Керлы

Керлы (или кэрлы; англо-сакс.: churl или ceorl) — слой простых свободных земледельцев-крестьян в англосаксонский период истории Британии. Керлы составляли социальную основу англосаксонского общества. Постепенно имущественная дифференциация в среде керлов привела к выделению различных групп зависимого крестьянства и падению значения свободных земледельцев как социальной страты древнеанглийского общества.

В Скандинавии существовал аналогичный социальный слой карлов.

Социальный статус

Первоначально англосаксонское слово ceorl означало просто «человек»: керлы представляли собой потомков той массы свободных англов, саксов и ютов, которые в V-VI веках пересекли Северное море и расселились в Британии. В ранних англосаксонских документах (законы Этельберта, короля Кента, начало VII века; законы Инэ, короля Уэссекса, 694 г.) не содержится никаких упоминаний о зависимых крестьянах, что позволяет сделать вывод что основная масса населения англосаксонских королевств VI—VII века была свободной. Личные права и свободы керла подчёркивало установление достаточно крупного вергельда (штрафа за насильственную смерть): 200 серебряных шиллингов в Уэссексе и 100 золотых шиллингов в Кенте.

Экономическая основа

Экономическую основу хозяйства керла и гарантию его личной свободы составлял достаточно крупный земельный надел — гайда (в Кенте — сулунг), принадлежащий крестьянину на праве собственности. Размер надела варьировался от 40 до 200 акров и обрабатывался силами «большой семьи» керлов. Крестьяне пользовались полной хозяйственной самостоятельностью на своём наделе, за исключением некоторых ограничений, налагаемых коммунальным способом ведения хозяйства в отдельных регионах страны (система открытых полей в Средней Англии). Помимо пахотной земли, разделённой, обычно, на участки, керлы имели в общинном пользовании прилегающие леса и пастбища. Господствующим типом поселений керлов были небольшие деревни, расположенные в ранний период англосаксонской Британии, главным образом, по берегам рек. Однако община не играла главную роль в англосаксонском крестьянстве, на первый план с самых древних времён вышли индивидуальные (точнее, семейные) способы хозяйствования.

Государственные повинности

Свободный статус керла предполагал целый ряд повинностей в пользу государства. Наиболее тяжёлой была обязанность уплаты продуктовой ренты (англо-сакс.: feorm) королю. Эта повинность возникла, вероятно, из традиционного обычая «кормления» короля у своих подданных во время его перемещения по стране. Размеры продуктовой ренты из-за скудности источников не поддаются определению, однако общим принципом было предоставление группой керлов продуктов в размере, достаточном для содержания короля и его свиты в течение одного дня в году. Сбор ренты проводился королевскими сборщиками по округам. Некоторую оценку величины продуктовой ренты дают законы Инэ 694 г., в которых содержится предписание, что с земельного участка в 10 гайд ежегодно причитается собирать следующие продукты:

10 бочонков мёда; 300 хлебов; 12 ведёр тёмного эля; 30 ведёр светлого эля;

2 быка или 10 баранов; 10 гусей; 20 кур; 10 кругов сыра;

1 бочонок масла; 5 лососей; 20 фунтов фуража; 100 угрей.

Денежных платежей и вообще налоговой системы в англосаксонских королевствах до вторжений викингов не существовало.

Кроме продуктовой ренты керлы были обязаны нести ещё три вида повинностей в пользу государства, которые в англосаксонских хартиях именуются trimoda neccessitas:

• личное участие в национальном ополчении — фирде;
• выполнение работ по строительству и ремонту мостов;
• выполнение работ по строительству и ремонту королевских замков-бургов.

Эти повинности, обычно, были неотделимы от земельного участка даже при даровании его королём своим приближённым или церкви. Величина этих повинностей определялась исходя из размера земельного участка в гайдах.

Появление зависимого крестьянства

Важнейшим процессом трансформации слоя керлов в англосаксонской Британии была постепенная потеря ими экономической и личной свободы, приводившая к образованию слоя зависимого крестьянства. Толчком к началу процесса закрепощения свободных земледельцев Англии стала недостаточная экономическая устойчивость крестьянского хозяйства: земельный надел керла позволял ему лишь существовать и любое негативное внешнее влияние (несколько лет неурожая, междоусобицы или набеги викингов, необходимость уплаты датских денег) могло привести к разорению. В то же время короли всё более активно передавали земли своим приближённым из англосаксонской знати (тэны) или церкви. При передаче земельных участков право на сбор продуктовой ренты и получение некоторых других повинностей керлов переходило к новому владельцу земли. Постепенно часть бывших свободных земледельцев была вынуждена вместо уплаты продуктовой ренты отрабатывать определённое количество дней в году на домениальных землях своего лорда, а затем и уступить право собственности на свой надел взамен на покровительство последнего. В результате в англосаксонской Британии к IX веку появился класс зависимого крестьянства.

