Гедройц, Вера Игнатьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Гедройц.
Вера Игнатьевна Гедройц

Вера Гедройц с больными
Место рождения:

село Слободище, Орловская губерния, Российская империя

Научная сфера:

хирургия

Место работы:

Киевский медицинский институт

Учёная степень:

доктор медицины

Альма-матер:

Университет Лозанны

Научный руководитель:

П. И. Дьяконов

Известна как:

прозаик, поэтесса

Награды и премии


Ве́ра Игна́тьевна Гедро́йц[прим. 1] (7 [19] апреля 1870, село Слободище, Орловская губерния[1] — март 1932, Киев) — одна из первых в России женщин-хирургов[прим. 2], одна из первых женщин в мире, получившая звание профессора хирургии и возглавившая хирургическую кафедру[2][3], участница Русско-японской войны, прозаик и поэтесса Серебряного века.

Будучи выпускницей хирургической школы профессора Цезаря Ру (Университет Лозанны), Вера Гедройц стала автором ряда оригинальных научных работ в области военно-полевой, общей и детской хирургии. Она также внесла вклад в становление киевской хирургической школы.

Считая революцию неизбежной и необходимой, Вера Гедройц, однако, была одним из самых близких людей царской семьи. Она лично обучала сестринскому делу императрицу Александру Фёдоровну с великими княжнами Ольгой и Татьяной, после чего они работали в лазарете под её руководством.





Биография

Семья и ранние годы

Вера Игнатьевна принадлежала к древнему и знатному литовскому княжескому роду Гедройц, который активно участвовал в освободительном движении против российского владычества. Дедушка Веры Игнатьевны в ходе подавления восстания был казнён, а отец Игнатий (Игнас) Игнатьевич Гедройц и его брат, лишённые дворянского звания, были вынуждены бежать в Самарскую губернию, к друзьям деда. Там Игнатий получил образование и работал в органах местного самоуправления, затем женился на дочери обрусевшего немца-помещика Дарье Константиновне Михау, воспитаннице Смольного института благородных девиц. Сразу после свадьбы Игнатий Игнатьевич по долгу службы переехал в Брянский уезд Орловской губернии, где обзавёлся имением в селе Слободище, занимался сельским хозяйством и работал в Совете мировых судей[4].

Вера Гедройц родилась 7 (19) апреля 1870 года[прим. 3][5]. В семье, кроме неё, было ещё три сестры и два брата. Мать, хлопоча по домашнему хозяйству, детьми заниматься не успевала, и первой воспитательницей маленькой Веры стала её бабушка Наталья Тихоновна Михау, которая в своём импровизированном пансионате обучала местных детей грамоте, французскому языку, музыке, пению и танцам. Уже в детстве Вера носила мальчишескую одежду, отличалась бойким поведением и была заводилой всей местной ребятни[6].

Желание стать врачом появилось у Веры Гедройц после череды болезней и смертей близких людей, в том числе гибели её любимого брата Сергея, чьим именем в дальнейшем она стала подписывать все свои литературные сочинения[7].

В 1877 году в пожаре сгорело всё имущество семьи, которая после этого начала жить крайне бедно. Однако из Петербурга пришло определение Сената, по которому Игнатию Гедройцу со всеми его потомками был возвращён княжеский титул[8].

В 1883 году Вера познакомилась с учительницей из соседнего села Любохна народницей Л. К. Любохной, которая впечатлила её своей независимостью и целеустремлённостью. Гедройц впервые прочитала роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?». В этом же году Веру отдали учиться в Брянскую женскую прогимназию, где её взяли сразу во второй класс. Среди её преподавателей был позднее ставший известным В. В. Розанов, который оказал на неё большое влияние. Но вскоре Веру Игнатьевну исключили из прогимназии за сочинение эпиграмм, выпуск рукописного сатирического листка и конфликт с учительницей. После этого отец, по согласованию со своим другом промышленником С. И. Мальцевым, отослал её в Любохну к заводскому фельдшеру для обучения лекарскому делу. Позднее, по протекции Мальцева же, Вера возвратилась в прогимназию, которую окончила с отличием в 1885 году[9].

Обучение в Петербурге и Лозанне

После окончания прогимназии отец отправил Веру Игнатьевну учиться в Санкт-Петербург. Она не без труда поступила на медицинские курсы профессора П. Ф. Лесгафта, которые тот организовал у себя на квартире на Фонтанке, дом 18. После успешной сдачи экзаменов Лесгафт посоветовал Вере Игнатьевне ехать за границу и поступать в университет, поскольку в то время в России женщина не имела права получить высшее образование[прим. 4][10].

