Албанская фашистская партия

Албанская фашистская партия

Албанская фашистская партия (алб. Partia Fashiste Shqiptare - PFSh), или Национальная фашистская партия Албании (Partia Nacionale Fashiste tё Shqipёrisё)— фашистская организация, номинально находившаяся у власти с 1939 года, когда страна была оккупирована Италией, и до 1943 года, когда Албания попала под немецкую оккупацию.

История

До 1939 года фашистское движение в Албании существовало только среди итальянской диаспоры, где действовали зарубежные отделы Национальной фашистской партии Италии. Фактическая аннексия Албании в апреле 1939 года, осуществленная итальянцами, привела к перестройке Албанского государства по итальянскому образцу: были созданы Албанская фашистская партия, Албанская фашистская милиция (полный аналог Добровольной милиции национальной безопасности), организации «Фашистская университетская молодежь» (точный даже по названию аналог итальянской организации), «Албанская ликторская молодёжь», «Дополаворо Албании» (Opera Nazionale Dopolavoro – Национальная организация «После работы» – система организации досуга трудящихся в Италии фашистского периода) и др. Парламент Албании был преобразован в Албанский Высший Корпоративный Совет. Руководящие должности во многих новых организациях, а также в полиции, в армии и других силовых органах заняли итальянцы.

Албанская фашистская партия была создана на конгрессе, состоявшемся в Тиране 23 апреля - 2 мая 1939 года. В уставе (статуте) партии, принятом 2 мая 1939 г., провозглашалось: «Албанская фашистская партия непосредственно подчиняется Дуче и находится под непосредственным руководством секретаря Фашистской партии Италии» . Королевским декретом № 1027 от 9 июля 1939 г. секретарь Албанской фашистской партии был включен в состав Национального совета Национальной фашистской партии Италии. Руководителями партии были провозглашены премьер-министр Албании Шефкет Верлаци, Гьон Марка Гьони, Мустафа Мерлика Круя и Вангель Туртулли . Все руководители партии были объявлены сенаторами Албанского королевства. Среди важнейших задач партии и её отдельных органов стояли задача «фашизации» албанского общества, распространения итальянского языка и культуры, создание корпоративных структур. Под непосредственным контролем партии должен был работать Директорат по печати, пропаганде и туризму, который издавал газету «Томори» – центральный орган партии [4]. Секретарем партии стал Мустафа Мерлика Круя.

Уже в 1939-1940 годах в Албанской фашистской партии возникла группа (лидером её был Гьон Марка Гьони), которая считала, что для укрепления влияния партии в стране необходима её националистическая трансформация – преобразование Албанской фашистской партии в «Гвардию Великой Албании», которая смогла бы привлечь в свои ряды значительно более широкие слои албанского населения. В то же время на начальном этапе становления фашистского государства в Албании её лидеры считали более целесообразным подчеркивание фашистского характера новых государственных и партийных структур (тем более что на этом настаивали и итальянцы).

Деятельность Албанской фашистской партии активизировалась после начала войны с Грецией. Уже в августе 1940 г. албанская фашистская пресса развернула широкую антигреческую кампанию, в ходе которой фашистская пропаганда создавала предлоги для начала войны против Греции. Одним из таких предлогов стало «преследование в Греции албанских патриотов, выступающих за создание Великой Албании». После начала итало-греческой войны 28 октября 1940 г. руководство Албанской фашистской партии испытало шок, получив сведения от командующего итальянской армией в Албании генерала Себастиано Висконти-Праска о ненадежности албанских частей. Встал вопрос об усилении деятельности фашистской партии в Албании. Для внутреннего положения в Албании это было еще более актуальным, так как в Албании резко возросло количество случаев прямого саботажа в тылу итало-албанской армии.

Вмешательство Германии в войну на Балканах привело к разгрому и расчленению Югославии и поражению Греции. Территория Албанского королевства была расширена за счет присоединения части югославских земель, прежде всего Косова и Метохии. Однако война нанесла значительный ущерб экономике и социальной обстановке в Албании и привела к значительному падению популярности фашистского режима. На Албанию легла тяжесть содержания на своей территории частей экспедиционной итальянской армии, позднее – и германского корпуса. Всё это привело к росту оппозиционных настроений в Албании и формированию партизанского (четнического) движения левой направленности. Одновременно в стране началось создание организованной антифашистской оппозиции: в 1941 г. была конституирована Коммунистическая партия Албании, в 1942 г. возникли Национальный фронт (Balli Kombetar) и монархическое движение «Легальность» (Legaliteta), ставившее целью возвращение на трон Албании короля Зогу I. Одной из причин формирования многочисленных оппозиционных движений и развития партизанской войны стало восприятие Албании в качестве оккупированной страны, всё шире распространявшееся в массах албанского населения.

Неспособность албанского правительства навести порядок в стране и нежелание премьер-министра Шефкета Верлаци перейти к более жесткой внутренней политике привели к смене премьер-министра. 4 декабря 1941 г. партийная власть в Албании была объединена с государственной: на должность главы правительства был назначен Мустафа Мерлика Круя. В качестве задач своего правительства он назвал усиление фашизации страны, укрепление структур фашистского государства, расширение рядов фашистской партии и усиление борьбы с любыми оппозиционными движениями, подрывающими «тоталитарность режима». Мустафа Круя оставался во главе правительства до 19 января 1943 г. Его заместителем по партии в ранге вице-секретаря остался Аларупи, вице-премьером был назначен Гьон Марка Гьони.

