Гебдон, Иван

Иван Гебдон
Род деятельности:	дипломат
Дата смерти:	между 1665-67 включит.
Место смерти:	Англия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иван Гебдон — английский дипломат, русский резидент в Голландии и Англии.

Биография

Иван Гебдон прибыл с британских островов в Россию в 1647 году и первое время был толмачом при живших в Москве среди таких же как он английских «гостей». В 1650 году у него были взрослый сын Иван Ричард и дочь, замужем за торговым англичанином Томасом Брейном. Из дел Приказа тайных дел видно, что царь Алексей Михайлович через его посредничество выписывал из Западной Европы шелковые ткани, ковры, хрустальную посуду, чеканные кубки и т. п., приглашал на свою службу золотого и серебряного дела мастеров, алмазников, резцов. Ему же поручалась продажа русского сырья за границей. За свою службу Г. получал жалованья 3000 ефимков.

Обыкновенно русские товары он продавал по более дешевой цене, а иноземные товары покупал по более дорогой, чем та, которая указывалась ему в Москве. 19 января 1652 года определено было послать в Голландию, Цесарию, Флоренцию и Венецию купчин Ивана Лента и Ивана Гебдона для покупки про дворцовый обиход узорочных товаров на 10000 рублей. В самом начале поездки, еще в Риге, Гебдон узнал местопребывание самозванца Тимошки Анкудинова, выдававшего себя за сына царя Василия Шуйского. По приказу из Москвы он принял участие в его поимке и содействовал его выдаче.

7 июня 1654 году И. Гебдон возвратился в Москву и привез с собою каменье, аксамиты, атласы золотные и гладкие, бархат и т. п. Вместе с тем он донес о желании флорентийского герцога производить с Московским государством торг. Царь остался весьма доволен привезёнными из-за границы товарами и даже наградил его.

В 1655 году Иван Гебдон, в компаний с другими англичанами, активно занялся бизнесом по добыче икры.

В 1656 году он ездил самостоятельно в Венецию в звании «гостя и комиссариуса».

21 марта 1658 года Гебдон И. был отправлен в Голландию, в звании комиссариуса, с сыном Ричардом для покупки оружия и приглашения на русскую службу офицеров, доктора и аптекаря. В декабре 1659 году он возвратился в Москву с грамотой голландских штатов к царю и был награждён соболями на 200 рублей. В этом же году он стал вести смоляное дело; откуп был дан ему на три года, а затем продолжен еще на столько же. Кроме икряного и смоляного дела, он, будучи весьма предприимчивым человеком, не отказывался и от других торговых операций.

16 июня 1660 году он послан был в звании резидента в разные государства, главным же образом в Голландию и Англию. В Голландию он повез государевы грамоты к штатам и к Амстердамской компании с просьбой дозволить купить всякого ружья и пороху и нанять в московскую службу генералов, офицеров, рейтар, солдат и всяких мастеровых. Выехав из Архангельска в октябре, он 1 ноября приехал в Амстердам, а 20-го принят был штатами. Порученное ему дело о займе сначала не удалось, но потом он сумел запродать торговому дому Фоглер и Клинк пеньку на 90000 рублей и получить аванс. Купленные на эти деньги порох и мушкеты он отправил в Москву со своим сыном. Нанятые им генерал-поручик Карл Эргарт и другие офицеры приехали в Москву в 1662 году.

Из Голландии Иван Гебдон отправился 26 декабря 1660 года в Англию, где в это время возвратил себе престол Карл II Стюарт. Русский резидент сообщил королю желание русского царя нанять на свою службу 3000 конных и пеших ратных людей с офицерами. Король разрешил набирать ратных людей, и его разрешение было утверждено парламентом 29 марта 1661 года. С известием об этом и с королевским письмом Гебдон послал в Москву своего сына Ивана (младшего). Ему удалось нанять на русскую службу 3000 рядовых с генералом Вилимом Келетравом, полковниками и офицерами во главе.

В 1662 году были отправлены в Англию, по совету Гебдона, послы стольник князь Пётр Семёнович Прозоровский и дворянин Иван Желябужский поздравить Карла II с восшествием на престол.

В Лондоне Желябужский поссорился с Гобдоном и донёс в Москву, что Гобдон утаивает получаемые из королевской казны деньги на содержание послов, дает им дурную пищу, взял себе на посольском дворе лучшие комнаты, распускает дурные слухи о русских людях, дешевит царские подарки и препятствует послам исполнить данное им поручение — занять у английских купцов 31000 ефимков.

До 1663 года Гебдон почти все время жил в Англии, но иногда ездил и в Голландию, а в конце 1663 года в Венецию.

6 февраля 1664 года он приехал в Москву вместе с английским великим и полномочным послом графом Карлом Карлейлем. Через неделю он был принят царем и представил королевское письмо с уведомлением о том, что Карл II пожаловал Гебдона за верную его к царю службу, в присутствии русского посла князя Прозоровского, кавалером и своим камер-юнкером.

Летом 1664 года Ивану Гебдону пришлось отвечать на предъявленные ему послами обвинения. В челобитной своей, поданной им по этому поводу царю, он просил:

«Пожалуй меня, иноземца, для моих службишков, что я служил тебе, великому государю, не вели, государь, меня, иноземца, и моих в напрасной разорить и отгонить от своей государской милости... а буде... какие мои слова были, которые... не довелось мне говорить, вели, государь, почесть к моему иноземчеству».

Карлейль, посланный, чтобы просить возвращения привилегий английским купцам, потерпел в этом неудачу и уехал в Швецию. В Лондон послан был стольник Дашков для объяснений. К нему явился возвратившийся в Англию Гебдон с предложением своих услуг царю и хвалился, что он уговаривает вельмож не заключать союза с Швецией против царя, представляя, что России они этим большого вреда не сделают, а без русских товаров им обойтись нельзя.

16 сентября 1667 года кавалер Иван Гебдон вновь приехал в Москву уже в качестве чрезвычайного английского посла и просил о возвращении английским купцам прежних привилегий и о высылке голландских купцов из России. 9 июля 1668 года царь отпустил его и обещал рассмотреть его требования.

4 января 1677 года прибыл в Москву чрезвычайный английский посланник, кавалер Иван Гебдон-сын. Он был прислан поздравить царя Фёдора III Алексеевича с восшествием на престол и возобновить просьбу о возвращении английскому купечеству прежних привилегий. 9 сентября Гебдон получил отпускную аудиенцию, но остался в Москве. Продолжительное его пребывание вызвало неудовольствие царя; 14 ноября он написал к королю письмо с жалобой, что Гебдон, «быв отпущен из Москвы, не едет, за отца своего в долгах считаться не хочет и о долгах отца своего, бив челом бесстыдно, великую ему государю навел докуку». Неудовольствие царя еще увеличилось, когда 4 января 1678 года слуга Гебдона убил стрельца. Только 5 марта Гебдон покинул Москву.

Литература

• Бантыш-Каменский Н. Н. «Обзор внешних сношении России» (по указателю);
• Гурлянд И. Я., «Иван Гебдон, комиссариус и резидент», Ярославль 1903;
• Московский главный архив Министерства иностранных дел, Английская книга 1663—64 гг., № 11, лл. 730, 731;
• «Русская историческая библиотека», том XXI, «Дела Тайного приказа», книга I, СПб., 1907 г. (по указателю);
• Соловьёв С. М., «История России», изд. Общественной пользы, кн. III, стр. 527—534.

Отрывок, характеризующий Гебдон, Иван

– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.