Доницетти, Гаэтано

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гаэтано Доницетти»)
Перейти к: навигация, поиск
Гаэтано Доницетти
Gaetano Donizetti
Основная информация
Дата рождения

29 ноября 1797(1797-11-29)

Место рождения

Бергамо, Цизальпинская республика

Дата смерти

8 апреля 1848(1848-04-08) (50 лет)

Место смерти

Бергамо, Ломбардо-Венецианское королевство

Страна

Ломбардо-Венецианское королевство

Профессии

композитор

Жанры

опера, месса, кантата

Награды
[www.donizettisociety.com izettisociety.com]

Домени́ко Гаэта́но Мари́а Донице́тти (итал. Domenico Gaetano Maria Donizetti [donidˈdzetti]; 29 ноября 1797, Бергамо, Ломбардия — 8 апреля 1848, там же) — итальянский оперный композитор, автор 74 опер. Вершины творчества композитора — оперы «Любовный напиток», «Лючия ди Ламмермур», «Фаворитка» и «Дон Паскуале».





Биография

Родители Гаэтано Доницетти были бедные люди: отец — сторож, мать — ткачиха. Его старшим братом был композитор Джузеппе Доницетти. В 9 лет Гаэтано поступил в Благотворительную музыкальную школу Симона Майра и стал там лучшим учеником. Майр всячески поддерживал юного музыканта, побуждая его посвятить себя профессиональной музыкальной карьере, и даже сочинил для этого оперу-пастиш «Маленький композитор» (итал. II piccolo compositore di musica; 1811), в которой сам Доницетти и несколько других учеников, в том числе ближайший друг Доницетти Антонио Дольчи, выведены под своими именами, а суть сюжета в том, что главный герой не желает отступать от своего пути; опера была поставлена силами самих учащихся[1]. Дальнейшее музыкальное образование Доницетти получил в Болонском музыкальном лицее (1815—1817) у С. Маттеи.

Первые его оперы — «Энрико, граф Бургундский» (1818) и «Ливонский плотник» (1819), — были хорошо приняты венецианской публикой, но дальнейшему его успеху долго мешала слава Россини и Винченцо Беллини. Правда, когда Беллини умер в 1835 году, Реквием для него был заказан не кому иному, как Доницетти.

Широкую известность он приобрёл лишь в 1831, после постановки в Милане оперы «Анна Болейн». В «Лючии ди Ламермур» его талант выразился с наибольшей силой.

В 1834—1839 годах — профессор консерватории в Неаполе (с 1837 — директор). После смерти Беллини Доницетти, не видя опасных конкурентов, создал целый ряд опер (8), не отличавшихся серьёзными достоинствами. С 1840 года Доницетти работал для Парижа. Хотя его «Дочь полка», «Полиевкт» и «Фаворитка» не сразу завладели вниманием парижан, но успех Доницетти, по прошествии некоторого времени, был обеспечен, особенно благодаря комической опере «Дон Паскуале» (1843). Это образцовое произведение было написано в 8 дней. В 40-х гг. работал также в Австрии (в 1842 г. получил звание австрийского придворного композитора). Для Вены Доницетти написал в то же время оперу «Линда ди Шамуни» (1842). Его последние оперы — «Мария ди Роган» (1843), «Катарина Корнаро» (1844) — не имели успеха.

Из-за психического расстройства после 1844 года Доницетти отошёл от музыки.

Доменико Гаэтано Мариа Доницетти умер 8 апреля 1848 года в родном городе.

В память о композиторе одно из судов итальянского флота было названо «Гаэтано Доницетти» (англ. Gaetano Donizetti). 23 сентября 1943 года, в ходе Второй мировой войны, корабль был потоплен британским эсминцем «Затмение» (англ. Eclipse). Трагизм ситуации заключался в том, что судно находилось под немецким контролем и, помимо 220 солдат вермахта и членов экипажа, транспортировало более полутора тысяч итальянских военнопленных, захваченных нацистами на острове Родос. В результате число погибших в кораблекрушении, большинство из которых были врагами Третьего Рейха, превысило число жертв на лайнере «Титаник» и составило более 1800 человек. Погибли все, кто находился на борту[2][3].

Творчество

В течение 26-летней композиторской деятельности Доницетти написал 74 оперы, много кантат, месс, псалмов и пр. Способность к быстрому сочинению была у Доницетти поразительная. Нормальному развитию его дарования мешала постоянная спешная и срочная работа; несмотря на это, его лучшие оперы принадлежат к шедеврам оперного искусства: «Любовный напиток», «Лючия ди Ламмермур», «Фаворитка», «Дон Паскуале» и др. Главные достоинства опер Доницетти — вдохновенные мелодии и драматическое чувство.

Основные оперы

Напишите отзыв о статье "Доницетти, Гаэтано"

Примечания

  1. [books.google.ru/books?id=tbrEchf3PuIC&pg=PA8&lpg=PA8 William Ashbrook. Donizetti and His Operas] — Cambridge University Press, 1983. — P. 8-9.  (англ.)
  2. [www.dodecaneso.org/tragedie.htm Le grandi tragedie de Egeo (in Italian)]
  3. [www.wlb-stuttgart.de/seekrieg/43-09.htm Chronik des Seekrieges 1939–1945, Württembergische Landesbibliothek, (in German) entry on September 1943]

Литература

  • Filippo Cicconetti, «Vita di D.» (Рим, 1864)
  • Alborghetti e Galli, «Donizetti Mayr» (Бергамо, 1875).
  • ДОНИЦЕТТИ Гаэтано. см. Музыкальный энциклопедический словарь. (М.: Советская энциклопедия, 1990).

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Доницетти, Гаэтано

Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.