Гебелев, Михаил Львович

Михаил Львович Гебелев
Фото из личного дела
Род деятельности:	руководитель подполья в Минском гетто 1941-1942
Дата рождения:	15 октября 1905(1905-10-15)
Место рождения:	Узляны,Пуховичский район
Гражданство:	СССР
Дата смерти:	1942(1942)
Место смерти:	Минск
Отец:	Лейба Гебелев
Мать:	Рися Гебелева
Супруга:	Хася Кацнельсон
Дети:	Раиса, Зинаида и Светлана
Награды и премии:

Михаи́л Льво́вич Ге́белев (15 октября 1905, Узляны, Российская империя — 1942, Минск) — один из руководителей коммунистического подполья в городе Минске в период немецкой оккупации Белоруссии во время Второй мировой войны. Секретарь Тельмановского подпольного райкома, руководитель подполья в Минском гетто. Арестован и казнён нацистами в 1942 году.

Биография

Родился в деревне Узляны в 1905 году. Отец Лейба Гебелев был столяром-краснодеревщиком, а мать Рися умерла в 1919 году от тифа. Лейба остался с 8-ю детьми — (4 мальчика и 4 девочки). В Узлянах в 1920-е годы Михаил был секретарем комсомольской организации и депутатом сельского совета.

В 1927 году Михаила призвали в армию, службу он проходил в Бобруйске, в 10-м стрелковом полку 4-й дивизии имени Германского пролетариата. Во время службы окончил полковую школу, стал командиром отделения и вступил в ВКП(б). В этот же период он познакомился с Хасей, дочерью парикмахера из местечка Любоничи, и женился на ней.

После демобилизации переехал в Минск и работал столяром на заводе имени Молотова. Параллельно учился на рабфаке, в Комвузе и школе пропагандистов. После окончания этой школы в 1939 году и до начала Великой Отечественной войны был назначен инструктором-пропагандистом Сталинского райкома ВКП(б) города Минска. Семья Гебелева — он сам, жена и три дочери (младшая Светлана родилась 8 июня 1941 года) жила в одной комнате в доме на ул. Мясникова.

24 июня 1941 года Гебелев поехал на армейский сборный пункт в Уручье, однако там царила паника и неразбериха. Гебелев вернулся в Минск и возглавил подполье в созданном нацистами 20 июля 1941 года еврейском гетто.

В июле 1942 года был арестован оккупационными властями и казнён. Точная дата казни и место захоронения тела до сих пор неизвестны. В гетто погибли также 16 его родственников.

Подпольная деятельность

После гибели в одной из облав в гетто летом 1941 года Якова Киркаешто Гебелев стал членом руководящей «тройки» подполья гетто, включавшего кроме него Исая Казинца и Гирша Смоляра. Как единственный минчанин в руководстве, хорошо знавший город Гебелев был связным между подпольем гетто и «русскими районами».

За мужество и личную храбрость Гебелев получил кличку «Бесстрашный Герман». Гебелев занимался многими вопросами подпольной работы, в первую очередь отбором и отправкой боеспособных узников гетто в партизанские отряды. Кроме этого он занимался созданием первой подпольной типографии, прятал в укрытиях гетто городских подпольщиков, которых искало гестапо. В сотрудничестве с членом городского магистрата Василием Орловым, ответственным за деятельность русских детских домов, была налажена система спасения еврейских детей. В городскую управу в оговоренное время из гетто приводили якобы подкинутых или беспризорных детей, их распределяли в детские дома.

После ареста 26 марта 1942 года Исая Казинца Гебелев, по утверждению Гирша Смоляра, «фактически стал в это время одним из руководителей общегородской организации».

В начале мая 1942 года на совещании руководства минского подполья в городе было создано 5 подпольных райкомов ВКП(б). Тельмановский райком (гетто) возглавил Гебелев.

