Гаудия-вайшнавское богословие

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Гаудия-вайшнавское богословие или кришнаитское богословие — богословие индуистской традиции гаудия-вайшнавизма. Базой гаудия-вайшнавского богословия являются «Бхагавад-гита», «Бхагавата-пурана», а также такие ведийские писания, как Упанишады.

Внутри индуизма, кришнаиты принадлежат к богословской традиции Мадхвы «Брахма-сампрадае», — одной из четырёх ортодоксальных вайшнавских сампрадай. Учение кришнаитов имеет ряд особенностей, которые позволили им выделиться в отдельную ветвь этой традиции, «Брахмамадхва-гаудия-сампрадаю», с собственным истолкованием «тройной основы» веданты — Упанишад, «Бхагавад-гиты» и «Веданта-сутр». В философско-богословском отношении, гаудия-вайшнавизм — это наиболее поздняя самостоятельная школа теистической веданты, завершающая ряд, начало которому положила основанная Рамануджей школа вишишта-адвайты.

Оформление кришнаитского богословия было начато в XVI веке такими последователями Чайтаньи, как Рупа Госвами, Санатана Госвами и Джива Госвами. Последний из них выступил автором монументального труда «Шат-сандарбхи», который можно считать «суммой богословия гаудия-вайшнавизма». Формирование богословской доктрины гаудия-вайшнавизма завершил в XVIII веке Баладева Видьябхушана. Это позволило последователям Чайтаньи окончательно определить свою позицию по отношению к другим философско-религиозным учениям.

Священные писания

В гаудия-вайшнавизме признаётся авторитет всех основных священных писаний индуизма: Вед, Брахман, Араньяк, Упанишад, а также Пуран и индуистских эпосов «Махабхараты» и «Рамаяны». Основное внимание кришнаиты уделяют «Бхагавад-гите» и «Бхагавата-пуране», так как в этих писаниях подчеркивается монотеизм и примат бхакти. «Бхагавата-пурана» почитается кришнаитами как самая важная из Пуран, которая представляет собой естественный комментарий к «Веданта-сутрам». Из ведийских текстов канона шрути особое внимание уделяется изучению «Ишопанишад» — одной из главных теистических Упанишад.

Из произведений авторства ближайших последователей Чайтаньи, к основным канонам духовной литературы кришнаитов принадлежат: агиографии «Чайтанья-чаритамрита» и «Чайтанья-бхагавата», описывающие жизнь и учение Чайтаньи Махапрабху; «Бхакти-расамрита-синдху» — изложение учения Чайтаньи, написанное одним из его ближайших учеников Рупой Госвами; «Упадешамрита» — другой труд авторства Рупы Госвами.

История

См. также: История гаудия-вайшнавизма

Оформление кришнаитского богословия было начато в XVI веке такими последователями Чайтаньи, как Рупа Госвами, Санатана Госвами и Джива Госвами. Последний из них выступил автором монументального труда «Шат-сандарбхи», который можно считать «суммой богословия гаудия-вайшнавизма».

Главным священным текстом кришнаитов является «Бхагавата-пурана», в которой утверждается, что её автор, ведийский мудрец Вьяса, решил написать её, поскольку был неудовлетворён тем, что в остальных ведийских текстах не было подробно изложено учение о бхакти. Вьяса также пожелал выразить в одной книге сокровенную суть всех Вед.

Значение «Бхагавата-пураны» в гаудия-вайшнавизме столь велико, что ни Чайтанья, ни его последователи не считали нужным специально писать комментарии к «Веданта-сутрам» и другим текстам «тройной основы» (прастхана-траи) — Упанишадам и «Бхагавад-гите», как это было принято в ведантических школах. Сама «Бхагавата-пурана» и была для них «естественным» комментарием к «Веданта-сутрам». Однако в начале XVIII века, когда последователями некоторых других школ аутентичность бенгальских вайшнавов была поставлена под сомнение, Баладева Видьябхушана написал «Говинда-бхашью» — подробный комментарий к «Веданта-сутрам», а также комментарии к «Бхагавад-гите» и главным Упанишадам, благодаря чему школа последователей Чайтаньи была окончательно признана ведантической. После этого на основе «Говинда-бхашьи» Баладева написал небольшое сочинение «Прамея-ратнавали», в котором обосновал девять прамей, или основных догматических положений:

1. Вишну есть высшая реальность
2. о Вишну говорится во всех Ведах
3. мир реален
4. мир и Бог не есть одно и то же
5. живые существа (дживы) реальны
6. живые существа стоят на разном уровне в служении Богу
7. освобождение (мукти) есть обретение прибежища у стоп Бога
8. освобождение достигается бескорыстным преданным служением (амала-бхакти) Богу
9. есть три источника знания — пратьякша, анумана и шабда

Трудами Баладевы Видьябхушаны завершилось формирование богословской доктрины гаудия-вайшнавизма, что позволило последователям Чайтаньи окончательно определить свою позицию по отношению к другим философско-религиозным учениям.

Главным объектом полемики, которую Баладева Видьябхушана вёл в своих трудах, была адвайта-веданта Шанкары и его последователей. Подобно предыдущим вайшнавским ачарьям, Баладева опроверг те положения учения Шанкары, в которых утверждается иллюзорность мира и тождественность индивидуального «Я» атмана с бескачественным и безличным Брахманом. Согласно Шанкаре, в Брахмане нет никаких различий, нет причин и следствий. Мнение о мире как о реальности, представления о Творце мироздания, восприятие множественности, различенности живых существ возникают лишь под действием майи. Для подтверждения этих положений Шанкара привлёк тексты «Веданта-сутр» и Упанишад. Однако Баладева Видьябхушана путём анализа этих текстов и сопоставления их между собой показал неправомерность выводов Шанкары, указав на то, что ни Упанишады, ни «Веданта-сутры» не дают никаких оснований утверждать абсолютный монизм. Упанишады и другие священные тексты содержат утверждения различного характера. Одни из них действительно можно рассматривать как подтверждение абсолютного единства Бога, живых существ и мира, но другие совершенно недвусмысленно указывают на различия между ними. Вслед за Дживой Госвами, Вишванатхой Чакраварти и другими своими предшественниками, Баладева Видьябхушана сделал вывод о том, что верны и те и другие утверждения. А это значило, что Бог, мир и существа одновременно и едины и различны между собой. В стремлении избежать противоречивости, Шанкара построил свою доктрину лишь на одной из сторон оппозиции, отбросив вторую. Согласно Баладеве Видьябхушане, если признавать, что шабда-прамана, священные писания — это совершенный источник знания о Абсолюте, то необходимо принять обе стороны, что избавляет от апорий, неизбежно порождаемых доктриной адвайта-веданты.

Таким образом была окончательно сформулирована доктрина о непостижимо единой и множественной в одно и то же время сущности (ачинтья-бхеда-абхеда-таттва-вада). Абсолют делим (бхеда) и неделим (а-бхеда) в одно и то же время. Для человеческого разума это непостижимо (ачинтья). Найти разрешение этого противоречия можно лишь в духовной сфере.

Доктрина ачинтья-бхеда-абхеды выступила естественным завершением исторического развития теизма бхакти. Рамануджа согласился с Шанкарой в том, что Абсолют един, но в противовес адвайте ввёл концепцию личностного разнообразия в этом единстве. Позднее, Мадхва выступил основоположником двайты, сформулировав вечный дуализм Всевышнего и дживы, который сохраняется даже после достижения мокши. Чайтанья, в свою очередь, определил, что Всевышний и дживы «непостижимым образом одновременно едины и отличны друг от друга».

Бог и живые существа

Брахман, Параматма и Бхагаван

См. также: Брахман, Параматма и Бхагаван

В вайшнавском богословии, Бог не безличен и не бескачественен, но Он — Бхагаван, высшая личность, обладающая бесчисленными духовными качествами и являющаяся воплощением всебытия, всезнания и всеблаженства. В соответствии с кришнаитским богословием, Кришна является сваям-бхагаваном, — «Верховной Личностью Бога» и Высшей Абсолютной Истиной. Выделяются три основные ипостаси Кришны:

• Брахман — единая, неделимая, безличная энергия Кришны; духовная субстанция, являющаяся основой мироздания;
• Параматма — всепронизывающий, вездесущий и всеведущий Дух, в виде которого Кришна пребывает в сердце каждого живого существа и в каждом атоме Вселенной;
• Бхагаван — Кришна как Верховная Личность Бога, считается наивысшей ипостасью Абсолюта сваям-бхагаваном.

