Гвардия умирает, но не сдаётся

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Гвардия умирает, но не сдаётся!» (фр. La Garde meurt mais ne se rend pas!) — фраза, приписываемая генералу Пьеру Камбронну, командиру 1-го полка пеших егерей Императорской гвардии. Считается, что была произнесена им в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 года как ответ на предложение англичан сдаться. Авторство фразы впоследствии оспаривалось и даже явилось предметом судебного разбирательства[2]. Также вызывала дискуссии точная форма фразы. По некоторым версиям, Камбронн просто ответил «Дерьмо!» (фр. Merde!) или же начал ответ с этого слова, которое (как эвфемизм) иногда упоминается как «слово Камбронна»[3].





История выражения

См. также: Сто дней Наполеона и Битва при Ватерлоо

20 марта 1815 Наполеон произвёл своего верного соратника Камбронна в дивизионные генералы, но тот из скромности отказался от этого звания. Тогда 13 апреля император вернул ему должность командира 1-го полка пеших егерей Императорской гвардии. Именно с этим полком ему предстояло войти в историю, хотя некоторые источники и называют его ошибочно командиром дивизии[2]. В конце рокового дня 18 июня 1815 года, когда участь французов с подходом прусской армии Блюхера уже была решена, Камбронн построил в каре 2-й батальон своего полка и, будучи окружён со всех сторон неприятелем, на предложение сдаться ответил резким отказом. Залпами английских пушек и ружей батальон был уничтожен почти полностью. Сам Камбронн был ранен пулей в голову и в бессознательном состоянии взят в плен[4].

Ставшая легендарной фраза была в первый раз напечатана неделю спустя после битвы, в газете Journal général de France за 24 июня 1815 года как «La garde impérial meurt et ne se rend pas» («Императорская гвардия гибнет, а не сдаётся»)[5]. Следует отметить, что ставшее крылатым в русском языке «…но не сдаётся» отличается от французского оригинала. Французский союз et переводится и как соединительный «и», и как противительный «а» в зависимости от контекста. Иногда цитируемое по-французски «…mais ne se rend pas» («но» вместо «а»)[6] является, вероятно, позднейшим обратным переводом с английского или русского. Сам Камбронн узнал о своей моментально ставшей знаменитой фразе уже в плену. В разговоре с другими офицерами он сказал, что не припоминает такого ответа. По его словам, приближавшиеся англичане кричали по-французски «Сдавайтесь, гренадеры, сдавайтесь!» (Rendez-vous, grenadiers, rendez-vous!). На это он им ответил не про гвардию, а «кое-что другое»[3]. При этом он никогда не отрицал, что отвечал на крики приближающегося противника и не собирался добровольно попадать в плен. На банкете в Нанте в 1830 на вопрос о знаменитой фразе Камбронн ответил: «Я сказал кое-что менее блестящее, быть может, но более по-солдатски энергичное» (фр. J’ai dit quelques mots moins brillant peut-être, mais d’une énergie plus soldatesque)[7]. Позднее французские журналисты произвели собственное расследование и установили, что автором исходной статьи в Journal général de France был Бализон де Ружмон (фр. Balison de Rougemont), но тот настаивал, что ничего не додумывал при её написании[9]. В любом случае фраза, как выражение мужества и чести французской армии, уже начала своё независимое существование. Её распространению способствовали и популярные литографии Николя Шарле, особенно его «Гренадер Ватерлоо» (1817)[2][10]. Собственное мнение Камбронна никого уже не интересовало, и на воздвигнутом ему в 1848 памятнике были выгравированы знаменитые «La garde meurt et ne se rend pas». После открытия памятника сыновья генерала Мишеля подали в суд, заявив, что именно их отцу принадлежат эти слова, и предоставив показания свидетелей. Их отец, Клод-Этьен Мишель, командовал дивизией «старой гвардии» и в битве при Ватерлоо погиб. В 1848-м, однако, расследованию не был дан ход. В 1862 был опубликован знаменитый роман Виктора Гюго «Отверженные». В описании битвы при Ватерлоо у Гюго Камбронн кратко и ёмко отвечает «Дерьмо!» («Merde!» — том II, кн. I, гл. XIV). В XIX веке «Merde!» воспринималось гораздо грубее, чем в современном французском, и примерно соответствовало русскому «Пошли на …!». Со стороны автора было тогда большой смелостью включить подобное слово в литературное произведение[11]. Публикация романа вызвала новый всплеск интереса к эпохе Наполеона I. В тот же год сыновья генерала Мишеля подали повторный иск, требуя признать их отца автором фразы о гвардии, которая не сдаётся. В ходе последовавшего расследования на крайнем севере Франции, в деревне Вик (Vicq)[12] был найден доживающий свой век бывший наполеоновский гвардеец Антуан Дело́ (Antoine Deleau). Вызванный как свидетель, он был допрошен 30 июня 1862 года префектом Лилля в присутствии приглашённых свидетелей: маршала Мак-Магона, генерала Мэссиа́ и полковника Бореля. Дело́ подтвердил, что в день битвы Камбронн несколько раз произнёс «Гвардия умирает, но не сдаётся», и что этот призыв был подхвачен стоявшими поблизости гвардейцами.

