богослужения, идёт обучение и подготовка к получению духовного посвящения.

Мельчайшей единицей выступает нама-хатта, община верующих-прихожан, собирающихся друг у друга для проведения киртана — совместного пения религиозных песен и мантр, чтения священных писаний и других видов совместной деятельности (благотворительной, просветительской, миссионерской, образовательной и др.) Как правило, нама-хатта не имеет своего храма и возглавляет её прошедший образовательную и богословскую подготовку кришнаит, специально на то уполномоченный храмом или региональным центром. По данным на 2007 год в России действуют около 300 кришнаитских нама-хатт, бо́льшая часть которых была организована Международным обществом сознания Кришны.

Гуру и ученик

Милость Кришны нисходит и передаётся через истинного гуру, который постоянно и неразрывно связан с Кришной узами божественной любви, и только он может привести человека к Кришне. Поэтому важным моментом духовной жизни является принятие духовного посвящения у такого гуру, что является началом духовной жизни. Гуру подобен вечному отцу, который проводит человека мимо подстерегающих опасностей материального существования в духовный мир. Только гуру и Кришна могут посеять в сердце человека «семя бхакти». Никто без их милости не может достичь какого-либо прогресса в духовной жизни.

Ученику необходимо следовать наставлениям своего гуру и признавать его авторитет в духовных вопросах, однако слепое повиновение осуждается. В гаудия-вайшнавизме, роль истинного духовного учителя сравнивается с капитаном корабля, который способен привести на нём своего ученика к берегу духовного мира через бушующий океан материального бытия.

Существует две основные формы духовного руководства в вайшнавской бхакти: шикша — наставления и дикша — гуру дает мантры для реализации своего духовного положения. Дикшу имеют право давать только постигшие свою духовную форму личности, гуру. Шикша основана на принципе обращения за наставлениями к сведущему в духовной науке человеку. Существует два вида гуру:

• Дикша-гуру («инициирующий гуру») — гуру, который даёт ученику дикша-мантры, благодаря практике которых человек получает самбандха гьяну (знание о своей духовной форме) и избавляется от всех грехов, ложных самскар и отождествлений. Каждый ученик может принять только одного дикша-гуру. Без посвящения дикша-гуру никто не может осознать своих отношений с Богом.

• Шикша-гуру («наставляющий гуру») — процесс шикши представляет собой систематическую передачу знаний и опыта через наставления и слух (шраванам). В гаудия-вайшнавизме шикша является основой взаимоотношений гуру и ученика. Дикша-гуру может передать ученика шикша-гуру для обучения у него духовному знанию. Шикша-гуру может быть несколько. В процессе обучения шикша-гуру помогает духовному развитию ученика. Только в личном общении с шикша-гуру уровнем не ниже дикша-гуру ученик может полностью развить свои отношения с Богом.

Во время духовного посвящения дикша-гуру и ученик принимают на себя определённые взаимные обязательства — гуру обязуется нести ответственность за возвращение ученика в духовный мир, обратно к Богу, а ученик обязуется следовать указаниям гуру. Однако, слепое и бездумное подчинение ученика гуру никогда не поощрялось. Так, в «Махабхарате» говорится, что ученик должен отказаться от гуру, если тот был осквернён страстями и пороком, невежествен, не способен отличить хорошее от дурного и продолжать следовать по пути чистой бхакти.

Каждый, стремящийся серьёзно к духовному совершенству, должен избрать себе как гуру одного из опытных старших кришнаитов и получить от него духовное посвящение (дикшу). Гуру должен быть представителем парампары, обладать духовным знанием и иметь в своём сердце любовь к Богу. Благодаря всему этому, гуру должен владеть своим умом, речью, поступками и, будучи выше чувственных побуждений, контролировать свои чувства.

Вначале ученик должен испытать гуру, задавая ему вопросы, и убедиться в том, что он соответствует своему положению и что его слова и поступки находятся в строгом соответствии со словами и поступками предшествующих ачарьев сампрадаи, а также с наставлениями священных писаний. Истинный гуру должен учить других личным примером и являть собой образец в духовной жизни. Принимая ученика, гуру берёт на себя руководство его духовной жизнью, что помогает ученику преодолеть препятствия и избежать ошибок, неизбежных для тех, кто пускается в путь без помощи духовного наставника. Гуру содействует ученику в освоении многочисленных правил и наставлений, касающихся практики бхакти-йоги.

Религиозные обряды и практики

Бхакти и ритуал

В соответствии с идеей бхакти, вся деятельность человека, вставшего на путь духовного совершенства, должна быть направлена на то, чтобы приблизится к Богу. Для развития преданности Богу человеку рекомендуется принимать то, что содействует практике бхакти-йоги, и отвергать то, что ей мешает. Именно это служит критерием определения ценности любого действия или поступка. Поэтому для кришнаитов не существует обрядов или ритуалов самих по себе, выполняемых как дань традиции. В гаудия-вайшнавизме любой элемент духовной практики должен содействовать достижению любви к Кришне и являться способом выражения такой любви. Однако, в выполнении духовных практик подчёркивается важность следования традиции и авторитетам.

Вся практическая сторона жизни кришнаитов тщательно разрабатывалась выдающимися духовными учителями традиции в течение нескольких веков. В «Чайтанья-чаритамрите», в конце беседы с одним из своих ближайших учеников Санатаной Госвами, Чайтанья просит его написать книгу, которая включала бы подробное описание поклонения мурти, повторения имени Бога, а также различные правила поведения и гигиены, которым должны следовать кришнаиты. В результате Санатана Госвами написал книгу под названием «Хари-бхакти-виласа», которая с тех пор является руководством по всем видам духовной практики и к которой кришнаиты обращаются всегда, когда возникает необходимость разрешить какие-либо спорные вопросы или уточнить что-либо.

В «Хари-бхакти-виласе», а также в таком основополагающем труде кришнаитской бхакти как «Бхакти-расамрита-синдху» (авторства Рупы Госвами), описываются множество разнообразных предписанных действий, выполнение которых помогает человеку полностью сосредоточить своё сознание на Боге. Однако кришнаитские учителя опасались того, что эти предписания не всегда и не везде могут быть выполнены в полном объёме и что слишком строгая регламентация может привести к превращению служения Богу, основанного на любви и преданности, в формальный ритуал. Поэтому из всего многообразия видов духовной практики и правил этикета они обычно выделяли наиболее важные, без которых духовный прогресс был бы крайне затруднительным, остальные же считались просто желательными, исполнение которых зависело от времени, места и обстоятельств. Со временем, по мере того, как менялась ситуация в обществе, происходили и некоторые изменения в правилах, в частности после того как гаудия-вайшнавизм вышел за пределы Индии и распространился по всему миру.

Благодаря тщательно оберегаемой и поддерживаемой преемственности, «дух» традиции остался прежним, что можно заметить, если сравнить поклонение, духовную практику и образ жизни нынешних кришнаитов с поклонением, духовной практикой и жизнью современников Чайтаньи, подробно описанными в «Чайтанья-чаритамрите», «Чайтанья-бхагавате» и других кришнаитских текстах XVI века.

Ритуальная практика и степени духовного посвящения

Ритуальная практика последователей гаудия-вайшнавизма мало чем отличается от практики других течений вайшнавизма. Она состоит из пения мантр (киртана или бхаджана), поклонения мурти Вишну-Кришны в различных Его формах, а также почитание святых, выдающихся гуру, проведения ведических огненных жертвоприношений, самскар (бытовых обрядов) и т. д. Основы ритуальной практики кришнаитов изложены в Вайшнава-агамах, в которых объясняется ритуальная и культовая практика вайшнавизма.

Как вайшнавизм в целом, так и бенгальский вайшнавизм в частности, всегда отличался открытостью и неприятием кастовой системы с её предрассудками. В вайшнавских писаниях говорится, что каждый человек, независимо от своего происхождения, может заниматься ритуальной деятельностью. Основным условием считается искренняя вера в Бога, хотя для такой практики, как поклонение мурти в храме или проведение огненных обрядов, необходимо следовать определённым нормам внешней чистоты и получить посвящение в брахманы (дикша).