Эти три гносеологических аспекта соответствуют трём онтологическим уровням Высшей реальности: сат (бытие), чит (знание) и ананда (блаженство), которые открываются ищущему в зависимости от характера его стремлений. Обретаются они разными путями: джнани, философы, стремящиеся постичь Брахман, обретают вечное бытие (сат), йоги, медитирующие на Параматму в своём сердце, достигают совершенного знания (чит), а бхакты, то есть те, кто посвящает себя любовному преданному служению Бхагавану, обретают блаженство (ананду).

Шесть главных достояний Кришны

Существует шесть главных достояний Кришны, которые называют бхага:

1. айшварья (богатство)
2. вирья (могущество)
3. яшах (слава)
4. шри (красота)
5. джнана (знание)
6. вайрагья (отречённость)

Все эти качества Кришны наиболее полно проявлены в Бхагаване, который включает в себя Параматму и Брахман и является наивысшей формой Бога. Хотя Бхагаван один, он распространяет себя в бесчисленное множество форм. Кришна является изначальной и верховной формой Бога, сваям-бхагаваном — все вышеупомянутые качества присущи Кришне от природы и проявлены в нём в максимальной степени. Никто не может сравняться с Кришной или превзойти его в чём бы то ни было.

Духовная форма Кришны и её аспекты

Сварупа, или духовная форма Кришны, проявляется в трёх основных аспектах или категориях:

• Сваям-рупа — изначальная духовная форма, самопроявленная и не от чего независимая, она включает в себя все другие формы Кришны. В своём изначальном образе сваям-рупы, Кришна вечно обитает как пастушок в своей духовной обители Голоке и в той же форме является во Вриндаване, где проводит свои духовные игры на земле.

• Тад-экатма-рупа — по своей сущности тождественна сваям-рупе, но отличается от неё внешностью и совершаемыми деяниями. Такие формы Кришны, как Нараяна и Васудева относятся к тад-экатма-рупе.

• Сваям-пракаша или авеша-рупа — это великие души, воплощающие в себе такие качества, как шакти, джнана и бхакти.

Аватары

См. также: Аватара и Дашаватара

Различного рода аватары Кришны, нисходящие в этот мир с целью выполнения определённой миссии, могут принадлежать к любой из вышеупомянутых категорий. Каждая из аватар существует вечно на одной из бесчисленных планет духовного мира Вайкунтхи. Аватары Кришны делятся на шесть категорий:

• Пуруша-аватары — это Каранодакашаи Вишну (или Маха-Вишну), Гарбходакашаи Вишну и Кширодакашаи Вишну. Это непосредственные воплощения Кришны, которые принадлежат к категории тад-экатма-рупа и во всём следуют воле Кришны. Маха-Вишну возлежит на водах океана Карана («причинного океана») и проявляется в своих частичных воплощениях Гарбходашаи-Вишну и Кширодашаи-Вишну. Они являются источником таких аватар, как Рама и Нарасимха. Кришна — это сваям-бхагаван, источник пуруша-аватар. Хотя Кришна занимает главенствующее положение, он благодаря своему непостижимому могуществу нисходит в материальный мир, чтобы стать сыном Нанды.

• Гуна-аватары — это Брахма, Вишну и Шива. Кришна полностью трансцендентен к материальному творению и не принимает в нём прямого участия. Творение, поддержание и разрушение материальных Вселенных осуществляется пуруша-аватарами (Маха-Вишну, Гарбходакашаи Вишну и Кширодакашаи Вишну) и гуна-аватарами. Брахма и Шива — это воплощения Кришны в образе всегда готовых служить ему преданных. Однако хранитель вселенной, Вишну, неотличен от самого Кришны^{[неавторитетный источник? 3281 день]}. По воле Кришны, Брахма творит, Шива уничтожает, а сам Кришна в своём вечном образе Вишну хранит мироздание. Кришна — всесильный повелитель этих трёх гуна-аватар.

• Лила-автары — Кришна нисходит в материальный мир в образе лила-аватар с целью совершения своих духовных игр.

• Манвантара-аватары — воплощения Кришны, нисходящие в период правления каждого Ману.

• Юга-аватары — аватары, нисходящие на эту планету в каждой из четырёх исторических эпох.

• Шактьявеша-аватары — живые существа, наделённые Кришной особыми полномочиями.