Свободное крестьянство до конца англосаксонского периода продолжало играть существенную роль, особенно в областях датского права (Данелаге). Об этом свидетельствуют и законы Кнуда (1016—1035), направленные на защиту мелких землевладельцев. Тем не менее, основной тенденцией социального развития стала потеря личной свободы крестьянством. Этот процесс шёл неравномерно и привёл к выделению нескольких типов полусвободного и зависимого крестьянства:

• гениты (др.-англ. geneat) были свободны от работы на землях сеньора, за исключением периодов сбора урожая и сенокоса, уплачивали сеньору ренту (вероятно, натуральную), сопровождали его, организовывали охоту и выполняли личные поручения, отдавали одну свинью за пользование пастбищами господина;
• гебуры (др.-англ. gebur) работали на домениальных землях от двух до трёх дней в неделю, а также по указанию сеньора могли привлекаться к некоторым дополнительным работам, уплачивали натуральную и денежную ренту сеньору, но получали от него инвентарь, надел и скот для обзаведения хозяйством. Гебур владел участком примерно в четверть гайды, а в случае смерти его имущество переходило господину;
• котсетлы (др.-англ. kotsetla) выполняли некоторую барщинную работу на землях сеньора (один день в неделю и три дня в период сбора урожая), не платили ренту и владели небольшими земельными участками (от 5 акров), однако как лично свободные уплачивали церковные платежи.

Тем не менее до нормандского завоевания керлы как слой лично свободных, хотя и обязанных определённым кругом обязанностей сеньору, крестьян продолжал оставаться социальной основой англосаксонского общества, противостоя, с одной стороны, рабам, а с другой — служилым людям и знати.

Керлы после нормандского завоевания

Нормандское завоевание не привело к коренному изменению социального статуса англосаксонского крестьянства. Хотя существует точка зрения, что в результате установления «нормандского ига» крестьянство было почти полностью закрепощено, большинство современных исследователей её не разделяет. Опустошения времён завоевания, безусловно, способствовали росту числа зависимых крестьян, а введённая нормандцами социальная система феодализма ускорила процессы закрепощения, однако кардинального изменения положения керлов непосредственно после 1066 г. не произошло. Новые нормандские землевладельцы оставили практически без изменения систему социальных и экономических связей в деревне.

В «Книге Страшного суда» 1086 г. основная масса крестьянства именуется латинским словом villani, что давало возможность некоторым историкам приравнивать её к вилланам эпохи развитого феодализма и, соответственно, говорить о несвободном характере этой категории. Однако более обоснованной в настоящее время признаётся точка зрения, что villani «Книги Страшного суда» представляют собой просто сельских жителей, проживающих в деревнях и владеющих наделом, за который они несли определённые повинности в пользу сеньора. Таким образом в эту категорию попадали самые широкие слои крестьян, включая генитов, гебуров и другие категории лично свободных земледельцев, чьи обязанности в отношении феодала могли быть минимальными. Фактически villani конца XI века соответствовали керлам более ранних периодов, частично потерявших экономическую свободу. Этой категории противостояли bordarii, представляющие собой потомков котсетлов англосаксонской Британии и полностью зависящие от своего сеньора. Слой лично свободных крестьян сохранялся и позднее, на всём протяжении истории Англии.

См. также

• хускарл
• Гезиты
• Тэны
• Гайда
• Йомен
• Джентри

Ссылки

• [www.englishheathenism.homestead.com/anglosaxlaws.html Законы англосаксонской Британии]

Литература

• Гуревич А. Я. Из истории имущественного расслоения общинников в процессе феодального развития Англии. — Средние века. — Вып. VIII. — М., 1955.
• Гуревич А. Я. Английское крестьянство в X — начале XI вв. — Средние века. — Вып. IX. — М., 1957.
• Соколова М. Н. Свободная община и процесс закрепощения крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв. — Средние века. — вып. VI. — М., 1955.
• Stenton, F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1973.

Отрывок, характеризующий Керлы

– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.