Ритуальная практика кришнаитов имеет несколько ступеней посвящения. Первое посвящение, харинама, даётся кандидатам, желающим повторять харе кришна мантру и соблюдать в течение всей жизни определённые правила, традиционные для кришнаитов. Не употреблять в пищу мясо, рыбу, яйца (однако рекомендуется употребление молока и молочных продуктов, овощей, фруктов, ягод, орехов, зерновых); не употреблять никаких наркотиков и одурманивающих средств; не вступать в половые отношения вне брака; не участвовать в азартных играх.

Посвящение имеет право давать только гуру. Одним из других требований для получения духовного посвящения является даваемый кандидатом обет ежедневного индивидуального повторения на чётках маха-мантры «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе/ Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе». Практика повторения мантры шёпотом на чётках, называемая джапой, имеет очень древнее происхождение и является одним из ключевых элементов духовной практики не только во всех течениях вайшнавизма, но и во всех основных направлениях индуизма.

Второе посвящение, посвящение, дикша, даётся тому кто серьезно, всю жизнь намерен заниматься практикой. Для того, чтобы его получить, необходимо обратится к гуру, служить ему, желать получить духовное прозрение. Получение дикша посвящения формально позволяет человеку проводить пуджу, поклоняться на алтаре в храме изучать священные писания т. п.

Третье посвящение, возведение в монашеский сан санньяси, является уделом и привилегией лишь очень немногих и даётся с очень большой разборчивостью. Санньяси даёт обет целомудрия и отречения от мира. Традиционно титул санньяси принимали люди, возглавлявшие духовные организации — матхи.

Храмовое поклонение последователей гаудия-вайшнавизма строится на тех же принципах, что и поклонение в храмах других традиций вайшнавизма. В его основе лежит представление о том, что мурти, иначе называемое арча-виграха является одним из Его проявлений в этом мире. По представлениям кришнаитов, Бог по Своей милости приходит в этот мир в скульптурном образе и принимает поклонение. Специальный ритуал установления мурти одухотворяет его и делает его объектом поклонения. Это поклонение является неотъемлемой частью регламентированного служения Богу, называемого садхана-бхакти.

Стандарты храмового поклонения в гаудия-вайшнавизме могут несколько отличаться в различных храмах, но основные элементы остаются неизменными. Храмовое поклонение, как правило, состоит из шести ежедневных богослужений. Первое из них, Мангала-арати, начинается ещё до восхода солнца, около 4.30 утра, а последнее, Гаура-арати, заканчивается около 20.00 и включает в себя также предложение пищи на алтаре. Поклонение мурти состоит из подготовительных очистительных обрядов, подготовки атрибутов поклонения, медитации и декламации мантр, непосредственно самого поклонения и, наконец, изучения священных писаний в более широком контексте храмового служения. Правила проведения всех этих ритуалов подробно описаны в специальном руководстве «Панчаратра-прадипе».

Повторение имён Бога

См. также: Харе Кришна, Джапа, Киртан и Бхаджан

Хотя у Бога существует множество имён, Чайтанья Махапрабху рекомендовал для повторения прежде всего мантру «Харе Кришна». Для её повторение не даётся никаких правил — её можно повторять всегда и везде.

Обращаясь к именам Бога, из которых состоит мантра, человек входит в контакт с Богом во всей Его полноте. Кришнаиты считают, что в имени Кришна присутствует сам Кришна со всеми его качествами, в имени Рама — все аватары, в имени Хара, которое представляет собой одно из имён Радхи — все шакти, поэтому нама-бхаджана, повторение имён Бога, является наиболее важной ритуальной практикой кришнаитов.

Индивидуальное повторение мантры называется джапой. Джапу рекомендуется повторять в период брахма-мухурты — ранние утренние часы, которые рассматриваются как наилучшее время суток для этой практики. Мантру повторяют на чётках, называемых джапа-мала. Изготавливают их из одного из священных деревьев — туласи или нима и обычно держат в специальном мешочке, который помогает поддерживать их в чистоте. В гаудия-вайшнавизме, для совершения медитативной практики повторения имён Бога не обязательно сидеть в одной позе, как это делают йоги, занимаясь медитацией. По желанию можно сидеть, стоять или ходить, самое важное — быть сосредоточенным на звуках имени.

Другой вид нама-бхаджаны — киртан или бхаджан, совместное пение святого имени. Для киртана кришнаиты собираются вместе и следующим образом: сначала ведущий поёт мантру, затем все хором её повторяют, затем снова вступает ведущий и т. д. Пение обычно аккомпанируется на мридангах и караталах (маленьких цимбалах), также используется фисгармония и иногда другие инструменты. В киртане, как правило, используются традиционные мелодии. Хотя киртан является одной из основных отличительных особенностей гаудия-вайшнавизма, эта практика также широко распространена в других течениях индуизма и в сикхизме.

В начеле XVI века Чайтанья Махапрабху выступил инициатором проведения в Индии харинама-санкиртаны — многолюдных шествий с пением мантр, которые представляли собой красочное зрелище. Эту традицию продолжают кришнаиты во многих странах мира, где уже стали привычными их шествия по улицам городов с пением, танцами и под аккомпанемент музыкальных инструментов. Целью практики харинама-санкиртаны в публичных местах является популяризовать харинама-санкиртану очистить общество и пробудить любовь людей к Богу, Кришне.

Изучение священных писаний

См. также: Священные писания индуизма

Изучение священных писаний (шастр) является другой важной духовной практикой в гаудия-вайшнавизме. В кришнаитских общинах и храмах принято ежедневно читать и изучать такие священные тексты индуизма, как «Бхагавата-пурана» и «Бхагавад-гиту» и другие.

Ключевым аспектом изучения шастр является следование их положениям в повседневной жизни и передача осознанного духовного знания другим. В представлении кришнаитов, передача духовного знания в форме книг, лекций и наставлений представляет собой высший тип благотворительной деятельности, способной изменить общество в целом, направляя людей к служению Богу, на путь бхакти.

Поклонение божествам

См. также: Мурти

В гаудия-вайшнавизме, как и практически во всех остальных направлениях индуизма, Бог считается всемогущей личностью, обладающей способностью превратить материальную энергию в духовную. Поэтому мурти, или образ Бога, сделанный из таких материальных элементов, как камень, дерево, металл или глина, является объектом поклонения в храмах и считается непосредственно Самим Кришной, из милости явившим Себя для людей в зримой форме.

В Индии существует множество храмов Вишну и Кришны, которые ежегодно посещают миллионы паломников. Самые знаменитые мурти Вишну — Джаганнатха в Пури, Венкатешвара в Тирупати, Виттхала в Пандарпуре и Ранганатха в Шрирангаме. Кришнаиты особенно почитают мурти Джаганнатхи, которому поклонялся сам Чайтанья, а также мурти храмов Вриндаваны и Маяпура. Самые известные вриндаванские мурти были установлены в XVI веке учениками Чайтаньи в построенных ими храмах. Есть и современные храмы, появившиеся недавно, в которых поклоняются божествам Радхи-Кришны, Чайтаньи и Нитьянанды, Рамы и Ситы и т. д.

Пуджи в кришнаитских храмах сопровождаются музыкой, пением и танцем, наряженным и украшенным мурти подносят цветы, фрукты и благовония.

Многие кришнаиты, особенно семейные люди, устанавливают мурти у себя дома и поклоняются ему. Кришна, являясь перед своим последователем в виде мурти, тем самым позволяет служить Себе непосредственно: омывать, одевать и украшать Своё тело, кормить Себя, укладывать спать и т. д. Считается, что человек, который поклоняется Богу таким способом, получает уникальную возможность развить в себе привязанность и любовь к Нему.

Прасад: приготовление пищи для удовлетворения Бога

См. также: Прасада

Приготовление прасада является одним из важных элементов духовной практики кришнаитов. Прасадом считается пища, которая была с любовью приготовлена для Кришны, а затем предложена мурти. Прасад считается освящённой едой, так как в ходе ритуала предложения его коснулся Кришна. Принимать прасад следует с благоговением и почтением. Считается, что прасад помогает обуздать язык, очищает тело и ум.

