Гебры
| Самоназвание |
Бехдин, Зартошти |
|---|---|
| Численность и ареал | |
| Язык | |
| Религия | |
| Расовый тип | |
| Входит в | |
| Родственные народы | |
Гебры (перс. زرتشتیان, بهدینان [zærtoʃtijɒ'n], [behdinɒ'n]) — исповедующая зороастризм древнейшая этноконфессиональная группа в Иране, наряду с парсами одно из двух последних в мире сообществ, сохранивших эту религию. Являются официально признанным религиозным меньшинством. В настоящее время число зороастрийцев в Иране составляет около 45 тыс. чел., проживающих в основном в Тегеране, Йезде, его окрестностях и Кермане.
Содержание
Название
Зороастрийцы традиционно именуют себя «бехдинами» (перс. بهدینان [behdinɒ'n]) — «приверженцами благой веры» (то есть зороастризма) или «заратуштрийцами» (перс. زرتشتیان [zærtoʃtijɒ'n]) — последователями пророка Заратуштры (перс. زرتشت [zærto'ʃt]). Последнее наименование принято в Исламской Республике Иран и как официальное.
Существуют также устаревшие внешние наименования, получившие пренебрежительную окраску: огнепоклонники (перс. آتشپرست [ɒtæʃpæræ'st]) и гебры (перс. گبر [gæbr]). Последнее происходит от арамейского gbrʾ/gabrā букв. «человек», как называли свободных жителей Месопотамии в Сасанидском Иране. Название, по всей видимости, было перенесено с зороастрийской общины Месопотамии на всех зороастрийцев при исламизации Ирана[1] и со временем стало не совсем точным синонимом араб. كافر [ka: fir] «неверный», что особенно видно в тюркском слове гяур, заимствованном из фарси. Тем не менее непосредственно кафирами зороастрийцы, традиционно считающиеся «Людьми Писания» (хотя в исламе у них этот статус спорен), в Иране не назывались.
Другими устаревшими и вышедшими из употребления названиями зороастрийцев являются перс. مغ [moʁ], араб. مجوس [madʒu: s] — «маги», по имени священнического сословия зороастрийцев.
История
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение Портал |
| Основы вероучения |
| Дуализм |
|
Спента Маинью · Ангра-Майнью |
| Религиозные тексты |
| Гаты · Авеста Денкард · Бундахишн |
| Богослужение и культура |
|
Мобед · Ясна |
| Последователи |
|
Гебры |
|
|
В Средние века
Современные зороастрийцы Ирана являются остатком древнего зороастрийского населения, преобладавшего в Сасанидском Иране. Последовавшая за арабским завоеванием исламизация страны, сопровождаемая как прямым навязыванием ислама силой, так и экономическим и социально-политическим давлением, на протяжении веков постоянно сокращали численность иранских зороастрийцев. Если ещё в IX—X вв. значительные общины «огнепоклонников» сохранялись в Фарсе, Исфахане, Рее, Герате, Систане и других областях Ирана, то после монгольских завоеваний и походов Тимура зороастрийцы, за исключением переселившихся в Гуджарат парсов, уцелели только в районе городов Йезда и Кермана, куда были перенесены главные священные огни и куда перебрались высшие мобеды[2].
Зороастрийцы должны были платить джизию, что, однако, не застраховывало их от «случайных» поборов и не давало им защиты, они не могли строить дома и храмы без разрешения мусульман, у них были ограничения в выборе профессии, одежде, способе передвижения. Испытывали они и бытовое неприязненное отношение окружающих мусульман[2]. Известны и случаи массового истребления огнепоклонников. Одно из них связано с насильственным обращением в ислам по приказу шаха Хосейна I группы зороастрийцев, переселённых из Йезда в Исфахан ещё Аббасом Великим. Другая катастрофа постигла в 1720 году зороастрийцев Кермана, когда вторгшиеся в Иран афганцы уничтожили бо́льшую часть общины этого остана[2].
В окрестностях Йезда и Кермана большинство зороастрийцев занималось земледелием и садоводством в крайне суровых условиях маловодья. Часто их привлекали на работы по уходу за садами, строительству. Большинство торговых профессий им были под запретом, но в самом городе Йезде образовалась и торговая прослойка.
Язык
Разговорным языком йездской и керманской общин традиционно является относящийся к северо-западной подгруппе иранских языков язык/диалект дари (не путать с афганским дари). Диалект существенно отличается от персидского языка и, в частности, от диалектов, на которых разговаривает окружающее шиитское население. Мусульмане, не понимающие этот диалект, называют его габри («язык неверных»).