Во время пребывания в Петербурге Вера Гедройц начала сочинять свои первые стихотворения[11]. На курсах она познакомилась с петербургскими студентами и начала посещать революционные кружки, где вместе со всеми читала труды социал-демократа Лассаля, составляла прокламации и ходила на демонстрации. В 1891 году умер популярный демократический идеолог Н. В. Шелгунов, его похороны переросли в митинг с призывами к революции. Собравшихся разогнала жандармерия, а на следующий день были проведены массовые аресты. Среди задержанных оказалась и Вера Гедройц. После обыска и допросов, не найдя серьёзных улик, её выслали в поместье отца под надзор полиции[12].

В 1894 году Вера Игнатьевна смогла получить при Орловской гимназии звание домашней учительницы. Будучи лесбиянкой[13][14], 5 сентября 1894 года Вера Гедройц вступила в фиктивный брак со своим петербургским другом капитаном Николаем Афанасьевичем Белозеровым[прим. 5]. С мужем в дальнейшем она, практически, не виделась, а сам факт замужества тщательно скрывала. С помощью друзей, произведя манипуляции с подложными паспортами, Вера Гедройц ускользнула из-под надзора полиции и уехала за границу в Швейцарию, где намеревалась получить высшее медицинское образование[3][15][16][17].

Вид на старое здание Лозаннского университета

По приезде в Лозанну она познакомилась с девушкой Рики Гюди, в дальнейшем они полюбили друг друга и решили вместе уехать в Россию, однако судьба распорядилась иначе. Вере Гедройц с её подложным паспортом сначала отказали в поступлении в университет. Однако она познакомилась через народовольца С. М. Жеманова (сподвижника Г. В. Плеханова) с профессором-физиологом А. А. Герценом (сыном А. И. Герцена), и по его ходатайству её приняли на медицинский факультет Лозаннского университета[18]. Поскольку семья Веры Гедройц с трудом сводила концы с концами и не могла помочь, чтобы заработать на проживание, ей приходилось давать уроки и работать помощницей у профессора А. И. Скребицкого[19].

На факультете обучалось всего три женщины. На младших курсах Вера Гедройц особенно увлеклась анатомией. На старших курсах она с интересом занималась хирургией, преподаваемой знаменитым профессором Цезарем Ру, учеником Э. Кохера. Привлекла внимание Веры Гедройц также психиатрия, курс по которой вел профессор Зигфрид Рабов. Она активно работала на обеих кафедрах, писала доклады, дежурила в клиниках[20].

14 декабря 1898 года Вера Гедройц с отличием окончила университет. Зимой из России приходили тревожные письма от матери, в которых она просила дочь вернуться, однако по совету профессора Цезаря Ру Вера Гедройц подала на конкурс и поступила в ассистентуру на кафедре хирургических болезней. Она ежедневно присутствовала в клинике на обходах, перевязках, в день принимала участие в шести — десяти операциях, дежурила ночами. Одновременно занималась изучением научной литературы. Под руководством профессора Ру она написала и защитила диссертацию на звание доктора медицины. После этого она получила приглашение стать приват-доцентом кафедры. Но вскоре из России пришло письмо от отца, в котором он сообщал о смерти сестры и болезни матери, умолял вернуться. Одновременно умерла мать Рики, оставив дочери на попечение несовершеннолетних брата и сестру. Весной 1899 года Вера Игнатьевна вынуждена вернуться в Россию одна[21].

Возвращение в Россию

«В. И. Гедройц, первая женщина-хирург, выступавшая на съезде и с таким серьёзным и интересным докладом, сопровождаемым демонстрацией. Женщина поставила на ноги мужчину, который до её операции ползал на чреве, как червь. Помнится мне и шумная овация, устроенная ей русскими хирургами. В истории хирургии, мне кажется, такие моменты должны отмечаться».

В. И. Разумовский, III-й Всероссийский съезд хирургов[22]

Вернувшись в Россию, Вера Гедройц устроилась заводским врачом на Мальцовские заводы портландцемента в Калужской губернии. В мае 1900 года в Фокино открылась заводская больница на пятнадцать коек, но для лечения она была непригодна, и Вера Игнатьевна, бывшая единственным врачом, организовала полное переоборудование вверенного учреждения. Помимо обслуживания рабочих завода и их семей, ей вскоре пришлось также врачевать и жителей всего уезда. Вера Гедройц вела амбулаторный приём, выезжала на дом к тяжелобольным, много оперировала, организовала санитарно-гигиенический режим заводов, обучала врачей из соседних лечебниц. Параллельно она готовила научный материал и готовилась к сдаче экзаменов, чтобы получить российский диплом врача. Много сил уходило на постоянные конфликты в заводской комиссии по определению тяжести увечий, где Вера Игнатьевна защищала права рабочих на пенсию[23].