Прасад должен приготовляться в максимально чистых условиях. Необходимо использовать только свежие и как можно более чистые вегетарианские продукты. Полностью исключаются мясо, рыба, яйца, а также такие растительные продукты, как лук, чеснок и грибы. Кришнаиты питаются всеми видами овощей, фруктов, зерновыми, бобовыми, молочными продуктами, ягодами, зеленью, орехами. Во время приготовления пищи, пробовать её запрещается и рекомендуется размышлять о Кришне. После окончания приготовления пищи её с молитвой подносят мурти в специально предназначенной для этой цели посуде. Как правило, перед едой кришнаиты читают хором стихи авторства Бхактивиноды Тхакура, в которых прославляется прасад.

Приготовление и предложение прасада Кришне является для кришнаитов естественным выражением преданного служения Ему. Кришнаиты верят в то, что человек, вкушающий освящённую пищу, способен очиститься духовно и пробудить в своём сердце любовь к Кришне. В таком понимании прасад благоприятен для всех живых существ (людей, животных, растений и др.). Поэтому кришнаиты искренне стремятся поделиться им с окружающими без каких-либо корыстных мотивов. В вайшнавских храмах существует традиция подносить прасад посетителям и устраивать пиры для прихожан и для всех желающих.

В Индии, где глубоко укоренено представление о том, что прасад в храмах предназначен для всех, в христианских храмах помещают специальные объявления, в которых разъясняется, что просфора — это не предназначенный для всех прасад, а особая пища только для христиан.

Праздники и паломничества

Неотъемлемой чертой вайшнавской жизни являются пышные празднества. Все праздники сопровождаются разнообразными торжественными церемониями, особыми богослужениями, распространением праздничного прасада, чтением священных текстов, декламированием ведийских гимнов, проведение огненных ритуалов, пением мантр и вайшнавских бхаджанов, концертами и спектаклями на традиционные сюжеты. Вайшнавские фестивали отмечаются по индуистскому лунному календарю. Наиболее важные для кришнаитов праздники, это:

• Кришна-джанмаштами — явление Кришны (август-сентябрь)
• Гаура-пурнима — явление Чайтаньи Махапрабху (февраль-март)
• Рама-навами — явление Рамы (март-апрель),
• Нрисимха-чатурдаши — явление Нарасимхи — Кришны в облике человекольва (май)
• Говардхана-пуджа — поклонение священному холму Говардхана
• Радхаштами — явление Радхи (сентябрь).

Во время других фестивалей отмечаются различные деяния Кришны и его аватар: Дол-ятра, Джхулан-ятра, Нитьянанда-трайодаши (явление Нитьянанды), Вараха-двадаши. Также отмечаются дни явления и ухода ачарьев и святых традиции. Например, в Международном обществе сознания Кришны наибольшее значение придаётся празднованию дней явления и ухода Бхактиведанты Свами Прабхупады, Бхактисиддханты Сарасвати и Бхактивиноды Тхакура.

Особое значение имеет праздник «Ратха-ятра» («Праздник колесниц»), в ходе которого божества Джаганнатхи, Баладевы и Субхадры «прогуливаются» по улицам города. Традиция празднования Ратха-ятры началась в Индии, в городе Пури, более 2000 лет назад. В гаудия-вайшнавизме этот праздник не имеет фиксированной даты и обычно проходит летом. Раньше «Ратха-ятра» проводилась только в Пури, но потом последователи Чайтаньи стали праздновать её и в других местах Индии и за её пределами. К началу XXI века красочную процессию Ратха-ятры, участники которой тянут за канаты большие колесницы, по форме напоминающие индуистский храм, можно увидеть во многих крупных городах мира (Лондоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Париже, Сиднее, Дурбане, Рио-де-Жанейро, Киеве, Москве, Санкт-Петербурге и др.). В Ратха-ятре могут принимать участие все желающие.

Кришнаиты отмечают также экадаши — одиннадцатый день после новолуния и одиннадцатый день после полнолуния каждого месяца. В экадаши не едят пищу, приготовленную из зерна и бобовых. Экадаши рекомендуется посвящать посту и духовным занятиям.

Многие кришнаиты регулярно совершают паломничества в святые места в Индии «дхамы» или «тиртхи», прежде всего во Вриндавану, Майяпур и Пури. Эти места связаны с лилами Кришны и считаются проявлением на Земле Его вечной обители.

Находясь в дхаме, паломник должен следовать особым правилам, заниматься духовной практикой и регулярно посещать храмы, а также совершать парикраму святых мест. Считается, что, исполняя все эти предписания, можно ощутить и непосредственно узреть в дхаме присутствие Кришны.

Этикет, распорядок дня, правила чистоты

В гаудия-вайшнавизме принято почтительно относиться ко всем. Считается, что старшим вайшнавам необходимо оказывать почтение, а младшим — поддержку и покровительство. Гуру и санньяси оказывают особое почтение. При виде санньяси необходимо отдавать ему поклоны. Среди кришнаитов принято ежедневно кланяться друг другу, прося прощения за все вольные или невольные обиды, нанесённые в течение дня. Кланяться друг другу также принято при встрече после долгой разлуки. Кришнаитов учат тому, что к любой женщине, кроме собственной жены, следует относиться как к матери. При обращении к не замужним девушкам обращаются «ди-ди», замужних и пожилых женщин обычно почтительно называют «матаджи», что означает «мать» или «матушка», причем суффикс -джи используется для выражения почтения в высокой степени.

Самым благоприятным для духовной практики временем суток считается раннее утро, в особенности период за полтора часа до восхода солнца, называемый брахма-мухурта. Поэтому кришнаиты стараются рано ложиться и рано вставать. Живущие в ашрамах как правило поднимаются до восхода солнца, принимают омовение и отправляются на утреннее богослужение мангала-арати, затем каждый кришнаит индивидуально повторяет на чётках мантру Харе Кришна, после этого следует лекция по «Бхагавата-пуране» и совместное принятие прасада. Вечером происходит ещё одно богослужение и совместное изучение священных писаний. Те кришнаиты, у которых есть своя семья, часто придерживаются собственного распорядка дня, однако и они стараются вставать по возможности раньше, чтобы посвятить ранние утренние часы духовной практике.

Кришнаитам рекомендуется заботиться о своём теле, так как считается, что в каждом теле присутствует Кришна в своей локализованной ипостаси Параматмы, то есть тело представляет собой не что иное, как храм Бога. Также рекомендуется соблюдать правила гигиены и чистоты тела, поэтому принято совершать полное омовение один-два раза в день, ежедневно надевать чистую одежду и поддерживать в чистоте жильё.

Кришнаитская тилака

См. также: Тилака

В гаудия-вайшнавизме тилака обычно приготавливается из глины Вриндаваны. Кришнаиты наносят тилаку из двух вертикальных линий, олицетворяющих «лотосные стопы» Кришны. Следуя линии своего основателя Чайтаньи Махапрабху, кришнаиты поклоняются Радхе и Кришне через посредничество одного из их близких приближённых или слуг, такой как Туласи. Поэтому они используют рисунок на переносице в форме листка туласи, предложенного к стопам Кришны. Кришнаиты считают, что только по милости Туласи или другого чистого преданного возможно обрести чистую любовь к Радхе и Кришне.

История

В историческом развитии гаудия-вайшнавизма выделяется три основные периода. Первый начался с проповеди основоположника гаудия-вайшнавизма Чайтаньи Махапрабху в Навадвипе в XVI веке и завершился в первой половине XVIII века, когда наступил период упадка бенгальского вайшнавизма. На этот период приходится жизнь и деятельность всех авторов, создавших философско-богословскую систему гаудия-вайшнавизма: Рупы Госвами, сформулировавшего понятие бхакти-расы; Дживы Госвами, сыгравшего ключевую роль в систематизации гаудия-вайшнавской доктрины; Баладевы Видьябхушаны, составившего комментарии к главным текстам веданты и др. Следующий период — период упадка XVIII — XIX веков, в который не было создано сколько-нибудь выдающихся трудов. Третий период — период нового подъёма движения Чайтаньи, был ознаменован выдающимся творчеством Бхактивиноды Тхакура, его сына Бхактисиддханты Сарасвати и распространением гаудия-вайшнавизма за пределы Индии благодаря проповеди Бхактиведанты Свами Прабхупады и основанной им вайшнавской организации Международное общество сознания Кришны.

