Гаупт, Николай Александрович

Николай Александрович Гаупт
Дата рождения	3 декабря 1846(1846-12-03)
Место рождения	Кронштадт
Дата смерти	24 марта 1909(1909-03-24) (62 года)
Место смерти	Гатчина
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Российский Императорский флот
Годы службы	1867 — 1906
Звание	вице-адмирал
Командовал	ТР «Красная горка», монитор «Латник», МКЛ «Отважный», КР «Забияка», ЭБР «Севастополь», БР КР «Рюрик»
Награды и премии

Николай Александрович Гаупт (3 декабря 1846, Кронштадт — 24 марта 1909, Гатчина) — русский вице-адмирал, начальник Владивостокского порта.

Биография

Гаупт Николай Александрович родился в Кронштадте в семье поручика корпуса флотских штурманов.

2 сентября 1856 года поступает в штурманское училище в Кронштадте.

24 апреля 1865 года, по окончании морского училища, присвоено звание кондуктор КФШ.

Для прохождения морской практики в 1865—1866 годах ушёл в учебное плавание в Атлантический океан на фрегатах «Дмитрий Донской» и «Светлана».

С 1867 года офицер 1-го штурманского полуэкипажа

16 августа 1867 года присвоено звание мичмана, зачислен на Балтийский флот.

С 1866 года по 1871 год на кораблях Балтийского флота исполняет должности вахтенного начальника и ревизора.

1 января 1871 года присвоено очередное звание — лейтенант.

13 сентября 1873 года окончил учебные курсы артиллерийского отряда.

1 января 1882 года произведён в чин капитан-лейтенанта.

С 1882 года по 1883 год являлся старшим офицером на пароходо-фрегате «Владимир» в составе минного отряда Балтийского флота.

26 февраля 1885 года произведён в чин капитана 2-го ранга.

С 1885 года по 1886 год являлся старшим офицером броненосной лодки «Русалка» в составе броненосной эскадры Балтийского флота.

С 1886 года по 1889 год командовал ТР «Красная горка».

В 1889 году назначен временно исполняющим обязанности командира 7-го Флотского экипажа.

В 1890 году награждён орденом Святого Владимира IV степени с Бантами.

С 1890 года по 1892 год командовал монитором «Латник»

С 1892 года назначен первым командиром на достраивающуюся мореходную канонерскую лодку «Отважный». С ней переведён с Балтики в эскадру Средиземного моря, а потом перешёл на Дальний Восток. Пробыл в должности до 1893 года.

7 февраля 1894 года назначен командиром крейсером II ранга «Забяка» до 7 мая 1895 года. На корабле занимался гидрографическими работами, съёмкой и обследованием побережья Камчатки и Командорских островов, исследовал южное побережье Корейского полуострова, шхеры и бухты вокруг острова Каргодо. Крейсировал вдоль Командорских островов охраняя котиковые промыслы.

6 декабря 1894 года присвоено очередное звание капитана 1-го ранга.

В мае 1895 года вернулся на Балтийский флот.

С 11 декабря 1895 года вступил во временное командование 12-го флотского экипажа, с 14 мая 1896 года 15-го флотского экипажа.

С 1896 года по 1897 год командир эскадренного броненосца «Севастополь».

10 ноября 1897 года принимает под командование броненосный крейсер «Рюрик». В 1898 году совершает переход на Тихий океан. 27 марта 1900 года Николая Александровича на посту командира должен был сменить капитан 2-го ранга Сильман Фёдор Фёдорович, но этого не происходит, и только 6 августа 1900 года его сменяет капитан 1-го ранга Матусевич Николай Александрович.

В 1899 году награждён орденом Святого Владимира III степени.

27 сентября 1900 года командир 20-го флотского экипажа.

1 января 1901 года присвоено звание контр-адмирала.

С 1 апреля 1901 года по 1904 год был в должности командира Владивостокского порта. В подчинении находились: отряд миноносцев (1-е отделение составляли миноноски N 201, N 202, N 203, N 204, N 205; 2-е отделение составляли миноноски N 206, N 208, N 209, N 210, N 211) заведующий отрядом миноносцев капитан 1-го ранга Подъяпольский Яков Иванович, и отделение транспортов («Алеут», «Тунгуз», «Якут», «Камчадал» и бывший ледокол «Надёжный») командующий отделением капитан 2-го ранга Тундерман Николай Карлович.

В 1903 году награждён орденом Святого Станислава I степени.

На 1903 год Николай Александрович являлся: председателем правления Общества вспомоществования недостаточным студентам Восточного Института; членом Владивостокского местного управления Российского общества Красного Креста; председателем Императорского Российского общества спасения на водах Владивостокского округа; председателем комитета по сооружению памятника адмиралу Завойко В. С.; почетным старшиной комитета старшин морского собрания; командором Владивостокского Яхт-Клуба.

В 1904 году за боевые заслуги награждён орденом Святой Анны I степени с мечами.

27 сентября 1904 года назначен младшим флагманом Балтийского Флота.

20 ноября 1906 года произведён в чин вице-адмирала с последующим увольнением со службы по болезни.

Скончался Николай Александрович в 1909 году в Гатчине. Похоронен на Свято-Троицком кладбище в Старом Петергофе.

Память

Во время проведения съёмки северо-западной части острова Беринга в северо-западной его части были обнаружены не обозначенные ранее мысы. Экипаж «Забияки» назвал один именем своего корабля, а второй в честь своего командира.

Ссылки

• [skyclimate.ru/BookLibrary/00004-Bukva-G-ofitseryi/GAUPT-Nikolay-Aleksandrovich.html Картотека Офицеров РИФ: ГАУПТ Николай Александрович]

Отрывок, характеризующий Гаупт, Николай Александрович

«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.