Гегелло, Александр Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Иванович Гегелло
Основные сведения
Место рождения

Екатеринослав

Работы и достижения
Важнейшие постройки
  • «Большой дом» — НКВД (1931—1933 гг., соавторы: Лансере Н. Е., Оль А. А., Троцкий Н. А.);
  • Дом культуры Московско-Нарвского района (1925 г.; соавтор Д. Л. Кричевский, конкурс; осущ. 1927 г.; ныне ДК им. Горького);
Награды

Гегелло, Александр Иванович (23 июля 1891, Екатеринослав — 11 августа 1965, Москва) —советский архитектор.





Биография

Александр Иванович Гегелло родился в Екатеринославе в семье земского врача-еврея[1] в 1891 году. Получил светское образование в местной гимназии. После смерти отца переехал в двадцатилетнем возрасте вместе с матерью в Петербург. Поступил в Институт гражданских инженеров. Во время учёбы работал на стройках архитектора И. А. Фомина. В 1920 году окончил институт и поступил на архитектурное отделение Академии художеств, которое успешно закончил в 1922 году. В течение следующих двадцати лет он вместе с помощниками выполнил более 300 проектов, из которых осуществлено более ста. Главные вехи его жизни:

  • 1915—1924 годы — помощник в мастерской И. А. Фомина
  • С 1925 года — проектное бюро Стройкома (с 1926 г. Стройкомхоз)
  • 1929—1933 годы — преподавал в Ленинградском институте инженеров коммунального строительства (ЛИИКС
  • 1936 год — поездка в Англию, Францию и Швецию
  • 1934—1948 годы — руководитель мастерской № 6 «Ленпроекта»
  • 1937—1950 годы — возглавлял Ленинградский филиал Академии архитектуры СССР
  • В годы Великой Отечественной войны жил и работал в Новосибирске
  • 1950 год — избран вице-президентом Академии архитектуры
  • 1950 год — переезд в Москву
  • Почётный член Академии строительства и архитектуры СССР

Ленинград. Проекты и постройки

Проекты для других городов

Награды

Статьи А. И. Гегелло

  • «Вклад зодчих города Ленина в советскую архитектуру». Архитектура и строительство. 1948 г. № 1. Стр. 4-7.

Источники

  • Вопросы коммунального хозяйства. 1929 г.
  • Ежегодник Ленинградского отделения Союза советских архитекторов. Выпуск 1-2 (XV—XVI). Ленинград. 1940 г. С. 78-91, 144, 148, 177.
  • «А. И. Гегелло. Архитектурная графика в собрании Государственного музея истории Санкт-Петербурга».//Труды государственного музея истории Санкт-Петербурга. Выпуск 13. СПб. 2006 г. Сост. Кирикова Л. А. С. 127—170.
  • Исаченко В. Г. Александр Гегелло //.Зодчие Санкт-Петербурга. XX век. Сост. Исаченко В. Г. СПб.: Лениздат. 2000, С. 86-99.
  • Ленинградский дом Советов. Архитектурные конкурсы 1930-х годов. СПб.: ГМИСПб. 2006.

Напишите отзыв о статье "Гегелло, Александр Иванович"

Примечания

  1. [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/judaica/ejud_0002_0002_0_01259.html А. И. Гегелло в статье «Архитектура и архитекторы» в Еврейской виртуальной библиотеке/энциклопедии (Jewish Virtual Library)]


Отрывок, характеризующий Гегелло, Александр Иванович

Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.