Приход вайшнавизма в Бенгалию

По мнению учёных, вайшнавизм появился в Бенгалии в эпоху Гуптов или вскоре после падения их империи в VI веке. Возможно, что первые бенгальские вайшнавы были последователями школы бхагаватов — одной из ранних традиций кришнаизма. Об этом свидетельствует наскальная надпись в Сушунии, скульптуры в Пахарпуре, надписи XI века в Белаве (в которых упоминается Кришна) и ряд других памятников. В начале XII века бенгальский поэт Умапати Дхара написал поэму «Чандрачуда-чарита», а также ряд песен о Радхе и Кришне на санскрите и бенгали. Примерно к этому же периоду относится наиболее яркое литературное свидетельство того, что вайшнавизм к тому времени уже прочно укоренился на бенгальской почве — это поэма Джаядевы «Гита-говинда» (XI век). Главным действующим лицом «Гита-говинды» выступает Кришна, причём не как аватара Вишну, но как изначальная ипостась Бога и источник всех остальных аватар. Это понимание Кришны отражено в «Дашаватара-стотре» («Гимне десяти аватарам»), одном из гимнов «Гита-говинды», в котором Джаядева выражает почтение Кришне, называя его «Принимающим десять обличий». «Гита-говинда», сочетавшая в себе санскритскую учёность с лиричностью народной поэзии сразу же приобрела большую популярность. За относительно короткое время к ней были написаны более 40 комментариев и более 10 подражаний. В XIV—XV веках в Бенгалии широко распространились песни Видьяпати на майтхили, наряду с «Гита-говиндой» заслужившие особое почитание вайшнавов. Другой крупный бенгальский автор этого периода, Чандидас, писал песни о Радхе и Кришне, хотя сам принадлежал к традиции шактизма.

Период Чайтаньи

Бенгалия конца XV века

Несмотря на то, что к концу XV века в Бенгалии существовала заметная вайшнавская литературная традиция, вайшнавизм не получил там широкого распространения, значительно уступая по популярности буддизму и тантризму. Главным культурным и интеллектуальным центром Бенгалии был город Навадвипа, находившийся под властью мусульман. Навадвипа была известна по всей Бенгалии и за её пределами как центр традиционной брахманской учёности. Наиболее известным брахманом-эрудитом этого периода был Рагхунандана Бхаттачарья, — ортодоксальный религиозный законник, составивший объёмный свод правил, регулирующих кастовые отношения. Одной из основных достопримечательностей Навадвипы была школа «новой логики» (навья-ньяя), в которой господствовал дух секулярной учёности. Главной заботой здесь было приобретение светского образования, а вовсе не поиск решения вопросов, связанных с душой и Богом. Вайшнавы Навадвипы рассматривали всё это как плачевный упадок религии. Так, в пьесе Кавикарнапуры «Чайтанья-чандродая-натака» сообщается о «ложных аскетах», «дурных тантриках», о людях, предающихся мясоедению и винопитию. Вриндавана Даса в поэме «Чайтанья-бхагавата» говорит о царящем повсюду безверии и религиозном формализме.

Молитвы Харидасы Тхакура и Адвайты Ачарьи

Духовным лидером вайшнавов Навадвипы в то время был Адвайта Ачарья, последователь знаменитого вайшнавского подвижника Мадхавендры Пури. Санатана Госвами в своём труде «Вайшнава-тошани» называет его «тем, кто посадил в мире древо кришна-бхакти-расы». Другим известным деятелем вашнавизма в Бенгалии того времени был Харидаса Тхакур, обратившийся в вайшнавизм из ислама. В «Чайтанья-чаритамрите» Кришнадасы Кавираджи рассказывается, что удручённые царившим вокруг безбожием и материализмом, Харидаса Тхакур и Адвайта Ачарья молили Кришну о том, чтобы он явился спасти мир. Ответом на их молитвы было нисшествие в мир Чайтаньи Махапрабху — основателя гаудия-вайшнавизма.

Жизнь и деятельность Чайтаньи

Чайтанья родился в 1486 году в одной из брахманских семей Навадвипа. С ранней юности он прославился своей учёностью и даже открыл собственную школу, где преподавал логику, санскрит и другие предметы. В 1509 году Чайтанья отправился в Гаю, с целью совершить там поминальный обряд по умершему отцу. Там он повстречал ученика Мадхавендры Ишвару Пури, принадлежавшего к сампрадае Махвачарьи брахма-сампрадае и получил у него духовное посвящение. Чайтанья выбрал сампрадаю Мадхвы, потому что был очень признателен Мадхвачарье за опровержение теории майявады, яростным борцом с которой он был. Майявада убивает любовь, а Чайтанья пришёл, чтобы учить безоговорочной любви к Богу.

После инициации Чайтанья начал проявлять признаки необычайного религиозного вдохновения; он прекратил заниматься преподавательской деятельностью и целиком посвятил себя проповеди. Став свидетелями произошедших с ним перемен, родные и друзья Чайтаньи вскоре начали воспринимать его как нисшедшего в мир Бога. Вместе с ним они предавались экстатическому киртану (пению имён Кришны), что вызвало враждебность ортодоксальных жителей Навадвипы и привело к конфликту с мусульманскими властями. Как рассказывается в поэме Кришнадаса «Чайтанья-чаритамрита», конфликт этот закончился тем, что мусульманский наместник Навадвипа перешёл в вайшнавизм и издал указ, запрещающий как-либо препятствовать киртану Чайтаньи и его последователей. После этого, Чайтанья вместе со своими сподвижниками начал проповедовать по всей Бенгалии, не встречаясь более с проблемами подобного рода.

Вскоре, Чайтанья оставил семейную жизнь и принял санньясу. Он совершил паломничество в Южную Индию, где посетил известные индуистские религиозные центры и приобрёл множество последователей. Под влиянием проповеди Чайтаньи, к нему присоединились люди самой разной этнической, кастовой и религиозной принадлежности. После этого Чайтанья отправился в основные святые места северного вайшнавизма — Вриндаван и Матхуру. По пути туда он встретился с будущими крупными кришнаитскими богословами Санатаной Госвами и Рупой Госвами. Чайтанья дал им наставления, которые впоследствии легли в основу доктрины гаудия-вайшнавизма.

В дальнейшем Чайтанья поселился в Пури (Орисса), где провёл последние 24 года своей жизни в окружении учеников и последователей, среди которых были известный брахмана-эрудит Сарвабхаума Бхаттачарья и раджа Ориссы Пратапарудра. Последние годы своей жизни Чайтанья, поглощённый религиозными переживаниями, общался только с наиболее близкими спутниками. Незадолго до своего ухода он продиктовал им своё единственное произведение «Шикшаштаку» («Поучение в восьми стихах»).

Период расцвета: XVI—XVII века

См. также: Рупа Госвами, Санатана Госвами, Джива Госвами, Вишванатха Чакраварти и Баладева Видьябхушана

После смерти Чайтаньи его ученики и последователи успешно распространили основанное им движение. История движения и жизнь главных последователей Чайтаньи описывается в таких текстах как «Бхакти-ратнакара» и «Нароттама-виласа» Нарахари Чакраварти, «Према-виласа» Нитьянанды Дасы, «Расика-мангала» Гопиджанаваллабхи и других. В Бенгалии, движение возглавил Вирабхадра, который был сыном Нитьянанды — ближайшего сподвижника Чайтаньи и вдова Нитьянанды Джахнава Деви; в Матхуре и Вриндаване лидерами кришнаитов стали так называемые Госвами Вриндавана (Рупа, Санатана, Джива и др.); в Ориссе — Шьямананда и Расикананда; гаудия-вайшнавизм также проник в Ассам и такие города Западной Индии, как Джайпур, Лахор, Мултан и Пандарпур. Последователи Чайтаньи систематизировали его учение в собственных философских и богословских трудах, наиболее значительные из которых принадлежали перу Рупы Госвами, Санатаны Госвами и Дживы Госвами. Также было написано большое количество агиографий, посвящённых Чайтанье и его последователям; появилось множество сочинений самых разнообразных жанров — поэм, религиозных гимнов и песен. Бенгальский вайшнавизм повлиял даже на невайшнавских авторов. Так, например, некоторые бенгальские последователи шактизма в посвящениях к своим трудам восхваляли Чайтанью как аватару Кришны.