27 февраля 1903 года Вера Гедройц, успешно сдав гимназические и университетские экзамены в Московском университете, получила диплом с записью о присвоении звания «женщина-врач». В этом же году Вера Гедройц выступила с докладом на III-м Всероссийском съезде хирургов, опубликовала в журнале «Хирургия» отчёт о работе заводской медицинской службы[22][24].

Тяжёлые условия труда, грязь и нищета, безысходное положение рабочих завода, тяжёлая работа в больнице и деревнях, сложности в семье, письмо из Швейцарии от Рики, в котором та сообщила, что не сможет приехать в Россию, ввергли Веру Гедройц в тяжёлую депрессию и довели до попытки самоубийства. Однако оказавшиеся рядом врачи, приехавшие на заводскую комиссию, спасли ей жизнь[25].

Русско-японская война

Весной 1904 года Вера Гедройц отправилась добровольцем на фронт русско-японской войны хирургом санитарного поезда Российского общества Красного Креста. В конце сентября отряд медицинской службы во главе с Верой Игнатьевной основал госпиталь у деревни Сяочиньтидзы в Маньчжурии, и начался приём раненых.

Вскоре она была избрана председателем общества врачей Передовых Дворянских отрядов. На войне Вера Игнатьевна не только разработала новые методы лечения в новых условиях войны, но также организовала лечебную работу в меняющихся условиях боевой обстановки. 11 января 1905 года лагерь был передислоцирован к деревне Гудзяодзы. Позже в распоряжение отряда поступил специально сконструированный операционный вагон, и Вера Гедройц перешла руководить им. 16 февраля в ходе Мукденского сражения вагон был передислоцирован в район Фушинских копей. Вскоре стали поступать первые больные, госпиталь работал круглосуточно, лично Верой Гедройц проведено более ста операций.

22 февраля на исходе Мукденского сражения возникла угроза окружения лазаретов, врачебный совет принял решение не оставлять раненых и попытаться их эвакуировать. Отступление прошло успешно, последним под вражеским обстрелом ушёл поезд под руководством Веры Игнатьевны[26].

В марте 1905 года Вере Гедройц было поручено лечить полковника В. И. Гурко. Весной её поезд ушёл в тыл, с войны она увезла две награды: золотую медаль «За усердие» на Анненской ленте, полученную 18 января 1905 года за деятельность во время боёв при Шахе, и серебряную медаль «За храбрость» на Георгиевской ленте, врученную лично генералом Н. П. Линевичем 11 марта 1905 года за героические действия по спасению раненых в ходе Мукденского сражения. 16 мая 1905 года ей также присуждена серебряная медаль Красного Креста[27].

После войны

В мае 1905 года Вера Гедройц возвратилась в родные края на своё прежнее место работы. 27 июля она представила результаты своей работы Брянскому обществу врачей, обобщив полученный опыт и сделав ряд важных выводов по военной медицине[28]. Её имя как женщины-хирурга, как героя войны стало известным на всю страну.

В 1905 году, как и по всей России, на заводах возникли волнения и беспорядки из-за тяжёлых условий труда и низкой зарплаты. Вера Гедройц помогала рабочим лидерам[29]. Она познакомилась с местными конституционными демократами, а затем вошла в руководство местного отделения партии[30].

22 декабря 1905 года скрываемый ею от окружающих брак с Н. А. Белозеровым по желанию Гедройц был расторгнут (в 1907 году ей будет возвращён титул княжны и разрешено вернуть девичью фамилию)[31].

В 1906 году полиция составила список кадетов, первую строчку в котором заняла Вера Игнатьевна. Однако её, в отличие от других фигурантов списка, не подвергли репрессии, а нагрузили работой и перевели на заведование Людиновской больницей, которую было решено сделать центральной в Мальцовском округе. Она приняла решение достичь европейского уровня оказания медицинской помощи: было закуплено новое оборудование, инструментарий, рентгеновский аппарат, в практику введён эфирный наркоз, бактериологическая диагностика, открылось отдельное акушерское отделение, создан патологоанатомический музей.