Самбандха, абхидхея и прайоджана

Самбандха, абхидхея и прайоджана — это три ключевые понятия в гаудия-вайшнавском богословии. Самбандха-джнана означает знание о взаимоотношениях между Всевышним Господом Кришной, его энергиями (шакти) и дживами. Соответственно, самбандха-джнана включает в себя знание о трёх таттвах или истинах: Кришна-таттве, шакти-таттве и джива-таттве.

Говорится, что дживу связывают с Кришной вечные взаимоотношения. Информация об этих взаимоотношениях называется самбандхой. Понимание дживой этих взаимоотношений и последующее действие на основе этого понимания называется абхидхея. Достижение премы, или чистой любви к Кришне, и возвращение в духовный мир, в общество Кришны и его спутников — это конечная цель жизни, которая называется прайоджана.

Три категории энергий Кришны

Кришна обладает многообразными энергиями, которые делятся на три основные категории:

Антаранга-шакти

Антаранга-шакти — это внутренняя, духовная энергия Кришны, у которой есть несколько синонимичных названий: йога-майя, пара-шакти, сварупа-шакти и чит-шакти. В отличие от материи, антаранга-шакти обладает полным сознанием (чинмайя), поэтому также называется чит-шакти. Поскольку она непосредственно связана с Кришной, то называется антаранга. Антаранга-шакти проявляет духовный мир — планеты Вайкунтхи, где жизнь вечна, полна знания и блаженства, где Кришна правит в своих бесчисленных формах как Нараяна, Рама, Нарасимха и т. д.^{[неавторитетный источник? 3281 день]} Наивысшей планетой Вайкунтхи является духовная планета Голока Вриндавана — обитель Кришны, в которой проходят его вечные духовные игры, называемые апраката-лила. Когда Кришна нисходит в материальный мир с целью привлечь к себе обусловленные дживы, он являет свои вечные игры и одновременно выполняет миссию по спасению бхакт и убийству демонов. Эти игры Кришны называют праката-лилой. Место, где происходят эти земные игры Кришны, называется праката-дхамой и считается точной копией Голоки Вриндаваны на земле.

Антаранга-шакти в свою очередь состоит из трёх шакти: сандхини, самвит и хладини. Как и качества Парабрахмана сат-чит-ананда (вечное бытие, знание и блаженство), все три шакти (сандхини, самвит и хладини) всегда существуют вместе. В зависимости от функциональной особенности, возможно некоторое преобладание одной из них. Однако, также как и три гуны материальной природы (саттва, раджас и тамас), они не разделяются и все вместе представляют один тип энергии Кришны.


• Сандхини представляет вечное бытие Кришны.

• Самвит представляет трансцендентное знание, которое проявляется как два аспекта самопознания (атма-видьи): джнана — знание о себе самом (онтология) и джнана-правартака — знание о том, как обрести это знание (гносеология). Познание Кришны возможно только с помощью атма-видьи. Не познав самого себя как вечную душу, исполненную вечного бытия, знания и блаженства, невозможно познать Всевышнего, Кришну.


• Хладини представляет энергию наслаждения, с помощью которой Кришна наслаждается любовными отношениями со своими вечными спутниками. Кришна (ананда-чинмайя-раса) — источник вечного наслаждения. Если кто-то ищет счастья, то на самом деле он ищет Кришну. Без Кришны любые попытки обрести счастье обречены на провал. Каждое живое существо связано с Кришной вечными любовными отношениями, которые являются индивидуальными и сокровенными. Не восстановив их, невозможно обрести вечное бытие, истинное знание и настоящее счастье. Кришна наслаждается посредством хладини-шакти, и все его спутники в духовном мире Голоке (вплоть до мельчайшего насекомого, камня или травинки) наслаждаются вместе с ним. Осознание этого относится к предмету самого сокровенного знания, которое называется гухья-видья. Гухья-видья — это духовное знание, которое проявляется в двух аспектах: бхакти и в том, чем способна бхакти одарить индивидуума.

Татастха-шакти

См. также: Джива

Татастха-шакти или кшетрагья-шакти — пограничная, промежуточная энергия Кришны. Тата означает «берег», а стха — «разделять». Татастха-шакти подобна кромке берега, разделяющего океан и сушу. Эта энергия включает в себя все дживы, которые в обусловленном состоянии ведут упорную борьбу с материальной энергией (с умом и чувствами). Дживы являются неотъемлемыми частицами Кришны и по своей природе духовны и вечны.^{[неавторитетный источник? 3281 день]} Их изначальное и естественное положение есть служение с любовью и преданностью Кришне. Существует бесконечное множество джив и все они наделены свободой воли. Их служение Кришне не являться подневольным, а основывается на свободе и любви.

