Гевара, Антонио де

Антóнио де Гевáра (исп. Antonio de Guevara, ок. 1480, Тресеньо, Кантабрия — 3 апреля 1545, Мондоньедо, Луго) — испанский священник, политический деятель, мыслитель и писатель-моралист, причисленный к высокой классике испанской литературы и философии.

Биография

Из знатного рода. Как второй сын был предназначен к карьере священника, но воспитывался при дворе. Был пажом Изабеллы Католички. После её смерти в 1504 году вступил в орден францисканцев. Был близок к Карлу V, назначен королевским исповедником (1521), сопровождал короля в 1522 в поездке по Великобритании, исполнял его поручения. В 1525 году участвовал в войне с маврами, был ранен. В 1527 году назначен официальным хронистом короля. Входил в императорский Совет, предположительно участвовал в подготовке ряда ответственных выступлений императора, в редактировании его эдиктов. С 1528 года епископ Гуадиса. Сопровождал императора в его тунисском походе (1535—1536), был при нём на коронации в Риме, в Неаполе. С 1537 года епископ Мондоньедо; помимо священнических обязанностей, по настоянию двора занимался издательской деятельностью.

Похоронен в кафедральном соборе Мондоньедо.

Сочинения

Среди сочинений Гевары выделяется политико-дидактический роман-трактат «Часы государевы, или Золотая книга императора Марка Аврелия» (1528), который он написал в наставление королю и выдавал за «переведенное» истинное жизнеописание римского императора. Королю Карлу были посвящены и составленные Геварой «Жизнеописания десяти цезарей» (1539). Широко читался и переводился его трактат «О презрении ко двору и восхвалении сельской жизни» (1539). Большой популярностью пользовались нравоучительные «Семейные письма» Гевары, получившие название «Золотых» (1539 и 1541). Оставил также ряд богословских трактатов.

Наследие и признание

Его сочинения были еще при жизни переведены на французский, а позднее на английский, итальянский и немецкий языки; в целом на протяжении XVI—XVII веков они выдержали в европейских странах 600 изданий.

Пышная, ритмизованная, а местами даже рифмованная проза Гевары повлияла на стилистику испано-португальского консептизма (conceptismo) и английского барокко (эвфуизм); его читали Монтень и Гриммельсгаузен.

Тексты

• [www.filosofia.org/guevara.htm Сочинения в Дигитальной библиотеке испанской философии]

Литература

• Redondo A. Antonio de Guevara (1480?-1545) et l’Espagne de son temps: de la carrière officielle aux œuvres politico-morales. Genève: Droz, 1976 (наиболее обстоятельное исследование)

Ссылки

• [www.nodulo.org/ec/2008/n081p12.htm Развернутый био-библиографический очерк] (исп.)

Отрывок, характеризующий Гевара, Антонио де

Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.