Гаюи, Валентин

Валентин Гаюи (фр. Valentin Haüy, Валанте́н Аюи́; 1745 - 1822) — известный французский благотворитель, педагог и новатор XVIII — XIX веков, один из первых тифлопедагогов, создатель первых учебных заведений для слепых, автор рельефного алфавита для незрячих, предшественник Луи Брайля.

Биография

Валентин Гаюи родился во Франции в деревне Сен-Жюст (близ города Амьен) 13 ноября 1745 года в семье бедного французского крестьянина-ткача.

У мальчика отмечался необычайный интерес к иностранным языкам, и это определило выбор его жизненного пути. Валентин, несмотря на все финансовые и социальные трудности, сумел получить в столице высшее образование и даже получил должность переводчика в МИДе. Помимо живых европейских языков, Гаюи владел латынью, греческим, древнееврейским, читал на нескольких восточных языках. Обретя стабильный источник доходов, Валентин женился, и у него родилась дочь, а затем сын. Молодому человеку предрекали блестящую карьеру чиновника в министерстве иностранных дел Франции.

В 1784 году, в возрасте 39 лет Гаюи, уже состоявшийся на тот момент педагог, без помощи правительства и негосударственных благотворительных обществ, исключительно на свои личные средства и в своём же собственном доме открыл первую в мире школу для слепых детей под названием «Мастерская трудящихся слепых». Первым учеником мастерской стал подобранный на церковной паперти мальчик Франсуа де Лезюер. Потом в школу поступили ещё одиннадцать беспризорных сверстников Франсуа. До этого события мир ещё не знал учебных заведений для слепых. Гениальный учитель Гаюи использовал свой метод обучения слепых, посредством придуманного им шрифта для слепых — «унциала».

Несмотря на большие финансовые трудности, Гаюи сумел создать при школе типографию и издал в ней несколько книг для слепых напечатанных «унциалом» рельефно-линейным шрифтом. Это были первые на Земле книги для слепых. По этим книгам незрячие люди обучались вплоть до появления шеститочечного шрифта Брайля. Деятельность Валентина Гаюи была замечена при дворе Российской империи. Российский император Александр I в 1803 году направил Валентину предложение создать в тогдашней столице России городе Санкт-Петербурге учебное заведение для людей с полной или частичной потерей зрения, которое педагог принял и в сентябре 1806 года прибыл в Петербург. В. Гаюи нашёл учителей-энтузиастов, и когда школа была готова открыться, из канцелярии министерства просвещения Российской империи пришёл ответ: «в России нет слепых детей». Тогда Валентин стал сам разыскивать учеников, что было несложно — большую часть он встретил в богадельне близ Смольного. Валентин Гаюи был готов не только обучать слепых учеников, но и кормить детей за свой счёт. Четыре года спустя после приглашения Александра I, в 1807 году, император утвердил штат, устав и бюджет Санкт-Петербургского института рабочих слепых. Эту дату ныне считают датой основания первого в России учебно-воспитательного заведения для слепых детей. Утверждённый штат предполагал только 15 учителей, скудный бюджет оставлял бытовые условия и занятия в институте желать лучшего, и лишь огромное желание учеников осваивать грамоту и ремёсла помогало преодолевать все трудности. Летом 1808 года чиновниками была проведена проверка института, коя отмечала: «слепые воспитанники обучены чтению, письму, географии, истории, языкам, музыке, печатанию, пению и разным ремёслам — плетению корзин и стульев, вязанию сетей, вышиванию, наборному делу».

В возрасте 72 лет Валентин Гаюи подаёт в отставку и покидает Россию.

19 марта 1822 года Валентин Гаюи скончался и был похоронен на Парижском кладбище Пер-Лашез.

Библиография

• «Краткое изложение, служащее проспектом второго издания Опыта по воспитанию слепых» — краткий очерк как бы суммирует результаты его трудов в области воспитания слепых.

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й степени.

См. также

• Гаюи, Ренэ-Жюст — брат Валентина.
• Международный день слепых.

Ссылки

• [www.koleso.mostinfo.ru/sciencediscoveries_374_175 «Колесо познаний» — Открытия в науке]

Отрывок, характеризующий Гаюи, Валентин

Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.