Будучи одновременно едиными и различными с Кришной, дживы разделяются на два типа: вечно освобождённые (нитья-сиддха) и вечно обусловленные (нитья-бадха), подверженные влиянию материальной природы. В «Бхагавад-гите» (15.16) эти две категории джив описываются как кшара и акшара. Акшара — это вечно свободные дживы, которые всегда живут с Кришной в духовном мире, тогда как кшара находятся в материальном мире и обусловлены действием материальной энергии бахиранга-шакти. Попав в материальный мир, падшие дживы забыли о Боге, о своих взаимоотношениях с Ним и преданном служении Ему, в котором заключено их истинное, высшее, духовное счастье. Отождествляя себя с временными материальными телами, дживы находятся в рабстве майи и вращаются в круговороте самсары, испытывая страдания от рождения, старости, болезней и других беспокойств, вызываемых материальной природой.^{[неавторитетный источник? 3281 день]}

Дживы, хотя они качественно равны Богу, по невежеству попадают под влияние материальной энергии и испытывают всевозможные материальные страдания. Иначе говоря, живые существа расположены в пограничной энергии, занимая промежуточное положение между духовной и материальной энергиями, и пропорционально тому, в какой степени джива соприкасается с материальной или духовной энергиями, она находится, соответственно, на более высоком или более низком уровнях существования.

Кришна, присутствующий в материальном мире в форме Параматмы (Сверхдуши), не испытывает на себе влияние майи. Часто приводится пример солнца и мельчайших частиц его света. Как солнце не может быть покрыто облаками, так и майе не под силу одолеть Кришну. Облака покрывают только обозримый участок неба, вследствие чего в пасмурную погоду нет возможности увидеть солнце, но они не покрывают само солнце. Подобно этому, материальная энергия покрывает дживу, вследствие чего у неё возникает иллюзорное ощущение отделённости от Кришны и она не способна узреть Кришну.

В Параматме полностью проявляется внутренняя энергия Кришны антаранга-шакти, которая лишь в незначительной степени проявляется в дживе. Если бы джива полностью принадлежала к антаранга-шакти, то есть была бы внутри Параматмы, тогда майя не могла бы повлиять на неё. С другой стороны, если бы джива находилась внутри майи, тогда она не могла бы контактировать с антаранга-шакти и у неё не было бы шанса осознать Кришну. Этот предмет подробно описан в «Параматма-сандарбхе» — труде средневекового кришнаитского богослова Дживы Госвами.

Бахиранга-шакти

См. также: Майя (индуизм)

Бахиранга-шакти (апара-шакти или маха-майя) — это внешняя, материальная энергия Кришны, проявляющая материальный космос — место обитания обусловленных душ. Она также известна как майя или маха-майя и состоит из трёх гун, качеств: благости, страсти и невежества (саттвы, раджаса и тамаса). Сам Кришна никогда не соприкасается с материальной энергией, поэтому её называют бахиранга, «внешней» или «отделённой». Даже приходя в материальный мир, Кришна остаётся Богом и не поддаётся влиянию низшей материальной энергии. Кришна приходит в материальный мир с целью привлечь к Себе дживы, томящиеся в нём, и указать им путь к мокше. Материальный мир зависит от Кришны и не может существовать без него. Однако майя создаёт иллюзию независимости существования. Под её влиянием дживы считают себя независимыми от Кришны. Материальный мир рассматривается как искажённое отражение изначального вечного духовного мира.

Мантра Харе Кришна

См. также: Харе Кришна

Согласно кришнаитскому богословию, у Бога существует множество имён. Повторение и воспевание имён Бога (киртан или джапа) является основной духовной практикой, основным методом бхакти-йоги в эту историческую эпоху Кали-югу. Для повторения прежде всего рекомендуется мантра «Харе Кришна»: «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе». О важности повторения этой мантры говорится в таких ведийских и пуранических текстах, как «Калисантарана-упанишада» и «Брихаднарадия-пурана». Считается, что обращаясь к святым именам Бога, из которых состоит мантра, человек входит в контакт с Богом во всей Его полноте. Согласно кришнаитскому богословию, в имени Кришна присутствует сам Кришна со всеми его атрибутами, в имени Рама — все аватары, в имени Хара, которое представляет собой звательный падеж одного из имён Радхи — все шакти. Не существует никаких строгих правил для повторения мантры Харе Кришна — её можно повторять всегда и везде.