Гестапо вело розыск руководства подполья и летом 1942 года в подполье было принято решение отправить Гебелева в партизанский отряд. После войны земляк Гебелева Симон Шнайдер, также бывший узником минского гетто, рассказал Хасе Гебелевой:

Я был там, на площади, откуда отправлял группу из гетто в партизанский отряд Миша Гебелев. Он должен был уйти с этой группой в партизаны. В грузовике оставалось одно место — для него. Но он увидел меня и сказал: «Езжай ты, Симон. Я в следующий раз…». Я отказывался. Он настоял. Он умел убеждать. Он спас меня. А сам…

В июле 1942 года Гебелев был арестован в городе и заключён в тюрьму. Подпольщики готовили его побег, собрали деньги и нашли надзирателя, готового им помочь. Однако Гебелева неожиданно перевели из городской тюрьмы в здание гестапо затем повесили.

После смерти Гебелева и ухода Гирша Смоляра в партизаны в ноябре 1942 года подпольный райком прекратил свою деятельность, а оставшиеся подпольщики также ушли в партизаны. Историк Давид Мельцер писал:

Усилиями подпольного комитета Минского гетто, возглавляемого Михаилом Гебелевым, удалось вывести в леса около десяти тысяч человек. Ими были созданы или значительно пополнены девять партизанских отрядов и 208-й отдельный партизанский полк

Награды и увековечивание памяти

После войны деятельность Гебелева как и других еврейских подпольщиков и партизан подвергалась замалчиванию. Лишь 13 мая 1965 года указом Президиума Верховного Совета СССР Михаил Гебелев посмертно был награждён орденом Отечественной войны второй степени.

В Белоруссии имя Гебелева как героя подполья впервые было публично озвучено 13 октября 1993 года в 50-летнюю годовщину гибели минского гетто. Имя Михаила Гебелева в числе других подпольщиков была названо в выступлении на торжественном юбилейном собрании председателем Верховного Совета Белоруссии Станиславом Шушкевичем.

К столетию со дня рождения 15 октября 2005 года одной из улиц Минска было присвоено имя Михаила Гебелева. В это же день дочери Михаила Светлане Гебелевой была вручена награда: президент Белоруссии Александр Лукашенко наградил посмертно Михаила Гебелева медалью «60 лет освобождения Республики Беларусь от немецко-фашистских захватчиков». Портрет Михаила Гебелева для мемориальная доски создали заслуженный архитектор БССР, лауреат Ленинской премии, Государственной премии Республики Беларусь Леонид Левин и скульптор Александр Дранец. Под портретом отлиты строчки: «Улица названа именем одного из организаторов Минского антифашистского подполья, секретаря районной подпольной организации на территории Минского гетто в годы Великой Отечественной войны Михаила Львовича Гебелева. Погиб в 1942 году».

Семья

Жена и дети Гебелева успели эвакуироваться и вернулись в Минск после войны. Отец Михаила Лейба в 1941 году убил немецких солдат, остановившихся у него в доме в Узлянах, и бежал в Минск. Он погиб в Минском гетто.

Жена Михаила Хася Гебелева умерла в Минске 20 сентября 1987 года. Все три дочери Гебелева со своими семьями живут в США.

Литература

• Гебелева С. М. [www.netzulim.org/R/OrgR/Articles/Stories/gebeleva.pdf Долгий путь к заветной улице]. — Мн.: И. П. Логвинов, 2010. — 162 с. — ISBN 978-985-6901-78-5.
• Розинский Г. Дети минского гетто. — Мн.

Ссылки

• Гебелева С. М. [mishpoha.org/n18/18a11.shtml На заветной улице.] Мишпоха № 18.
• Иоффе Э. Г. [www.vminsk.by/news/26/37408/ Секретарь подпольного райкома.] Вечерний Минск. 21 сентября 2005.
• Иоффе Э. Г. [www.vminsk.by/news/26/63992/ О герое Минского гетто.] Вечерний Минск. 23 августа 2010.

Отрывок, характеризующий Гебелев, Михаил Львович

Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…