Период XVI — XVII веков был периодом наибольшего расцвета гаудия-вайшнавизма. Важной частью религиозной жизни бенгальских вайшнавов стали празднества, уличные шествия (санкиртана) и многолюдные совместные трапезы. В 1574 году лидеры всех групп кришнаитов в первый раз собрались вместе на фестивале в Кхетури, организованном женой Нитьянанды Джахнавой Деви. Фестиваль в Кхетури помог систематизировать и окончательно выделить гаудия-вайшнавизм как отдельную ветвь вайшнавизма. Такие фестивали стали проводится регулярно: на них разрозненные группы бенгальских вайшнавов получали возможность ознакомиться как с практическими, так и с богословскими тонкостями гаудия-вайшнавизма каждой ветви. В них могли участвовать все желающие, включая неприкасаемых, поскольку в гаудия-вайшнавизме достоинство человека определялось вовсе не кастой, а преданностью Богу. Так, в «Чайтанья-бхагавате» приводятся универсалистские заявления Харидасы Тхакура, сподвижника Чайтаньи, который говорит, обращаясь к мусульманскому наместнику: «Послушай, отец, Всевышний у всех один, различие только в именах, которыми Его наделяют индусы и мусульмане. В Коране и Пуранах говорится об одной и той же Высшей цели — едином и неделимом вечном Сущем, чистом и нетленном. Во всей полноте восседает Он в каждом сердце».

На деньги богатых последователей и почитателей были построены многочисленные храмы. Только в Пури было сооружено около 300 храмов, посвящённых Кришне и Чайтанье, а во Вриндаване — более 500. Крупнейшие вайшнавские мыслители этого периода — Вишванатха Чакраварти и Баладева Видьябхушана (XVII—XVIII века) — продолжили разработку философско-богословской системы гаудия-вайшнавизма. Вишванатха Чакраварти в своих трудах, таких как «Рага-вартма-чандрика», разъяснил основные спорные моменты в кришнаитском богословии относительно понимания практики рагануга-бхакти. Его ученик Баладева Видьябхушана написал знаменитый комментарий к «Веданта-сутре» под названием «Говинда-бхашья».

Упадок: XVIII—XIX века

В конце XVIII века наступил упадок гаудия-вайшнавизма. Проповедническая деятельность практически прекратилась и начали возникать разнообразные «толки», в которых первоначальное учение Чайтаньи передавалось в сильно изменённом виде. Эти новообразованные группы получили название апасампрадай, а их последователи стали называться сахаджиями. С другой стороны, в среде бенгальских вайшнавов, под влиянием брахманской ортодоксии начали образовываться своего рода касты: появились «потомственные» вайшнавы, которые владели храмами и передавали по наследству право служения в них, что грубо противоречило первоначальным универсалистским принципам движения. В результате к началу XIX века гаудия-вайшнавизм пришёл в упадок.

Новый подъём: XIX—XX века

Новый подъём движения Чайтаньи начался во второй половине XIX века. Произошёл он благодаря активной деятельности Бхактивиноды Тхакура (1838—1914), возобновившего проповедь гаудия-вайшнавизма в Бенгалии и Ориссе и выступившего инициатором распространения учения Чайтаньи за пределами Индии. Бхактивинода написал и издал много книг на санскрите, бенгали и, впервые в истории бенгальского вайшнавизма, на английском. Так, в 1869 году он опубликовал книгу «The Bhagavat: Its Philosophy, Its ethics & Its Theology», а в 1896 году — «Sri Chaitanya Mahaprabhu. His Life and Precepts», книгу, которую он отослал в несколько западных университетов и библиотек. Сын Бхактивиноды, Бхактисиддханта Сарасвати (1874—1937), продолжил дело своего отца. Проповедовал он не только в Бенгалии и Ориссе, но и в других индийских штатах. В 1918 году он создал все индийское религиозное объединение «Гаудия-матх», которое, однако, распалось после его смерти, недолго просуществовав как единая организация. Эта ветвь гаудия-вайшнавизма получила название «сарасвата гаудия-вайшнавизма».

Среди всех направлений вайшнавизма, гаудия-вайшнавизм оказался наиболее способным к пересадке на иную почву, распространившись с середины XX века далеко за пределы Индии как на Запад, так и на Восток, и заняв там прочные позиции. Распространение этой традиции на Западе началось в 1930-х годах, когда Бхактисиддханта Сарасвати впервые послал своих учеников-санньяси проповедовать за пределы Индии, в Европу. Их проповедь в Европе не увенчалась успехом, однако они сумели обратить в вайшнавизм несколько немцев и англичан. Наконец, уже в 1960-е годы, ученик Бхактисиддханты Сарасвати, Бхактиведанта Свами успешно проповедал гаудия-вайшнавизм на Западе — сначала в США, а потом и в других странах мира. В 1965 году он прибыл в Нью-Йорк и год спустя основал Международное общество сознания Кришны (ИСККОН). Это религиозное движение современных последователей Чайтаньи, также известное как Движение сознания Кришны, существует большинстве стран мира, в том числе и в России. Помимо Движения сознания Кришны, являющегося наиболее крупным и влиятельным кришнаитским объединением, во многих странах мира, включая Россию, действуют отделения и других вайшнавских объединений того же самого толка. Примером может служить такая организация, как «Шри Чайтанья Сарасват Матх», также представляющая движение, основанное Чайтаньей.

В современной Индии миллионы бенгальцев, множество жителей Ориссы, Уттар-Прадеш, Манипура и других индийских штатов остаются приверженцами традиции гаудия-вайшнавизма. В общинах бенгальских кришнаитов поддерживается традиционный жизненный уклад и традиционная система передачи знания.

Современные кришнаитские организации

На сегодняшний день существует много кришнаитских организаций, большинство из которых являются ветвями Гаудия-матха. Наиболее известные из них:

• Международное общество сознания Кришны основано Бхактиведантой Свами Прабхупадой (также известно как «Движение сознания Кришны»)

• Шри Чайтанья Сарасват Матх (Бхакти Ракшак Шридхара Госвами)

• Чайтанья Гаудия Матх (Бхактидайита Мадхава Госвами)

• Гаудия Веданта Самити (Бхактипрагьяна Кешава Госвами)

• Гопинатх Гаудия Матх (Бхакти Прамод Пури Госвами)

• Миссия Шри Кришны Чайтаньи (Бхактивайбхава Пури Госвами)

• Международное общество чистой бхакти-йоги (Бхактиведанта Нараяна Госвами)

К началу XXI века, следуя примеру Бхактиведанта Свами Прабхупады, все эти ветви Гаудия-матха открыли свои центры за пределами Индии. В настоящее время лидеры этих общин активно проповедуют гаудия-вайшнавизм по всему миру.

История гаудия-вайшнавизма в России

История гаудия-вайшнавизма в России началась в 1971 году с визита в Москву Бхактиведанты Свами Прабхупады, который посетил СССР по приглашению посольства Индии. В СССР Прабхупада тайно встретился с заведующим отдела Индии и Южной Азии Института востоковедения АН СССР профессором Г. Г. Котовским и с 23-летним москвичём Анатолием Пиняевым, который стал первым русским кришнаитом. После отъезда Прабхупады, Анатолий начал распространять гаудия-вайшнавизм в разных городах России.

В 1981 году на страницах одного из номеров журнала «Коммунист» появилось высказывание тогдашнего заместителя председателя КГБ Семёна Цвигуна:

Существует три величайшие угрозы советскому образу жизни: западная культура, рок-н-ролл и Харе Кришна.

