Гвардейцы кардинала
| Гвардейцы кардинала | |
| Годы существования |
1629—1642 |
|---|---|
| Страна | |
| Тип | |
| Включает в себя | |
| Численность |
80—420 |
| Дислокация | |
| Снаряжение | |
Гвардейцы кардинала (фр. Gardes du cardinal) — личная гвардия кардинала Ришельё, известная главным образом благодаря роману Дюма «Три мушкетёра», в котором гвардейцы кардинала являются заклятыми противниками королевских мушкетёров.
История
Во Франции того времени отряды личных гвардейцев имел не только король, но и члены королевской семьи, принцы крови. В частности, родной брат кардинала, Анри де Ришельё, был в своё время убит на дуэли капитаном гвардейцев королевы-матери Марии Медичи де Темином.
В 1629 году, когда стало известно о подготовке очередного, уже третьего по счёту, покушения на Ришелье, подобный отряд появился и у самого кардинала. Король Людовик XIII выделил для него 50 конных аркебузиров, к которым сам кардинал добавил ещё 30 гвардейцев. Вооружённые охранники сопровождали своего хозяина повсюду, и только являясь в Лувр, Ришельё оставлял их за воротами дворца. В каждой резиденции Ришелье имелась отдельная комната для капитана гвардейцев[1].
К 1634 году отряд кардинала увеличился до 320 человек: 120 человек в роте лёгкой кавалерии, 100 человек в роте жандармов и 100 пехотинцев-мушкетёров. К 1642 году за счёт набора 100 дополнительных мушкетёров общее количество возросло до 420, в это же время рота мушкетёров короля состояла из 150 человек[комм. 1]. Собственно «гвардейцами кардинала» было принято называть только конную роту[комм. 2]. Её личный состав набирался из надёжных людей, имевших рекомендации хороших знакомых Ришельё. Кандидат должен был быть не моложе 25 лет, и иметь не менее трёх лет службы в армии. В отличие от королевских мушкетёров, в основном уроженцев Гаскони и Беарна, офицеры кардинала были по большей части бретонцами. Униформа гвардейцев состояла из красного плаща-пелерины, широкополой шляпы с белым султаном и сапог. Плащ сшивался из четырёх клиньев, его можно было носить нараспашку или застёгивать на пуговицы, спереди и сзади изображался белый греческий крест. Эти отличительные плащи появились у гвардейцев раньше голубых плащей мушкетёров. Жалованье гвардейцам Ришельё выплачивал из собственных средств, оно было весьма значительным и платилось регулярно, чем выгодно отличалось от скудной и нередко задерживаемой платы мушкетёрам[2].
Описанное Дюма соперничество королевских мушкетёров и гвардейцев кардинала действительно имело место, при этом симпатии общества были на стороне мушкетёров, имевших репутацию храбрецов, участвовавших во всех войнах того времени, тогда как гвардейцы кардинала воспринимались скорее как паркетные «солдаты из передней» с туго набитыми кошельками. Тем не менее, когда Ришельё использовал своих людей на полях сражений (что иногда случалось), гвардейцы проявляли себя вполне достойно[3].
Преемник Ришельё на посту кардинала, Мазарини, также организовал в 1650 году роту мушкетёров для своей охраны. Командиром был назначен бывший представитель распущенных на тот момент королевских мушкетёров, гасконец и друг исторического д’Артаньяна, Франсуа де Бемо (и Бемо, и д’Артаньян после роспуска мушкетёров в 1646 году состояли на личной службе у Мазарини). Подобно гвардейцам Ришельё, гвардейцы Мазарини носили алые куртки. В 1660 году, незадолго до своей смерти, Мазарини передал свой отряд королю Людовику XIV, на службе которого они образовали вторую роту мушкетёров, дополнив воссозданную в 1657 году первую роту[4].
Напишите отзыв о статье "Гвардейцы кардинала"
Примечания
- Комментарии
- Источники и ссылки
- ↑ Глаголева, 2008, с. 26—27.
- ↑ Глаголева, 2008, с. 27.
- ↑ Глаголева, 2008, с. 27—28.
- ↑ Глаголева, 2008, с. 28—29.
Литература
- Глаголева Е. Повседневная жизнь королевских мушкетеров. — М. : Молодая гвардия, 2008. — 325 с. — (Живая история: Повседневная жизнь человечества). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-235-03161-6.</span>
Отрывок, характеризующий Гвардейцы кардинала
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