Зороастрийский дари принадлежит к континууму центральноиранских диалектов, окружающих пустыню Деште-Кевир[3] и представляет собой, по всей видимости, потомок местных диалектов региона, сохранившихся у замкнутого и изолированного религиозного меньшинства, не подвергшегося персизации, как это случилось с вовлечёнными в общие этнические процессы Большого Ирана иранцами, принявшими ислам.
Дари никогда не служил ни языком культа, ни языком литературы и официальных документов, всегда оставаясь сугубо бытовым языком. Даже зороастрийская поэзия до недавнего времени всегда составлялась только на фарси.
Все носители дари двуязычны. Зороастрийцы, переселившиеся за переделы Йезда и Кермана, довольно быстро переходят на фарси и в бытовом общении. В самих двух городах в последнее время с прекращением изоляции и активным вовлечением зороастрийцев в общеиранскую жизнь дари также подвергается сильному воздействию фарси.
Современное положение
Расселение
Усилившаяся во 2-й пол. XX в. миграция зороастрийцев из районов исторического компактного расселения привела бо́льшую часть переселенцев в столицу Ирана Тегеран. В настоящее время большинство зороастрийцев Ирана проживает именно в этом мегаполисе и его крупном пригороде Кередже. Глава Анджомана мобедов Тегерана, которым в настоящее время является Ардашир Хоршидиан, является неофициальным религиозным и общественным лидером всего зороастрийского сообщества Ирана. Тегеранская община обладает большим храмом огня (1908 г. постройки), зороастрийской высшей школой мобедов и другими религиозно-общественными учреждениями. Община имеет представителя в Иранском парламенте (Эсфандияр Эхтияри).
Вторая по численности и значимости община населяет остан Йезд, где расположен Йездский Аташ Варахрам — главный зороастрийский храм Ирана. Йезд — единственный остан Ирана, где сохранились зороастрийские сельские поселения, однако большинство йездских зороастрийцев проживает в городе Йезд, его пригородах (включённых в городскую черту) и других городах остана. Зороастрийцы составляют около 5 % населения столицы края. Зороастрийскими кварталами и сёлами остана являются:
- Город Йезд: кварталы Куче-йе Биюк и Каснуе
- Пригороды: Хорремшах, Ахарестан, Носратабад, Насриабад, Марьямабад, Касемабад
- Шахрестан Эрдекан: Шарифабад, Аллахабад
- Шахрестан Мейбод: Мохаммадабад, Хасанабад, Мазреэ-йе Калантар
- Шахрестан Эшкезар: Насрабад, Хосейнабад, Алиабад
- Шахрестан Мехриз: Рахматабад
- Город Тафт: кварталы Сарде, Рахматабад, Баба-Хандан
- Шахрестан Тафт: Зейнабад, Мобараке, Чам (Хосейни)
В окрестностях Йезда расположены 5 особо почитаемых мест, называемых пирами, куда зороастрийцы совершают ежегодные паломничества.
Третья по значимости община проживает в городе Керман (кварталы Махалле-йе Шахр, Будагбаг, Насрие и Моттахари), где существует два больших храма и храм-музей зороастрийской культуры. Храмы огня также существуют у небольших зороастрийских общин Шираза и Исфахана. Некоторое количество зороастрийцев проживает также в Захедане.
Известные зороастрийцы Ирана
См. также
Напишите отзыв о статье "Гебры"
Примечания
- ↑ [www.iranica.com/articles/gabr- Mansour Shaki. Gabr]
- ↑ 1 2 3 [avesta.isatr.org/zoroastr/Doroshenko002.htm Е. А. Дорошенко Зороастрийцы в Иране (Историко-этнографический очерк).- М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982. Глава II. Судьба зороастрийцев в средние века и новое время. Зороастрийцы Ирана и парсы Индии ]
- ↑ [www.iranica.com/articles/behdinan-dialect Gernot L. Windfuh. BEHDĪNĀN DIALECT]
Ссылки
- [news.bbc.co.uk/1/shared/spl/hi/picture_gallery/05/middle_east_zoroastrians_in_iran/html/1.stm Фотогалерея зороастрийского Ирана]
- [www.kunstkamera.ru/kunst-catalogue/index.seam?path=62%3A3496087%3A3504489%3A3504495&c=PHOTO&cid=730326 Фотокаталог Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гебры
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