Это высказывание послужило сигналом к решительным действиям со стороны советских властей. Первые российские кришнаиты подверглись репрессиям: более шестидесяти кришнаитов были брошены в тюрьмы, три человека погибли. Впоследствии эти уголовные дела были пересмотрены и признаны сфальсифицированными, а все осуждённые кришнаиты были реабилитированы в соответствии с Законом «О реабилитации жертв политических репрессий». В 1988 году Международное общество сознания Кришны (ИСККОН) было официально зарегистрировано в СССР как религиозная организация. ИСККОН стал первой религиозной организацией, зарегистрированной в советский период, так как в течение долгих лет Совет по делам религий при Совете Министров СССР не регистрировал никаких новых религиозных организаций.

В начале 90-х годов ХХ века в России появились и другие гаудия-вайшнавские организации, берущие начало в Гаудия-матхе, что, по мнению российского религиоведа С. И. Иваненко, явилось естественным продолжением развития гаудия-вайшнавской миссии. Так, в этот период, в России получили развитие Шри Чайтанья Сарасват Матх, Шри Гопинатх Гаудия Матх, Шри Чайтанья Гаудия Матх, Шри Бхактиведанта Гаудия Матх (ныне как Международное общество чистой бхакти-йоги), а также «Миссия Чайтаньи», основанная одним из учеников Бхактиведанты Свами Прабхупады — Сиддха Сварупанандой Свами (Крисом Батлером), ещё при жизни Бхактиведанты Свами Прабхупады он отошел от ИСККОН и создал свою независимую организацию.

Влияние гаудия-вайшнавизма на индийскую культуру и общество

Гаудия-вайшнавизм оказал значительное влияние на социальную и культурную жизнь Бенгалии и некоторых других регионов Индии. Согласно одному из современных исследователей, система, созданная Дживой Госвами — крупнейшим богословом и философом бенгальского вайшнавизма, принадлежит к числу величайших в истории индийской мысли.

Гаудия-вайшнавизм имеет богатую литературную традицию. Как отмечают многие исследователи, литературное наследие гаудия-вайшнавизма как в количественном, так и в качественном отношении является уникальным. Также уникально воздействие, которое оказывала и оказывает религиозная литература данной традиции на литературу Бенгалии, Ориссы и других регионов Индии. С. К. Дэ пишет следующее: «Одной из важнейших особенностей движения Чайтаньи была необычайная литературная активность его участников. Непосредственным доказательством силы и жизненности их вдохновения может служить огромное количество созданных ими произведений, как на учёном классическом санскрите, так и на живом народном языке. Объём, разнообразие и яркость литературы движения поразительны. С одной стороны, в изобилии представленная в песенном и повествовательном жанрах на национальных языках, она поистине дала начало новой литературной эпохе, особенно если учесть значительность её вклада, его разнообразие и красоту. С другой стороны, благодаря своей добротной и тщательно проработанной продукции в области богословия, философии и ритуала, а также яркой и сочной поэзии на санскрите, она внесла вклад в санскритскую учёность и обогатила санскритскую религиозную литературу».

В лице своего основателя Чайтаньи Махапрабху, гаудия-вайшнавизм сыграл одну из ведущих ролей в движении бхакти, которое оказало огромное влияние на индийскую культуру, и, по мнению А. А. Куценкова, содействовало её интеграции, сложению из разнородных социальных и культурных элементов в самобытное единство. Вместе с другими направлениями кришнаизма, гаудия-вайшнавизм оказал значительное воздействие на социальную жизнь тех регионов Индии, где он был наиболее распространён. Этому способствовали свойственные бенгальскому вайшнавизму социальная направленность, интерес к человеческой личности и гуманизм. Так, А. Н. Чаттерджи пишет: «Движение, инициированное Чайтаньей, можно рассматривать как социально-реформистское, поскольку в нём отвергались кастовые различия и табу. Его результатом было возникновение среди вайшнавов Бенгалии и Ориссы новой общины единомышленников, которые руководствовались новыми социальными нормами. Даже последователи других направлений в этом регионе не избежали воздействия доктрины, выдвинутой Чайтаньей. Точно также, значительное влияние Чайтаньи испытало средневековое общество Ассама».

Бенгальские мыслители усвоили как отдельные понятия, так и целые понятийные системы, почерпнутые из самых разных областей традиционной индийской культуры. В бенгальской мысли, самобытную и схоластически изощрённую трактовку получили многие понятия, ключевые не только для вайшнавизма, но и для индуизма в целом. Всё это наряду с другими факторами явилось базой для глубокого и многостороннего религиозно-философского синтеза, осуществлённого кришнаитскими мыслителями.

Научное изучение гаудия-вайшнавизма

Гаудия-вайшнавизм является предметом систематических исследований преимущественно для бенгальских учёных. На Западе посвящённых ему работ вышло значительно меньше, чем в Индии, а в советской и российской науке они почти полностью отсутствуют. Первые научные исследования гаудия-вайшнавизма появились после периода Бенгальского Ренессанса, пробудившего интерес к литературному наследию Бенгалии, частью которого является гаудия-вайшнавская литература. Пробуждению этого интереса, в частности, способствовала деятельность кришнаитского богослова, поэта и проповедника Бхактивиноды Тхакура (1838—1914), опубликовавшего ряд произведений кришнаитских авторов XVI—XVIII веков.

В 1907 году в Калькутте вышла книга Ш. К. Гхоша (1840—1911) «Господь Гауранга», посвящённая Чайтанье; она привлекла к себе внимание как бенгальской интеллигенции, так и англичан. Затем появились первые исследования литературы гаудия-вайшнавизма, которые были в основном филологическими. Среди них наиболее значительными были труды индийского филолога и исследователя бенгальской литературы Динеша Чандры Сена: «Chaitanya and His Age». Calcutta, 1922; «Caitanya and His Companions». Calcutta, 1917; «The Vaishnava Literature of Medieval Bengal». Calcutta, 1917; «History of Bengali Language and Literature». Calcutta, 1911. К этому же периоду относится книга М. Т. Кеннеди «Движение Чайтаньи» — первая научная работа о гаудия-вайшнавизме на Западе. В этом религиоведческом исследовании наряду с анализом литературного творчества гаудия-вайшнавских авторов, давались сведения об истории и культовой стороне традиции. Впоследствии к этой теме обратились такие исследователи как С. Сен и Сушил Кумар Дэ; последнему принадлежит целый ряд значительных работ, в частности, «Ранняя история религиозного учения и движения вайшнавов в Бенгалии» — глубокое исследование гаудия-вайшнавизма на английском языке с подробным обзором творчества всех ранних кришнаитских авторов.

В работах Сушила Кумара Дэ, однако, уделяется очень мало внимания таким выдающимся авторам XVII—XVIII веков как Вишванатха Чакраварти и Баладева Видьябхушана, без чего изучение наследия гаудия-вайшнавизма не может считаться полным. В другой из своих работ, статье «Философия бенгальского вайшнавизма», С. К. Дэ анализирует доктрину гаудия-вайшнавизма. К историко-филологическим исследованиям прежде всего принадлежат труды М. Мансимхи и Ч. Даса, в которых оценивается вклад гаудия-вайшнавизма в литературу Ориссы. Роль гаудия-вайшнавизма в становление бенгальской литературы характеризуется в работе «Очерки истории бенгальской литературы» исследовательницы В. А. Новиковой, вышедшей в СССР в 1965 году.

