Виктория, Гуадалупе

Гуадалупе Виктория исп. Guadalupe Victoria
1-й президент Мексики
10 октября 1824 года — 1 апреля 1829 года
Преемник:	Висенте Герреро
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	29 сентября 1786(1786-09-29) Тамасула-де-Виктория, Дуранго, Мексика
Смерть:	21 марта 1843(1843-03-21) (56 лет) Тенансинго, Мехико
Образование:	Коллеж св. Идельфонсо в Мехико

Хосе Мигель Рамон Адаукто Фернандес-и-Феликс (исп. José Miguel Ramón Adaucto Fernández y Félix, более известный как Гуадалупе Виктория исп. Guadalupe Victoria; 29 сентября 1786, Тамасула-де-Виктория, штат Дуранго — 21 марта 1843, Тенансинго, штат Мехико) — мексиканский политический деятель, участник войны за независимость от Испании, впоследствии ставший первым президентом мексиканской республики (10 октября 1824 года — 1 апреля 1829 года). Национальный герой Мексики.

Гуадалупе Виктория взял имя в честь покровительницы Мексики Девы Марии Гваделупской и победы (victoria).

Участие в войне за независимость

Гуадалупе Виктория родился 29 сентября 1786 года в городке Тамасула (впоследствии переименованном в Тамасула-де-Виктория в его честь), в семье Мануэла Фернандеса и Алехандры Феликс. Учился в семинарии в Дуранго, затем изучал право в Коллеже св. Идельфонсо в Мехико. В 1811 году, после призыва Мигелем Идальго к борьбе против испанского владычества, оставил учёбу и вступил в ряды революционных повстанцев. В ходе войны за независимость сражался под началом Хосе Марии Морелоса. 25 ноября 1812 года во время военных действий в Оахаке проявил героизм, бросившись в атаку на армию роялистов и увлекая за собой революционные войска. Вскоре повстанцы нанесли поражение противнику. Благодаря этому Гуадалупе Виктория был назначен командиром повстанческого отряда в Веракрусе. В 1814 году Чильпасингский конгресс назначил его бригадным генералом. В 1815 году он потерпел своё первое крупное поражение. В 1816 году, когда в Новую Испанию прибыл новый вице-король Хуан Руис де Аподака, Гвадалупе Виктория атаковал его эскорт на пути в столицу и чуть было не захватил вице-короля в плен.

Войска будущего президента контролировали штат Веракрус до своего разгрома в 1817 году.

После этого район его действий свелся к узкой полосе между побережьем севернее порта Веракрус и горами Уатуско, где он подвергался упорному преследованию и был вынужден скрываться в сельве (где у него проявилась эпилепсия) до обнародования в 1821 году «Игуальского плана» (исп. Plan de Iguala, от названия города Игуала), или «Плана трёх гарантий», провозглашённого Агустином де Итурбиде и Висенте Герреро. Итурбиде видел в закоренелом повстанце опасность для своих планов и не желал его участия в правительстве. Более того, он даже не позволил ему участвовать в торжественном параде, состоявшемся 27 сентября в столице страны.

После обретения Мексикой независимости и образования Первой мексиканской империи во главе с Итурбиде Виктория продолжал публично выражать свои республиканские идеи, вследствие чего был арестован. Однако ему удалось бежать и вернуться в сельву. В декабре 1822 года Антонио Лопес де Санта-Анна и Гуадалупе Виктория подписали «План Каса-Мата», отменявший монархию и устанавливавший республику.

Президентство

Виктория посвятил себя созданию федеральной республики и был избран в правительственный триумвират вместе с Николасом Браво и Педро Селестино Негрете, который действовал с 31 марта 1823 года по 10 октября 1824. Виктория был вынужден прервать работу в июле 1824 года, так как он возглавлял веракрусские войска, сражавшиеся с испанцами, которые укрылись в форте Сан-Хуан-де-Улуа. В 1824 году был делегирован от Дуранго на Конгресс, принявший первую конституцию независимой Мексики и затем 2 октября избравший его первым президентом страны. 10 октября 1824 года Виктория занял президентский пост.

С самого начала его правительству пришлось столкнуться с серьёзными трудностями, так как война за независимость оставила страну в руинах, с раздутой армией и унаследованной от колониального режима бюрократией. Тем не менее, его главными решениями были: централизация государственных финансов; отмена рабства; содействие деятельности «Ланкастерского общества», занимавшегося просвещением; установление дипломатических отношений с Великобританией, США, Соединёнными Провинциями Центральной Америки и Великой Колумбией; образование мексиканского военно-морского флота, что помогло добиться полной победы республики.

Гуадалупе Виктория проводил политику примирения, привлекая к работе представителей разных политических лагерей. Несмотря на это, на поверхность вышли старые конфликты. Перед лицом религиозной нетерпимости он отстаивал свободу выражения и печати, провозглашённую в конституции, которую он скрупулезно соблюдал. Противостоял аристократической «шотландской ложе» и либеральной «йоркской ложе», пытавшимся влиять на его правительство: одна добивалась привилегий для английских инвестиций и сохранения колониальных порядков, другая для американских. С другой стороны испанисты спровоцировали восстание Хоакина Аренаса, которое вызвало волну негодования против поддержавших его состоятельных испанцев. Кроме того, существовала опасность испанского вторжения.

В 1827 году вице-президент Николас Браво возглавил восстание против республиканского правительства, однако оно было легко подавлено генералами Санта-Анной и Герреро. В 1828 году Браво был схвачен и выслан в Эквадор.

Последние годы жизни

В 1829 году конгресс назвал президентом Висенте Герреро, которому Виктория передал бразды правления 1 апреля 1829 года и удалился на асьенду «Эль Хобо» в Веракрусе.

Впоследствии он несколько раз участвовал в примирительных миссиях. Он скончался 21 марта 1843 года в Тенансинго от эпилепсии в результате тяжелой и продолжительной болезни. 25 августа того же года Конгресс объявил его Героем Отечества. Имя Гуадалупе Виктория золотыми буквами выгравировано в Палате депутатов, а останки покоятся у основания Колонны Независимости на Пасео-де-ла-Реформа.

Источники

• Mussachio, Humberto, Diccionario Enciclopédico de México, 1989 г. ISBN 968-6290-35-4 и ISBN 968-6290-39-7.

Ссылки

• [redescolar.ilce.edu.mx/redescolar/publicaciones/publi_quepaso/guadalupe_victoria.htm Гуадалупе Виктория на образовательном сайте Redescolar (исп.)]

Отрывок, характеризующий Виктория, Гуадалупе

Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.