Гаудия-вайшнавизм и другие направления вайшнавизма

Можно выделить несколько основных особенностей в богословии гаудия-вайшнавизма, выделяющих эту традицию среди других течений внутри вайшнавизма:

• «учение о непостижимо-единораздельном сущем» (ачинтья-бхедабхеда-таттва-вада);
• представление о бхакти не только как о средстве, но также как о цели духовного пути;
• почитание Кришны (а не Вишну или Нараяны) в качестве изначальной ипостаси Бога и источника всех аватар;
• опора на «Бхагавата-пурану» как на основной священный текст и попытка создать учение практически целиком на её основе;
• культ Радхи и поклонение Радхе и Кришне вместе как Радха-Кришне;
• культ Чайтаньи, который почитается кришнаитами в качестве воплощения Радхи и Кришны.

Учение о непостижимо-единораздельном сущем

Исторически в индуизме существуют две противостоящие друг другу философии относительно взаимоотношений живых существ с Богом. Школы адвайта преподают монистическую концепцию, объявляя что «индивидуальная душа и Бог едины и неотличимы», в то время как школы двайта выдвигают дуалистический аргумент — «индивидуальная душа всегда отлична от Бога». Философия ачинтьи-бхеды-абхеды объединила в себе элементы обеих точек зрения. Учение Чайтаньи и его последователей есть учение о непостижимо единой и множественной в одно и то же время сущности (ачинтья-бхеда-абхеда-таттва-вада). Абсолют делим (бхеда) и неделим (а-бхеда) в одно и то же время. Для человеческого разума это непостижимо (ачинтья). Найти разрешение этого противоречия можно лишь в духовной сфере.

Бхакти как средство и цель духовного пути

См. также: Бхакти и Према

Бхакти, или «преданное служение Кришне», является наилучшим методом достижения совершенства и возвращения к Богу. В богословии гаудия-вайшнавизма бхакти является одновременно и средством и конечной целью. Считается, что достигнув совершенства в бхакти, человек достигает совершенства выполнения обязанностей по отношению ко всем живым существам в материальном мире. Бхакти представляет собой всеобъемлющий процесс. Другие методы духовного осознания, такие как джнана, йога и карма, рассматриваются как составные части бхакти, или как вспомогательные процессы, приводящие индивидуума на путь бхакти. Например, совершенством джнана-йоги считается знание «Бхагавад-гиты» и «Шримад-Бхагаватам». А карма-йога понимается или как деятельность, выполняемая непосредственно как служение Кришне, или как бескорыстное исполнение своих профессиональных, гражданских и прочих обязанностей.

Совершенством жизни является достижение према-бхакти, или служения Кришне в чистой любви, свободное от всякого стремления к чувственному удовлетворению.

Почитание Кришны как верховной формы Бога

В гаудия-вайшнавизме Кришна считается изначальной формой Бога, источником Вишну и всех аватар, а не аватарой Вишну. Такое понимание, в частности, основывается на «Бхагавата-пуране».^{[неавторитетный источник? 3281 день]} Эта богословская концепция разделяется последователями нимбарка-сампрадаи и валлабха-сампрадаи, но не принимается Рамануджа и Мадхва сампрадаями, в которых Вишну поклоняются как источнику всех аватар. Кришна в этих традициях рассматривается как наиболее полная аватара Вишну. В гаудия-вайшнавизме Радха рассматривается как вечная возлюбленная Кришны, как его женская форма — источник всех других женских ипостасей Бога, таких как Лакшми и Сита.

Кришнаитский богослов Джива Госвами (один из Шести Госвами Вриндаваны) в своём труде «Кришна-сандарбха» приводит ряд цитат из разных писаний, в которых доказывается положение Кришны как Верховной Личности Бога. Он также обсуждает лилы и качества Кришны, а также его аватары и другие экспансии. В данной Сандарбхе также содержится описание Голоки, — вечной духовной планеты Кришны, которая соответствует Вриндавану в этом материальной мире, Джива Госвами описывает спутников Кришны и их экспансии, в частности он описывает пасту́шек гопи и наиболее возвышенное положение, которое занимает среди них Радха.