В 1930-е годы вышел в свет ряд историко-религиоведческих исследований С. Даса, Б. Ч. Пала и Дж. Н. Саркара, в которых немало внимания уделено доктрине гаудия-вайшнавизма. К числу важных работ также принадлежит вышедшая в 1939 году на бенгали книга Б. Маджумдара «Шри-чайтанья-чаритера упадана», в которой содержится богатый источниковедческий материал. Много работ подобного рода стало появляться начиная с 1960-х годов. Среди них можно выделить исследования А. К. Маджумдара, Дж. Чакраварти, Р. Чакраварти, П. Мукерджи, А. Н. Чаттерджи. В труде С. К. Мукерджи «A Study of Vaisnavism in Ancient and Medieval Bengal (up to the advent of Chaitanya)» (1956) освещается период, предшествовавший возникновению школы Чайтаньи. В своей книге «Srikrsna Caitanya. A Historical Study on Gaudiya Vaisnavism» («Шри Кришна Чайтанья. Историческое изучение гаудия-вайшнавизма») А. Н. Чаттерджи глубоко проанализировал воздействие гаудия-вайшнавизма на различные стороны социальной и культурной жизни Бенгалии, Ориссы и Ассама. Также вышли интересные работы российской исследовательницы Н. М. Корабельник, посвящённые социальным аспектам учения Чайтаньи. В последние десятилетия появился ряд статей по разным вопросам истории, литературы, религии и мировоззрения кришнаитов. К ним принадлежат работы Н. Дельмонико, Ч. Чаттерджи, Н. Хейна, Дж. Т. О’Коннела, Д. М. Вулф, Э. К. Димока, Ф. Харди и др.

С. Дасгупта посвятил несколько глав IV тома «Истории индийской философии» богословию и философии гаудия-вайшнавизма. Проанализировав труды Дживы Госвами и Баладевы Видьябхушаны, он объективно изложил доктрину бенгальского вайшнавизма. В одной из начальных глав этого же тома С. Дасгупта дал оценку учению о «непостижимой единораздельности». С. Радхакришнан уделяет гаудия-вайшнавизму немногим больше полутора страниц в своём труде «Индийская философия»; чуть больше можно найти у М. Роя в его «Истории индийской философии» С. Чатгерджи и Д. Датта не удостаивают вниманием не только гаудия-вайшнавизм, но и школу Мадхвы. Один из самых объёмных трудов по философии и богословию гаудия-вайшнавизма, «Доктрина бенгальского вайшнавизма», вышел на бенгали и принадлежит перу Р. Натха. Также представляют интерес монографии С. Чакраварти, Свами Б. В. Тиртхи, С. Наранг, С. М. Элкмана и К. К. Брахмачари. В работе О. Б. Л. Капура «The Philosophy and Religion of Sri Caitanya (The Philosophical background of the Hare Krishna Movement)» (1976) дан сравнительный анализ важнейших концепций гаудия-вайшнавизма и других школ веданты. По мнению российского исследователя вайшнавизма С. В. Ватмана, автора книги «Бенгальский вайшнавизм», «О. Б. Л. Капур отыскивает удачные параллели между доктриной бенгальского вайшнавизма и западной философией. К сожалению, несмотря на глубокое знание предмета, он не всегда основывается на первоисточниках, что иногда приводит его к предвзятым суждениям. В противоположность О. Б. Л. Капуру, С. Наранг в своей монографии последовательно основывается на тексте; но несмотря на добросовестность этой работы, ей недостает философского анализа; к тому же автор не задаётся целью выяснить роль и место Баладевы Видьябхушаны среди других комментаторов главных текстов веданты». В трудах Э. Димока проводится параллель между мистическим учением бенгальского вайшнавизма и западноевропейским средневековым мистицизмом, а К. К. Брахмачари, в своей небольшой, но ёмкой статье, характеризует главные положения четырёх первых «Сандарбх» Дживы Госвами.

Другой раздел литературы, играющий огромную роль в исследовании гаудия-вайшнавизма и дающий возможность взглянуть на предмет «изнутри», проясняя многие его существенные элементы — это труды вайшнавских богословов и историков XIX—XX веков — Бхактивиноды Тхакура, Бхактиведанты Свами Прабхупады и др.

См. также

• Чайтанья Махапрабху
• Харе Кришна
• Международное общество сознания Кришны
• Бхактиведанта Свами Прабхупада
• Санкиртана
• Панча-таттва
• Вайшнавская традиция в России (книга)

Литература

На русском языке

• Ватман, С. В. (2005), [books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ Бенгальский вайшнавизм], СПб.: Издательский дом СПбГУ, ISBN 5288035792, <books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ> 
  • Ватман С. В. [www.portal-credo.ru/site/index.php?act=lib&id=1928 Исторические и историко-культурные аспекты бенгальского вайшнавизма.]
• Иваненко С. И. Вайшнавская традиция в России: история и современное состояние. Учение и практика. Социальное служение, благотворительность, культурно-просветительская деятельность. — М.: Философская книга, 2008. — 320 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-902629-41-2.
• Иваненко, С. И. (1998), [books.google.com/books?id=NDj1SAAACAAJ Кришнаиты в России: правда и вымысел], М.: Философская книга, ISBN 5820500032, <books.google.com/books?id=NDj1SAAACAAJ> 
• Новикова, В. А. (1965), [books.google.com/books?id=JgZAAAAAIAAJ Очерки истории бенгальской литературы X-XVII веков], Ленинград: Издательство Ленинградского университета, <books.google.com/books?id=JgZAAAAAIAAJ> 
• Угай Д. В. [anthropology.ru/ru/texts/ugai/east07_02.html Гаудия-вайшнавизм на Западе: универсальный характер традиции] // Путь Востока: Культурная, этническая и религиозная идентичность. Материалы VII Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2004. — С. 12. — (“Symposium”, Конференция «Путь Востока», Выпуск 33).
• Флад Г. [portal-credo.ru/site/index.php?act=lib&id=1613 Индуизм, вайшнавизм и ИСККОН: подлинная традиция или изобретение учёных?] // Журнал «Вайшнавизм: открытый форум». — 2006. — № 4.

