Гаше, Поль
| Поль-Фердинанд Гаше | |
| Paul-Ferdinand Gachet | |
 | |
| Род деятельности: |
врач, художник, коллекционер искусства |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Дети: |
Маргарита Гаше |
Поль-Фердина́нд Гаше́ (фр. Paul-Ferdinand Gachet; 30 июля 1828, Рэйсел, Объединённое королевство Нидерланды — 9 января 1909, Овер-сюр-Уаз, Франция) — французский врач, последний лечащий врач Винсента ван Гога во время его пребывания в Овер-сюр-Уаз. Также известен как большой ценитель импрессионистского искусства и живописец-любитель. Писал картины под именем «Пол ван Рэйсел», то есть «Пол из Рэйсела» (Рэйсел — фламандское название города Лилля, где родился Гаше).
Содержание
Биография
Поль Гаше родился и вырос в Рэйселе. В 1844/1845 году его семья переехала в Мехелен, куда отец Гаше был отправлен, чтобы приступить к работе в новом отделе фирмы, где он работал.
Высшее образование и статус бакалавра искусств Поль получил в Париже, в Сорбонне. Некоторое время работал в парижских психиатрических больницах Питье-Салпетрьер и Бисетр. Среди его учителей был известный французский врач-гастроэнтеролог Арман Труссо.
Возвратившись в Париж, Гаше занялся частной практикой. Он был лично знаком с Гюставом Кюрбе, Виктором Гюго, Полем Сезанном. Другом доктора был фармацевт и предприниматель Анри Нестле, основатель знаменитой компании «Nestlé» по производству продуктов питания. Изначально компания занималась изготовлением молочных смесей для кормления грудных детей, и Гаше нередко прописывал их своим детям-пациентам.
Когда французский художник и гравер Шарль Мерион попал в сумасшедший дом, Гаше проводил с ним много времени. Он же наблюдал за выздоровлением Огюста Ренуара от пневмонии в 1882 году. Наконец, он пытался отговорить Эдуара Мане от ампутации ноги, однако художник настоял на своем, перенес тяжелейшую операцию и вскоре скончался.
Умер Поль Гаше 9 января 1909 года. Он был похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже[1].
Гаше и Ван Гог
Тео ван Гог, брат художника Винсента ван Гога, полагал, что Гаше — человек, неравнодушный к современному искусству — был бы идеальным лечащим врачом для Винсента и мог поспособствовать его скорейшему восстановлению. Именно поэтому в качестве врача для своего брата он выбрал Поля Гаше[2]. Клиника Гаше находилась в городке Овер-сюр-Уаз (или просто Овер) в 20 милях к северу от Парижа, на реке Уазе. Это место любили такие художники, как Клод Моне, Камиль Писсарро, Поль Сезанн.
Ван Гог поселился в Овер-сюр-Уаз 20 мая 1890 года, незадолго до своей гибели. Он часто посещал дом доктора Гаше, постепенно сблизившись и подружившись с ним: Поль был вдовцом и жил вдвоем с дочерью, поэтому общение с художником доставляло ему большое удовольствие. Доктор неподдельно восхищался работами кисти ван Гога, а в особенности картинами «Арлезианка» и «Автопортрет», привезенными из Сен-Реми-де-Прованс[2]. Широко известен «Портрет доктора Гаше» кисти ван Гога, написанный в двух вариантах: один из них был продан в частную коллекцию, другой хранится в музее Орсэ в Париже. До наших дней сохранилось письмо ван Гога к брату, в котором упоминается работа над портретом доктора.
Господин Гаше, на мой взгляд, так же болен и нервен, как я или ты, к тому же он много старше нас и несколько лет назад потерял жену; но он врач до мозга костей, поэтому его профессия и вера в неё помогают ему сохранять равновесие. Мы с ним уже подружились. Работаю сейчас над его портретом: голова в белой фуражке, очень светлые и яркие волосы; кисти рук тоже светлые, синяя куртка и кобальтовый фон. Он сидит, облокотясь на красный стол, где лежит жёлтая книга и веточка наперстянки с лиловыми цветами.
Кроме самого доктора, Винсенту позировала его дочь, 20-летняя Маргарита Гаше, в которую, согласно некоторым источникам, ван Гог был влюблен, причем взаимно, но быть вместе они не могли. Несмотря на то, что и сама Маргарита, и Поль Гаше возможность такой любовной связи всячески отрицали, впоследствии девушка так и не вышла замуж[3].
Поль Гаше, наряду с Тео ван Гогом, Эмилем Бернаром, Камилем Писарро и папашей Танги, был одним из немногих людей, провожавших Винсента ван Гога в последний путь[2].
Напишите отзыв о статье "Гаше, Поль"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Гаше, Поль
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