«Бхагавата-пурана» как основной священный текст

См. также: Бхагавата-пурана

Принципиальной особенностью гаудия-вайшнавизма, которая предваряет все другие, является принятие «Бхагавата-пураны» как основного священного текста. Как отмечает С. К. Дэ, другие школы, начиная с школы Мадхвы, также частично основывались на этом тексте, который пользовался огромным авторитетом в течение всего периода индийского средневековья, но кришнаитские мыслители сделали это со всей решительностью, благодаря чему их учение рассматривается как завершённая систематизация учения «Бхагавата-пураны».

Уникальной чертой гаудия-вайшнавизма, отличающей его от других вайшнавских школ, является также учение о бхакти-расе. Оно было создано Чайтаньей на основе «Бхагавата-пураны», а потом развито его последователями, интерпретировавшими его в терминах традиционной индийской поэтики. На основе учения о бхакти-расе, кришнаитские мыслители развили религиозную практику, ядром которой выступило не ритуальное храмовое поклонение, как в других вайшнавских сампрадаях, а коллективное пение имён Бога (санкиртана).

Культ Радхи и поклонение Радха-Кришне

В кришнаитском богословии Кришна выступает как изначальная ипостась Бога, а Радха — как его вечная возлюбленная девушка-пасту́шка гопи. По отношению к Кришне, Радха рассматривается как верховная богиня, контролирующая Кришну силой своей любви. Описывается, что Кришна настолько прекрасен, что покоряет своей красотой весь мир, но Радха очаровывает даже его и поэтому занимает более возвышенное положение.

В «Шримад-Бхагаватам» описывается, как Кришна покинул всех других гопи в танце раса и отправился на поиски Радхи. Согласно кришнаитскому богословию, имя и личность Радхи одновременно проявляются и скрываются в тексте «Шримад-Бхагаватам», описывающем это событие. Последователи гаудия-вайшнавизма считают Радху не просто девушкой-пастушкой, но изначальной женской ипостасью Бога, источником всех гопи, участвующих в танце раса и других лилах.

Поклонение Чайтанье

См. также: Чайтанья Махапрабху

Чайтанья Махапрабху считается последней аватарой Кришны снизошедшей в нашу эпоху, Кали-югу. Он рассматривается как Кришна в умонастроении Радхи, как совместная аватара Кришны и его женской ипостаси — Радхи. В других сампрадаях Чайтанью считают великим преданным Кришны, святым, но не признают его как самого Кришну или как аватару Кришны. Как повествуют различные биографии Чайтаньи, он никогда не объявлял себя Богом публично и не любил, когда кто-то называл его Богом. Однако близкие спутники Чайтаньи верили в его божественность, и в биографиях Чайтаньи есть описания случаев когда он являлся своим ученикам в образе самого Кришны и его аватар. При своей первой встрече с Чайтаньей, Рупа Госвами составил следующую молитву, в которой объявил о том, что Чайтанья был самим Кришной:

О самое милостивое воплощение Господа! Ты — Сам Господь Кришна, явившийся как Чайтанья Махапрабху. Кожа Твоя золотистого цвета как у Шримати Радхарани, и ты щедро раздаешь чистую любовь к Кришне. Мы выражаем Тебе своё почтение.

В подтверждение божественности Чайтаньи Махапрабху кришнаиты приводят различные выдержки из Вед и Пуран.^{[неавторитетный источник? 3281 день][неавторитетный источник? 3281 день]} Одним из мест из священных писаний индуизма, где по мению кришнаитских богословов был предсказан приход Чайтаньи, является текст из «Атхарва-веды»,^{[неавторитетный источник? 3281 день]} в котором Вишну говорит следующее:

Через четыре-пять тысяч лет от начала Кали-юги, Я низойду на Землю как Гауранга — святой брахмана с кожей золотистого цвета. Я приму рождение в деревне на берегу Ганги и прославлюсь как идеальный санньяси, проявив все Мои трансцендентные качества, включая высший пример отречённости и полную свободу от материальных желаний. В форме Господа Гауранги, Я проявлю все тридцать два телесных признака великой личности. Я стану Своим Собственным последователем, очень продвинутым в бхакти-йоге. Я буду учить поклонению Самому Себе как Господу Кришне путём воспевания Моих собственных Святых имён и наслаждаться сладостью поклонения Самому Себе. Только Мои самые близкие преданные смогут постичь Меня.