На английском языке

• Beames, John (1873), "[www.archive.org/stream/chvsp10/chvsp10.txt Chaitanya and the Vaishnava Poets of Bengal]", The Indian Antiquary Т. 2, <www.archive.org/stream/chvsp10/chvsp10.txt> 
• Beck, Guy L. (2004), [books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC "Hare Krishna Mahamantra: Gaudiya Vaishnava Practice and the Hindu Tradition of Sacred Sound"], in Edwin F. Bryant, Maria L. Ekstrand, The Hare Krishna Movement: The Postcharismatic Fate of a Religious Transplant, New York: Columbia University Press, сс. 35-44, ISBN 023112256X, <books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC> 
• Beck, Guy L. (2005), [books.google.com/books?hl=en&id=0SJ73GHSCF8C Alternative Krishnas: Regional and Vernacular Variations on a Hindu Deity], Albany, NY: State University of New York Press, ISBN 0791464164, <books.google.com/books?hl=en&id=0SJ73GHSCF8C> 
• Brooks, Charles R. (1989), [books.google.com/books?id=5tjtDZ438h4C&printsec=frontcover The Hare Krishnas in India], Princeton, NJ: Princeton University Press, ISBN 069100031X, <books.google.com/books?id=5tjtDZ438h4C&printsec=frontcover> 
• Brooks, Charles R. (1992), [books.google.com/books?id=4IrQkw5x2o4C "Gauḍīya Vaiṣṇavism in the Modern World"], in Steven J. Rosen, Vaiṣṇavism: Contemporary Scholars Discuss the Gauḍīya Tradition, New York: Folk Books, сс. 149-166, ISBN 0961976365, <books.google.com/books?id=4IrQkw5x2o4C> 
• Chariar, T. Rajagopala (1909), [www.archive.org/download/vaishnaviterefor00rajarich/vaishnaviterefor00rajarich.pdf The Vaishnavite Reformers of India: Critical Sketches of Their Lives and Writings], Madras: G. A. Naresan & Co., <www.archive.org/download/vaishnaviterefor00rajarich/vaishnaviterefor00rajarich.pdf> 
• Cole, Richard J. (2007), [books.google.com/books?id=l4cE-nzXLx8C&pg=PA26 "Forty Years of Chanting: A Study of the Hare Krishna Movement from its Foundation to the Present Day"], in Graham Dwyer, Richard J. Cole, The Hare Krishna Movement: Forty Years of Chant and Change, London: I.B. Tauris, сс. 26-53, ISBN 1845114078, <books.google.com/books?id=l4cE-nzXLx8C&pg=PA26> 
• Dasgupta, Surendranath (1973), [books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover A History of Indian Philosophy: Indian Pluralism], Cambridge: Cambridge University Press, ISBN 0521047811, <books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover> 
• Delmonico, Neal (2004), [books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC "The History of Indic Monotheism and Modern Chaitanya Vaishnavism"], in Edwin F. Bryant, Maria L. Ekstrand, The Hare Krishna Movement: The Postcharismatic Fate of a Religious Transplant, New York: Columbia University Press, сс. 31-34, ISBN 023112256X, <books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC> 
• Gupta, Ravi M. (2006), "[www.jstor.org/stable/20079623 Making Space for Vedānta: Canon and Commentary in Caitanya Vaiṣṇavism]", International Journal of Hindu Studies Т. 10 (1): 75-90, <www.jstor.org/stable/20079623> 
• Gupta, Ravi M. (2007), [books.google.com/books?id=1RE8qvWvUecC The Caitanya Vaiṣṇava Vedānta of Jīva Gosvāmī: When Knowledge Meets Devotion], London: Routledge, ISBN 0415405483, <books.google.com/books?id=1RE8qvWvUecC> 
• Kapoor, O.B.L. (1977), [books.google.com/books?id=6M8XAAAAIAAJ The Philosophy and Religion of Śrī Caitanya: The Philosophical Background of the Hare Krishna Movement], New Delhi: Munshiram Manoharlal, <books.google.com/books?id=6M8XAAAAIAAJ> 
• Kennedy, Melville T. (1993), [books.google.com/books?id=5FKoAAAACAAJ The Chaitanya Movement: A Study of Vaishnavism in Bengal], New Delhi: Munshiram Manoharlal, ISBN 8121506069, <books.google.com/books?id=5FKoAAAACAAJ> 
• Kinsley, David R. (1977), [books.google.com/books?id=T-2QsOODlUUC The Sword and the Flute: Kālī and Kṛṣṇa, Dark Visions of the Terrible and the Sublime in Hindu Mythology], Berkeley: University of California Press, ISBN 0520035100, <books.google.com/books?id=T-2QsOODlUUC> 
• Klostermaier, Klaus K. (1984), [books.google.com/books?id=J-1QJMu80UIC&printsec=frontcover Mythologies and Philosophies of Salvation in the Theistic Traditions of India], Waterloo, Ontario: Wilfrid Laurier University Press, ISBN 0889201587, <books.google.com/books?id=J-1QJMu80UIC&printsec=frontcover> 
• Klostermaier, Klaus K. (1998), [books.google.com/books?id=KdJQAgAACAAJ A Concise Encyclopedia of Hinduism], Oxford: Oneworld, ISBN 1851681752, <books.google.com/books?id=KdJQAgAACAAJ> 
• Klostermaier, Klaus K. (2000), [books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ Hinduism: A Short History], Oxford: Oneworld, ISBN 1851682139, <books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ> 
• Klostermaier, Klaus K. (2007), [books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover A Survey of Hinduism] (3rd ed.), Albany, NY: State University of New York Press, ISBN 0791470822, <books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover> 
• Manring, Rebecca J. (2005), [books.google.com/books?id=Vs1b9KjnnDgC Reconstructing Tradition: Advaita Ācārya and Gauḍīya Vaiṣṇavism at the Cusp of the Twentieth Century], New York: Columbia University Press, ISBN 0231129548, <books.google.com/books?id=Vs1b9KjnnDgC> 
• O'Connell, Joseph T. [books.google.pt/books?id=_7Q3AAAAIAAJ&pg=PA33 Caitanya's Followers and the Bhagavad-Gītā: A Case Study in Bhakti and the Secular] // Bardwell L. Smith Hinduism: New Essays in the History of Religions. — Leiden: Brill, 1976. — С. 33-52. — ISBN 9004044957.
• O'Connell, Joseph T. [books.google.pt/books?id=kLs3AAAAIAAJ&pg=PA124 Gaudiya Vaisnava Symbolism of Deliverance (uddhara, nistara ...) from Evil] // Jayant Lele Tradition and Modernity in Bhakti Movements. — Leiden: Brill, 1981. — С. 124-135. — ISBN 9004063706.
• Sarkar, Jadunath (1922), [www.archive.org/download/chaitanyaslifean00kaviuoft/chaitanyaslifean00kaviuoft.pdf Chaitanya's Life and Teachings] (2nd ed.), Calcutta: M. C. Sarkar & Sons, <www.archive.org/download/chaitanyaslifean00kaviuoft/chaitanyaslifean00kaviuoft.pdf> 
• Shrivatsa Goswami (1983), [books.google.com/books?id=rcgFRgAACAAJ "Interview With Shrivatsa Goswami"], in Steven J. Gelberg, Hare Krishna, Hare Krishna: Five Distinguished Scholars on the Krishna Movement in the West, Harvey Cox, Larry D. Shinn, Thomas J. Hopkins, A. L. Basham, Shrivatsa Goswami, New York: Grove Press, сс. 196-258, ISBN 0394624548, <books.google.com/books?id=rcgFRgAACAAJ> 
• Sen, Dinesh Chandra (1911), [www.archive.org/download/historyofbengali00sendrich/historyofbengali00sendrich.pdf History of Bengali Language and Literature], Calcutta: University of Calcutta Press, <www.archive.org/download/historyofbengali00sendrich/historyofbengali00sendrich.pdf> 
• Sen, Dinesh Chandra (1917), [www.archive.org/download/chaitanyahiscomp00senduoft/chaitanyahiscomp00senduoft.pdf Chaitanya and His Companions], Calcutta: University of Calcutta Press, <www.archive.org/download/chaitanyahiscomp00senduoft/chaitanyahiscomp00senduoft.pdf> 
• Sen, Dinesh Chandra (1917b), [www.archive.org/download/vaisnavaliterat00send/vaisnavaliterat00send.pdf The Vaisnava Literature of Medieval Bengal], Calcutta: University of Calcutta Press, <www.archive.org/download/vaisnavaliterat00send/vaisnavaliterat00send.pdf> 
• Sen, Dinesh Chandra (1922), [www.archive.org/download/chaitanyahisage00senduoft/chaitanyahisage00senduoft.pdf Chaitanya and His Age], Calcutta: University of Calcutta Press, <www.archive.org/download/chaitanyahisage00senduoft/chaitanyahisage00senduoft.pdf> 
• Stewart, Tony K. (2009), [books.google.com/books?id=HzVX7Hoe_AkC The Final Word: The Caitanya Caritāmṛta and the Grammar of Religious Tradition], New York: Oxford University Press, ISBN 0195392728, <books.google.com/books?id=HzVX7Hoe_AkC> 
• Valpey, Kenneth R. (2006), [books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ Attending Kṛṣṇa's Image: Caitanya Vaiṣṇava Mūrti-Sevā as Devotional Truth], London; New York: Routledge, ISBN 0415383943, <books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ> 

Ссылки

Гаудия-вайшнавские организации в России

• [www.krishna.ru/ Сайт Международного общества сознания Кришны в России]
• [harekrishna.ru/ Сайт Шри Чайтанья Сарасват Матха в России]
• [purebhakti.ru/ Сайт Международного общества чистой бхакти-йоги в России]
• [gaudiya-math.ru/ Сайт религиозной группы «Шри Гаудия Матх»]

Материалы по гаудия-вайшнавизму

• [www.krishna.org.ua/old/vaisnav/ Журнал «Вайшнавизм: открытый форум»]
• [vtext.ru/ Библиотека вайшнавских писаний]
• [hari-katha.org/library/ Библиотека гаудия-вайшнавизма]
• [vyasa.ru/books/ Библиотека вайшнавской литературы]
• [www.vedamedia.ru/component/option,com_frontpage/Itemid,17/ Аудио- и видеоматериалы по вайшнавизму и ведической культуре]
• [www.vedamp3.narod.ru Аудио-лекции о вайшнавизме и ведической культуре]

Отрывок, характеризующий Гаудия-вайшнавизм

– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.