После показаний Дело вопрос о словах и об их авторстве юридически был окончательно закрыт. Усэй в своём детальном исследовании отмечает[13], что настойчивый критик и сейчас может выдвинуть вопросы по нескольким направлениям. Во-первых, по архивным записям было установлено, что Антуан Дело служил во 2-м батальоне 2-го гренадерского полка и по плану развёртывания должен был находиться в 1500 шагах[~ 2] от 2-го батальона 1-го егерского полка, где находился Камбронн. Впрочем, события происходили на исходе битвы, когда все построения уже были смешаны и уцелевшие солдаты собирались у немногих центров организованной обороны. Во-вторых, нельзя исключить ложные воспоминания и эффект психологического давления у 72-летнего старика, перед которым стояли несколько высших офицеров и официальные лица префектуры. Последний аргумент как неопровергаем, так и непроверяем.

В XX веке вопрос о словах Камбронна возникал несколько раз по двум основным причинам. Во-первых, периодически появляются наследники и потомки генерала Мишеля, настаивающие на его авторстве. Во-вторых, периодически ставится под сомнение героизм Камбронна и всей ситуации. Появляются «свидетельства», что Камбронн ничего не говорил, а просто сдался англичанам. Или же, ещё более изощрённо, сказал свои знаменитые слова и после этого сдался английскому офицеру (в некоторых вариантах — английскому мальчику-барабанщику)[14]. Авторам новых исторических открытий, вероятно, неизвестно, что в архивах Великобритании и Франции хранятся подлинные документы о ранении и взятии в плен Камбронна, вплоть до отчёта английского врача, который лечил его рану в плену[4].

Напишите отзыв о статье "Гвардия умирает, но не сдаётся"

Комментарии

  1. ↑ Следует уточнить, что гренадеры и егери (Камбронн) относились к разным родам войск.
  2. ↑ Шаг — устаревшая мера длины, примерно равная 0,3 м. То есть 1500 шагов составляют примерно 450 метров.

Примечания

  1. ↑ Houssaye, 1907, p. 36.
  2. ↑ 1 2 3 Крылатые слова / сост. Н. С. Ашукин, М. Г. Ашукина. — 4-е изд. — М. : Художественная литература, 1988. — С. 72—73.</span>
  3. ↑ 1 2 Houssaye, 1907, p. 51—52.
  4. ↑ 1 2 Houssaye, 1907, p. 35.
  5. ↑ Houssaye, 1907, p. 9.
  6. ↑ Mould, M. The Routledge Dictionary of Cultural References in Modern French. — US : Taylor & Francis, 2011. — P. 53. — ISBN 9781136825736.</span>
  7. ↑ Houssaye, 1907, p. 53.
  8. ↑ Holmes, R. Grandes batailles. — F. Nathan, 1978. — P. 69.</span>
  9. ↑ Houssaye, 1907, p. 11.
  10. ↑ [wwwcano.lagravure.com/napoleon_charlet_lithos.htm Nicolas-Toussaint Charlet] (фр.). Galerie Laurencin. Проверено 18 февраля 2012. [www.webcitation.org6Ae9yjZem Архивировано из первоисточника 13 сентября 2012].
  11. ↑ Prendergast, Ch. Paris and the Nineteenth Century. — Oxford : Wiley-Blackwell, 1995. — P. 106. — ISBN 9780631196945.</span>
  12. ↑ [www.1789-1815.com/deleau.htm Le mot de Cambronne] (фр.). 1789-1815.com. Проверено 18 февраля 2012. [www.webcitation.org/6Ae9zMFn8 Архивировано из первоисточника 13 сентября 2012].
  13. ↑ Houssaye, 1907, p. 25—26.
  14. ↑ [www.napoleon-series.org/research/miscellaneous/c_cambronne.html Cambronne’s Words] (англ.). The Napoleon Series. Проверено 18 февраля 2012. [www.webcitation.org/6Ae9zrgeb Архивировано из первоисточника 13 сентября 2012].

    15. </ol>

Литература

  • Houssaye, H. [ia802704.us.archive.org/35/items/lagardemeurtetn00housgoog/lagardemeurtetn00housgoog.pdf La garde meurt et ne se rend pas: Histoire d’un mot historique]. — P. : Perrin et Cie, 1907.</span>
  • Alexander Statiev. “La Garde meurt mais ne se rend pas!” Once Again on the 28 Panfilov Heroes // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. — Volume 13. — Number 4 (Fall 2012).

Отрывок, характеризующий Гвардия умирает, но не сдаётся

Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гвардия_умирает,_но_не_сдаётся&oldid=81451125»