Виомарк
| Виомарк брет. Wiomarc | ||
| ||
|---|---|---|
| 822 — 825 | ||
| Предшественник: | Морван | |
| Преемник: | Эриспоэ | |
| ||
| 818 — 825 | ||
| Предшественник: | Морван | |
| Преемник: | Пиринис | |
| ||
| до 825 | ||
| Смерть: | 825 | |
| Отец: | Мораван | |
| Дети: | сын: Пиринис | |
Виома́рк[1] (брет. Wiomarc, фр. Guyomarch; убит в 825) — руководитель антифранксского восстания бретонцев (822—825). Предположительно, граф Леона (818—825) и/или Корнуая (до 825), а также король Бретани (822—825).
Биография
В современных Виомарку исторических источниках не содержится никаких сведений о его происхождении и отсутствуют данные о месте его правления. Однако историки XVII—XIX веков, основываясь на бретонских народных преданиях и данных ономастики, считали Виомарка сыном Морвана, называя его преемником отца в графстве Леон, а всех последующих правителей этого владения — его потомками. Так же распространёнными были мнения, согласно которым, Виомарк правил только графством Корнуай или этим и Леонским графством одновременно. На основании этих же источников Виомарку приписывалось и обладание титулом «король Бретани»[2][3].
Первое достоверное свидетельство о Виомарке относится к 822 году, когда он был назван франкскими анналами главой нового восстания бретонцев. Для подавления мятежа осенью этого года в Бретань вторгся граф Нанта Ламберт I. Франки разорили некоторые районы полуострова, но не смогли положить конец восстанию[4]. В 824 году император Людовик I Благочестивый был вынужден лично возглавить новый поход против Виомарка. Собранное в Ренне большое войско было разделено на три части, которые возглавляли сам монарх и его сыновья, Пипин Аквитанский и Людовик Немецкий. В походе, начавшемся в ноябре месяце, участвовали и многие королевские вассалы, включая графов Ламберта Нантского и Матфрида Орлеанского. Франки более месяца опустошали бретонские земли, однако о каких-либо военных столкновениях источники не сообщают[5][6].
Разорение своих владений вынудило Виомарка искать примирения с франками. В мае 825 года вместе с другими представителями бретонской знати он прибыл в Ахен на генеральную ассамблею Франкской империи. Здесь Виомарк объявил о своей покорности Людовику Благочестивому, получил от императора прощение и принёс ему клятву верности, после чего с богатыми дарами возвратился в Бретань. Однако и впоследствии Виомарк продолжил нападать на земли королевских вассалов. В результате, в этом же году он был схвачен в своём собственном доме людьми графа Нанта Ламберта I и убит[6][7].
Виомарк от брака с неизвестной по имени женщиной имел единственного сына Пириниса, который унаследовал леонские владения своего отца[2].
Напишите отзыв о статье "Виомарк"
Примечания
- ↑ Также известен как Виомарх, Вимарк и Гвиомарх.
- ↑ 1 2 Morice P.-H. [books.google.ru/books?id=wDARAQAAMAAJ&printsec=titlepage Histoire ecclésiastique et civil de Bretagne]. — Guingamp: Chez Benjamin Jollivet, 1835. — Т. I. — P. LIII, 148—151. — 358 p.
- ↑ Daru P. B. [books.google.ru/books?id=eg4Ucmv28BcC&pg=PA193 Histoire de la Bretagne]. — Paris: Firmin Didot Père et Fils, 1826. — Т. I. — P. 193—194. — 448 p.
- ↑ Анналы королевства франков, год 822; Астроном. «Жизнь императора Людовика», 35.
- ↑ Анналы королевства франков, год 824; Теган. «Деяния императора Людовика», 31; Эрмольд Нигелл. «Прославление Людовика» IV, 113—146.
- ↑ 1 2 Smith J. M. H. [books.google.ru/books?id=sUzJl8I-S0EC&pg=PA66 Province and empire: Britanny and the Carolingians]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1992. — P. 66. — 237 p. — ISBN 978-0521382854.
- ↑ Анналы королевства франков, год 825; Астроном. «Жизнь императора Людовика», 39.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Виомарк
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
