Гедда Габлер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Ге́дда Га́блер» — пьеса Генрика Ибсена, которая была впервые поставлена в 1891 году в Мюнхене. Первые зрители не оценили пьесу, но с годами она стала восприниматься как один из столпов мирового театра. Главную героиню играли Элеонора Дузе, Луиза Дюмон, Вера Комиссаржевская, Алла Назимова, Ингрид Бергман, Эва Ле Галлиенн и многие другие выдающиеся актрисы. Говорят, что для актрисы сыграть Гедду — всё равно, что для актёра сыграть Гамлета.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3342 дня] В 1975 году за роль Гедды на «Оскар» номинировалась англичанка Гленда Джексон. Левборга в этом фильме сыграл Патрик Стюарт.



Сюжет

Гедда Габлер, прежде всего, дочь своего отца, генерала Габлера, который, по-видимому, в отличие от всех прочих окружающих ее мужчин, был незаурядным человеком. Она бы хотела стать такой, как он. Но женская несвобода мешает ей: не только в широком социальном контексте – сфере, куда ее бессознательно тянет, но и в частном, личном. Гедда могла бы выбрать своим девизом «Noli me tangere» – «Не тронь меня». Она из тех, кому органически отвратительно не только физическое, но и душевное человеческое «прикосновение», даже если речь идет о мужчине, в которого, как ей самой кажется, она влюблена, – Эйлерте Левборге. Все земное для нее пошло и уродливо. Ей необходима красота. Она ищет героя, которого, конечно, нет в уютно-мещанском мире ее окружения. Став женой Тесмана, она попадает в ловушку ситуации семейной жизни – родственники, гостевания, возможная беременность. Но жизненное амплуа Гедды – трагическая героиня. Во всяком случае, ее ненависть к агрессивно-вещному миру – трагедийных, античных масштабов. Она и поступает, как одна из классических античных героинь – Медея. Гедда Габблер кончает жизнь самоубийством, убивает не только себя, но и нерожденного ребенка. Это месть миру мужчин, сконцентрированному в Тесмане, который совсем не Язон, но месть ему так же страшна – умерщвление его потомка. Но Гедда еще убивает и «дитя» Левборга – уничтожает его рукопись, созданную с другой женщиной, ненавистной Tea. Сам Левборг для нее недоступен. Поэтому один из пары пистолетов (деталь, по-чеховски неотвратимо сопровождающая Гедду Габлер до конца пьесы) предназначен Левборгу для самоубийства, на которое тот не пошел и погиб лишь случайно. Гедда Габлер – разрушительница не только мужского мира. Меньше всего в ней феминистских умонастроений. Подлинные женщины, такие, как Tea с ее пугливой женственностью, пушистыми кудрявыми волосами, отвратительны ей почти физически. В себе самой ей тоже невыносима женщина. Ее она и убивает, использовав второй пистолет.

Напишите отзыв о статье "Гедда Габлер"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Гедда Габлер

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.