Вскоре Веру Игнатьевну назначили главным хирургом Жиздринского уезда, а затем и главным хирургом заводов Мальцовского акционерного общества. Помимо практической хирургии и организаторской деятельности, она не оставила занятий наукой, собирала материал для диссертации, задумывалась над написанием учебника. Гедройц разрабатывала вопросы производственного травматизма, грыж брюшной стенки, хирургии щитовидной железы, опухолей различных органов, туберкулёза костей, акушерства. Вера Игнатьевна печатала статьи в медицинских журналах, проводила с земскими врачами обсуждения диагностики и лечения различных заболеваний[32].

Вскоре Вера Гедройц познакомилась с семьёй профессора петербургской Императорской Академии художеств Ю. Ю. Клевера. Общение с творческими людьми возродило в ней тягу к литературной деятельности, она начала писать стихи, баллады, пьесы, рассказы, сказки[33].

Зимой 1909 года Вера Гедройц получила приглашение в Петербург на открытие детской клиники. Приехав в столицу, она встретилась с фронтовым другом Е. С. Боткиным, который к тому времени был приват-доцентом Военно-медицинской академии и личным врачом царской семьи. Он пригласил Веру Игнатьевну к себе в помощницы, поскольку в императорской семье из семи человек пять были женщины, а он знал её как первоклассного специалиста, в том числе по женским болезням[34].

Царскосельский период

В 1909 году, благодаря рекомендации Е. С. Боткина, а также военной славе Гедройц, императрица Александра Фёдоровна пригласила её занять должность старшего ординатора Царскосельского дворцового госпиталя. Вера Игнатьевна вместе с матерью приехала в Царское Село, где получила приглашение остановиться у семьи Ю. Ю. Клевера[35].

Назначение на столь высокую должность (VII ранг) женщины было крайне негативно воспринято старшим врачом госпиталя Н. М. Шрейдером, но он был вынужден подчиниться воле императрицы. Вера Игнатьевна начала руководить хирургическим и акушерско-гинекологическим отделениями, являясь вторым лицом больницы. Она также лечила царских детей и имела частную практику в городе. Однако конфликт со старшим врачом вызвал напряжённые отношения с коллегами и множество трений с начальством. Н. М. Шрейдером был даже составлен запрос в полицию о благонадёжности Гедройц, однако проверка почему-то не выявила её связей с революционными кругами[36].

Чтобы поддержать Веру Игнатьевну, дочь Ю. Ю. Клевера Мария предложила ей издать свои литературные сочинения и взялась сама оформить издание. Подготовкой книги целиком занималась Мария, поэтому, когда Гедройц увидела уже напечатанное издание «Стихи и сказки», то была расстроена из-за неудачного подбора материала. Но в процессе подготовки книги к изданию Вера Игнатьевна познакомилась с Р. В. Ивановым-Разумником, который стал в дальнейшем её близким другом[37].

Также она возобновила знакомство с В. В. Розановым, она первая поставила его жене диагноз рассеянного склероза и занялась её дальнейшим лечением[38]. Вера Игнатьевна также близко узнала Н. С. Гумилева, поскольку лечила его от малярии, которой он заразился во время первой поездки в Абиссинию. Впоследствии она оказывала ему финансовую поддержку при выпуске журнала «Гиперборей»[39]. Благодаря этим связям Вера Игнатьевна принимала участие в различных поэтических кружках и творческих салонах, где познакомилась практически со всеми известными деятелями Серебряного века.

Вскоре Гедройц вошла в состав провозглашённого Гумилёвым «Цеха поэтов», куда также входили Ахматова, Городецкий, Мандельштам, Зенкевич, Нарбут, Кузьмина-Караваева, Лозинский, Кузмин, Пяст, Алексей Толстой, Виктор Третьяков и другие. Через Р. В. Иванова-Разумника Вера Игнатьевна познакомилась с Н. А. Клюевым и С. А Есениным. В 1913 году под эгидой Цеха вышла её вторая книга стихов «Вег». Вера Игнатьевна также печаталась в журналах «Гиперборей», «Заветы», «Новый журнал для всех», «Вестник теософии» (в ряде стихов Гедройц ориентировалась на эзотерические откровения Е. Блаватской), «Северные записки», «Современник» и других[40].

Одновременно Вера Гедройц также занималась научными исследованиями. Выступала с докладами на X и XI Всероссийских съездах хирургов. В 1912 году она защитила в Московском университете вторую в своей жизни докторскую диссертацию «Отдалённые результаты операций паховых грыж по способу Ру на основании 268 операций», написанную под руководством профессора П. И. Дьяконова[14]. Профессор Н. И. Спижарский приветствовал её после защиты как первую женщину в России, получившую учёную степень доктора медицины в хирургии[41].