В январе 1943 г. Мустафа Круя ушел в отставку с поста главы правительства. Причиной ухода лидера албанских фашистов была неэффективность его деятельности по подавлению антифашистского движения в стране. Мустафа Круя в это время считал необходимым осуществление реформы режима, поскольку существовавшие формы и структуры не способствовали эффективной деятельности власти в стране.

Новым главой правительства был назначен Экрем Либохова. Министром – секретарем Албанской фашистской партии стал Кол Бибмирак. Правительство Либохова выдвинуло ряд предложений, которые были направлены королю Виктору Эммануилу III и Муссолини. Эти предложения, сформулированные в девяти пунктах, ставили своей целью по крайней мере формальное усиление независимости Албании от Италии. Среди предложений были следующие:

1.     создание официальной структуры – Двора короля Албании, который должен заменить собой институт королевского наместничества;

2.     ликвидация подсекретариата по албанским делам в Министерстве иностранных дел Италии и обмен официальными представителями между обеими странами;

3.     ревизия соглашений 1939 г. и предоставление Албании права на самостоятельные внешние сношения, чтобы гармонизировать албанскую внешнюю политику с независимостью страны;

4.     трансформация Албанской фашистской партии, с целью придания ей более «национального» характера, в чисто албанскую тоталитарную партию под названием «Гвардия Великой Албании», основанную на тех же самых фашистских принципах. При этом Дуче официально именуется «создателем Великой Албании», а члены Албанской фашистской партии автоматически станут членами новой партии;

5.     создание самостоятельных албанских вооруженных сил, отдельных от итальянских, размещенных в Албании;

6.     жандармерия, полиция, финансовая гвардия и милиция должны быть чисто албанскими и под албанским контролем;

7.     албанская фашистская милиция ликвидируется, её личный состав перераспределяется между албанскими жандармерией, полицией и т. д.

8.     должно быть пересмотрено соглашение о таможенном союзе;

9. возвращение этнических албанцев, выселенных с территории Черногории в Косово, на места их постоянного проживания.

1 апреля 1943 года Албанская фашистская партия была преобразована в Гвардию Великой Албании. Албанская фашистская милиция была ликвидирована.

После падения фашистского режима в Италии 25 июля 1943 года и капитуляции Италии 8 сентября 1943 года лидеры албанского фашизма поставили вопрос о «о пересмотре конституции и фундаментальных законов королевства для приведения их в гармонию с ликвидацией фашистского режима». Гвардия Великой Албании как организация сохранилась, но утратила характер фашистской организации. В 1944 году она прекратила существование.

Идеология

.

Идеологи итальянского фашизма подчеркивали, что Албанская фашистская партия значительно отличается от других внеитальянских организаций, включивших в своё название слово «фашистская». «Албанская национальная фашистская партия … является функциональным и структурным аналогом Национальной фашистской партии [Италии], партией, фашистской не только по названию, но партией в новом и особенном смысле, фашистской по сути», – подчеркивалось в редакционной статье журнала «Джераркия» , официального органа Национальной фашистской партии Италии. 

Тем не менее, в Италии подчеркивалось, что имеется и ряд существенных отличий Албанской фашистской партии от её итальянского аналога. «Прежде всего, – отмечалось в той же статье журнала «Джераркия», – в Албанской национальной фашистской партии отсутствует то, что в Национальной фашистской партии является её центральным ядром – старая гвардия» . Албанская фашистская партия заимствовала структуры, которые вырастали в итальянском фашизме на протяжении 20 лет его развития – сперва как движения, затем как партии. Но достаточно ли простого заимствования для того, чтобы новая организация стала полноценной фашистской партией? Этот вопрос автор статьи в журнале «Джераркия» оставил открытым. 

Конечно, по целому ряду аспектов программы Албанская фашистская партия отличалась от итальянской. Программные документы новой партии подчеркивали в качестве важнейшей задачи её деятельности достижение реального национального единства албанцев – как в идейном, так и в территориальном смысле. Поэтому программной целью партии стало создание Великой Албании – государства, которое охватывало бы все территории, населенные албанцами – собственно Албанию, северо-западные земли Греции и югославские территории – область Косово и Метохия, северо-западные районы Македонии, а также восток Черногории. Лозунг «Великой Албании» был важнейшим в идеологической подготовке участия Албании в войне против Греции, начатой Муссолини 28 октября 1940 г. Тем не менее, в основных программных пунктах и задачах обе фашистские партии были близки. 

Руководство

• 1939—1943 — Мустафа Мерлика Круя
• 1943 — Кол Биб Мирак
• 1943 — Малик Бей Бушати
• 1943 — Экрем Бей Либохова

Ссылки

• [www.heimat.de/home/illyria/i.php3?s=e&p=2004_01_09_fisher_jews_in_albania «The Jews of Albania during the Zogist and Second World War Periods»] by Bernd J. Fisher
• [web.archive.org/web/20080217020228/www.geocities.com/capitolHill/rotunda/2209/Albania.html States and Regents of the World: Albania]

Отрывок, характеризующий Албанская фашистская партия

Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.