Гедрис, Казис

Казис Гедрис
Kazys Giedrys
Дата рождения:	15 марта 1891(1891-03-15)
Место рождения:	Салос, Рокишкский район Литва
Дата смерти:	27 декабря 1926(1926-12-27) (35 лет)
Место смерти:	Каунас
Партия:	Коммунистическая партия Литвы
Основные идеи:	коммунизм
Род деятельности:	член ЦК КП Литвы

Ка́зис Юо́зович Ге́дрис (лит. Kazys Giedrys; 15 марта 1891, местечко Салос, ныне Рокишкский район — 27 декабря 1926, Каунас) — видный деятель коммунистического движения Литвы.

Биография

Сын пономаря. Участник Октябрьской революции в Петрограде, подавления мятежа Керенского — Краснова. С марта 1918 года председатель Петроградской литовской секции РКП(б) и Петроградского отделения Комиссариата по литовским делам.

С января 1919 года представитель Временного рабоче-крестьянского правительства Литвы, с марта 1919 — СНК Литовско-Белорусской ССР при СНК РСФСР. Делегат 8-го съезда РКП(б). С сентября 1919 секретарь подпольного центрального бюро КП Литвы и Белоруссии в оккупированном поляками Вильнюсе. В июне 1920 арестован. По обмену политзаключёнными между РСФСР и Польшей в марте 1921 прибыл в Москву. Делегат 1-го и 3-го конгрессов Коминтерна. С ноября 1921 секретарь Литовской секции при ЦК РКП(б). С 1923 в партийном подполье в Каунасе, член ЦК КП Литвы.

Военный переворот в Литве (1926)

Арестован после происшедшего под руководством Смятоны 17 декабря переворота в Литве. Вместе с другими руководящими работниками Коммунистической партии Литвы предстал перед военным трибуналом по обвинению в подготовке к коммунистическому восстанию и вместе с Юозасом Грейфенбергерисом, Раполасом Чарнасом и Каролисом Пожелой приговорен к смертной казни. Осуждённые были расстреляны 27 декабря 1926 в VI форте Каунаса.

Память

• В 1973 году в Каунасе был установлен памятник «Четверо коммунистов» (иначе «Четверо коммунаров»; скульпторы Бронюс Вишняускас и Наполеонас Пятрулис), ныне находящийся в экспозиции советских скульптур в парке Грутас .

Отрывок, характеризующий Гедрис, Казис

– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.