Летом 1914 года началась Первая мировая война. Вера Игнатьевна, являясь помощником Уполномоченного Российского общества Красного Креста, предложила организовать в Царском Селе эвакуационный пункт для раненых. Эта идея получила поддержку императрицы Александры Фёдоровны. Началось разворачивание нескольких десятков лазаретов. Веру Игнатьевну назначили старшим врачом и ведущим хирургом только что организованного в здании Дворцового госпиталя лазарета, который получил порядковый номер три. Таким образом, она перестала быть подчинённой Н. М. Шрейдера. Общая вместимость лазарета составила 30 офицеров и 200 солдат. Императорская чета лично контролировала подготовку госпиталя, который оборудовали в соответствии с передовыми достижениями медицины. Вера Игнатьевна много оперировала, занималась организацией лечебного процесса, собирала научный материал[42].

Вера Гедройц, помимо прочей работы, создала курсы подготовки сестёр милосердия. Для них она написала учебное пособие «Беседы о хирургии для сестёр и врачей», где обобщила свой опыт, полученный во время Русско-японской войны. Императрица Александра Фёдоровна с великими княжнами Ольгой и Татьяной попросила Веру Игнатьевну преподать им тот же курс. После окончания обучения они начали работать в госпитале, возглавляемом княжной Гедройц. Императрица с дочерьми, как рядовые сёстры милосердия, лично ухаживали за больными, делали перевязки, ассистировали при операциях.

Вера Гедройц стала близким человеком в царской семье и подругой Александры Фёдоровны[43]. По свидетельству В. И. Чеботарёвой, император Николай II, помещая супругу работать в лазарет, надеялся уменьшить влияние на неё Распутина[44].

Персонал Царскосельского госпиталя. В центре — В. И. Гедройц. Во дворе госпиталя. Слева А. Вырубова, справа В. И. Гедройц. В. И. Гедройц оперирует. Ассистируют императрица с дочерьми.

2 января 1915 года поезд, ехавший из Петербурга в Царское Село, потерпел крушение. Среди пострадавших оказалась близкая подруга императрицы Анна Вырубова. Её в крайне тяжёлом состоянии доставили в лазарет, Вера Игнатьевна поставила неблагоприятный диагноз. Узнав о случившемся, Григорий Распутин, страстной поклонницей которого была Вырубова, срочно приехал к ней в лазарет, ворвался в чистую палату прямо с улицы в грязных сапогах и шубе. Увидев это, Вера Гедройц вышла из себя, схватила «старца» за воротник и вышвырнула его из госпиталя. Царская чета, присутствовавшая при конфликте, не проронила ни слова. Вопреки прогнозу, больная выздоровела, но между Верой Игнатьевной и императорскими фаворитами Распутиным и Вырубовой сложились ещё более напряжённые отношения. Несмотря на это, Александра Фёдоровна сохранила своё благоволение к Гедройц и даже наградила её золотыми часами с государственным гербом[45].

В 1917 году произошла Февральская революция. Хотя княжна сочувствовала революции, считая её неизбежной и необходимой, но весть об отречении императора встретила слезами[14][46]. Вскоре царскую семью арестовали, Красный Крест реорганизовали, лазарет № 3, который возглавляла Вера Игнатьевна, упразднили. Старший врач Дворцового госпиталя Н. М. Шрейдер, воспользовавшись моментом, прекратил выплачивать княжне Гедройц зарплату, мотивируя это тем, что она формально ушла работать из госпиталя, а в возвращении он ей отказал. Оставаться в Петрограде Вере Игнатьевне, как приближённой императорской семьи, стало опасно. Княжна Гедройц решила вновь отправиться добровольцем на фронт[47].

На Юго-Западном фронте

В апреле 1917 года Вера Игнатьевна прибыла на Юго-Западный фронт. Её определили младшим врачом в перевязочный отряд 6-й Сибирской стрелковой дивизии. Однако, благодаря высокой квалификации, большой трудоспособности и своей известности в медицинских кругах, она быстро пошла на повышение. Через месяц Гедройц стала старшим врачом и начальником дезинфекционной службы дивизии, а вскоре её избрали в Санитарный совет и назначили корпусным хирургом, что было для женщины крайне высоким постом (уровня подполковника). В январе 1918 года Вера Игнатьевна получила ранение и была эвакуирована в Киев[16][48]. На впечатлениях этого периода основаны «Галицийские рассказы», опубликованные весной 1918 года в газете «Знамя Труда» в Петербурге.

