Гдовское викариатство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гдо́вское викариа́тство — викариатство Ленинградской (Петроградской, Санкт-Петербургской) епархии Русской Православной Церкви.



История

Появилось в связи с переименованием Санкт-Петербургской епархии в Санкт-Петербургскую и Ладожскую — Ладожское викариатство упразднялось, а епископ Ладожский Николай (Налимов) с 24 октября 1892 года становился епископом Гдовским.

В ведении Гдовских епископов находилось церковно-школьное дело Санкт-Петербургской епархии, они являлись председателями совета епархиального братства Пресвятой Богородицы, обладавшего правами епархиального училищного совета. Местопребывание Гдовских архиереев — Александро-Невская лаврав Санкт-Петербурге. Кафедральный храм — Димитриевский собор в Гдове.

Избранному на Петроградскую кафедру в мае 1917 года епископу Гдовскому Вениамину (Казанскому) определением Святейшего Синода от 14—17 июня того же года был присвоен титул «Петроградский и Гдовский». В связи с этим Гдовское викариатство упразднялось.

Возобновление Гдовского викариатства произошло в условиях, когда в Ленинграде в продолжение более 3 лет не было правящего архиерея. 12 января 1926 года во епископа Гдовского был хиротонисан архимандрит Димитрий (Любимов), 26 декабря 1927 года отделившийся от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). При назначении последним на Ленинградскую кафедру 10 февраля 1928 года митрополита Серафима (Чичагова) ему был усвоен титул «Ленинградский и Гдовский», соответственно Гдовское викариатство прекратило существование. Епископ Димитрий (с 7 января 1929 года — архиепископа), сохраняя титул епископа Гдовского, управлял приходами и монастырями Ленинградской епархии, отделившимися от митрополита Сергия и подчинявшимися митрополита Иосифу (Петровых).

Епископы

иосифлянское викариатство

Напишите отзыв о статье "Гдовское викариатство"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гдовское викариатство

Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.