Литература

На русском

• Ватман, С. В. (2005), [books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ Бенгальский вайшнавизм], СПб.: Издательский дом СПбГУ, ISBN 5288035792, <books.google.com/books?id=wgpDAAAACAAJ> 
• Иваненко, С. И. (2008), Вайшнавская традиция в России: история и современное состояние. Учение и практика. Социальное служение, благотворительность, культурно-просветительская деятельность, М.: Философская книга, ISBN 5902629411 
• Иваненко, С. И. (1998), Кришнаиты в России: правда и вымысел, М.: Философская книга, ISBN 5820500032 

На английском языке

• Beck, Guy L. (2005), [books.google.com/books?hl=en&id=0SJ73GHSCF8C Alternative Krishnas: Regional and Vernacular Variations on a Hindu Deity], Albany, NY: State University of New York Press, ISBN 0791464164, <books.google.com/books?hl=en&id=0SJ73GHSCF8C> 
• Brooks, Charles R. (1989), [books.google.com/books?id=5tjtDZ438h4C&printsec=frontcover The Hare Krishnas in India], Princeton, NJ: Princeton University Press, ISBN 069100031X, <books.google.com/books?id=5tjtDZ438h4C&printsec=frontcover> 
• Dasgupta, Surendranath (1973), [books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover A History of Indian Philosophy: Indian Pluralism], Cambridge: Cambridge University Press, ISBN 0521047811, <books.google.com/books?id=je08AAAAIAAJ&printsec=frontcover> 
• Gupta, Ravi M. (2007), [books.google.com/books?id=1RE8qvWvUecC The Caitanya Vaiṣṇava Vedānta of Jīva Gosvāmī: When Knowledge Meets Devotion], London: Routledge, ISBN 0415405483, <books.google.com/books?id=1RE8qvWvUecC> 
• Kapoor, O.B.L. (1977), [books.google.com/books?ei=6gvqSfPpOpzazQSe1NTnDQ The Philosophy and Religion of Sri Caitanya: The Philosophical Background of the Hare Krishna Movement], New Delhi: Munshiram Manoharlal, ISBN 9788121502757, <books.google.com/books?ei=6gvqSfPpOpzazQSe1NTnDQ> 
• Kinsley, David R. (2000), [books.google.com/books?id=T-2QsOODlUUC The Sword and the Flute: Kālī and Kṛṣṇa, Dark Visions of the Terrible and the Sublime in Hindu Mythology] (2 ed.), University of California Press, ISBN 0520224760, <books.google.com/books?id=T-2QsOODlUUC> 
• Klostermaier, Klaus K. (2000), [books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ Hinduism: A Short History], Oneworld, ISBN 1851682139, <books.google.com/books?id=P45KAAAACAAJ> 
• Klostermaier, Klaus K. (1998), [books.google.com/books?id=KdJQAgAACAAJ A Concise Encyclopedia of Hinduism], Oneworld, ISBN 1851681752, <books.google.com/books?id=KdJQAgAACAAJ> 
• Klostermaier, Klaus K. (2007), [books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover A Survey of Hinduism], SUNY Press, ISBN 0791470822, <books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover> 
• Rosen, Steven J. (1992), Vaisnavism: Contemporary Scholars Discuss the Gaudiya Tradition, New York: Folk Books, ISBN 0961976365 
• Valpey, Kenneth R. (2004), [books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC "Krishna in Mleccha Desh: ISKCON Temple Worship in Historical Perspective"], in Edwin F. Bryant, Maria L. Ekstrand, The Hare Krishna Movement: The Postcharismatic Fate of a Religious Transplant, New York: Columbia University Press, сс. 45-60, ISBN 023112256X, <books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC> 
• Valpey, Kenneth R. (2006), [books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ Attending Kṛṣṇa's Image: Caitanya Vaiṣṇava Mūrti-Sevā as Devotional Truth], Routledge, ISBN 0415383943, <books.google.ie/books?id=X_guAAAACAAJ> 

Отрывок, характеризующий Гаудия-вайшнавское богословие

– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.