Киевский период

Некоторые биографы предполагают, что 1918 год княжна Гедройц, будучи раненой, пережила в одной из монастырских больниц (возможно при Покровском монастыре), где близко сошлась с медсестрой Марией Дмитриевной Нирод (1879—1965), вдовой графа Ф. М. Нирода, с которой была знакома ещё в Царском Селе. Вместе с ней и её двумя детьми она поселилась в квартиру доходного дома № 7 по Круглоуниверситетской улице[14][49], живя одной семьёй и состоя в «фактическом супружестве»[14]. На новом месте Вера Игнатьевна завязала дружбу с проживающими этажом ниже художниками И. Д. Авдиевой и Л. С. Поволоцким, с которыми они создали импровизированный «творческий салон». На этой квартире собирались на скромные обеды осколки петербургской аристократии и интеллигенции[50].

После выздоровления Гедройц работала в детской поликлинике. С 1919 года она активно принимала участие в деятельности киевских хирургических служб, организуя, в частности, клинику челюстно-лицевой хирургии. В 1921 году по приглашению профессора Е. Г. Черняховского[3] Вера Игнатьевна начала работать в факультетской хирургической клинике Киевского медицинского института, где, в качестве приват-доцента кафедры, она впервые читала курс детской хирургии.

Также Гедройц печатала статьи в медицинских журналах по вопросам общей и детской хирургии, кардиохирургии, онкологии, эндокринологии, принимала участие в работе хирургических съездов, написала учебник по детской хирургии, разработала методики обучения студентов, читала лекции. В 1923 году она была избрана профессором медицины. Профессор В. А. Оппель отозвался о ней как о «настоящем хирурге, хорошо владеющем ножом»[51][52][53].

В киевский период Вера Игнатьевна работала над циклом основанных на автобиографическом материале повестей под общим условным названием «Жизнь». Известны пять повестей: «Кафтанчик», «Лях», «Отрыв», «Шамань» и «Смерч»; три из них в 1930—1931 годах были опубликованы[54].

В 1929 году Вера Гедройц была избрана заведующей кафедрой факультетской хирургии на место уволенного в ходе репрессий против украинской научной интеллигенции (знаменитое Дело «Союза освобождения Украины») Е. Г. Черняховского. Однако в 1930 году её также уволили из университета без права на пенсию. На сбережённые средства и гонорары от изданий Вера Игнатьевна купила дом в пригороде Киева. Она почти оставила хирургическую деятельность, но продолжала оперировать в больнице Покровского монастыря[55][53].

В 1931 году Вера Игнатьевна заболела раком, её оперировали, удалили матку. В 1932 году возник рецидив опухоли, и в марте она умерла. Незадолго до смерти Гедройц отдала И. Д. Авдиевой и Л. С. Поволоцкому свои архивы. Среди них было письмо профессора Цезаря Ру, в котором тот завещал ей свою кафедру хирургии. В 1930-е годы Л. С. Поволоцкий был арестован по обвинению в шпионаже, а само письмо, изъятое в качестве «доказательства», было утеряно. После смерти Гедройц М. Д. Нирод переселилась жить в монастырь. Похоронена Вера Игнатьевна в Киеве на Спасо-Преображенском (ныне Корчеватском кладбище). В одной ограде со скромной могилой Гедройц — могилы архиепископа Ермогена и его родственницы: спасённый Верой Игнатьевной, он ухаживал за её могилой и завещал похоронить себя рядом с ней[56].

Научная деятельность

Работая на Мальцовских заводах, Вера Игнатьевна столкнулась с «профессиональной эпидемией»: многие рабочие имели грыжи. Это дало возможность собрать обширный материал не только для практической, но и для научной деятельности[прим. 6], тем более, что проблема грыж активно разрабатывалась её учителем профессором Цезарем Ру. Она написала несколько научных работ и статей, а затем защитила в Московском университете докторскую диссертацию по теме отдалённых результатов пластики паховых грыж. Положительные рецензии на диссертацию дали В. А. Оппель, П. И. Тихов, Цезарь Ру, Н. Н. Петров, она была переведена на несколько языков[41].

Во время Русско-японской войны Вера Игнатьевна разработала технику ряда полостных операций, впервые в мире применив подобные методы лечения на театре боевых действий, она также высказала мнение, что любое проникающее ранение должно подлежать оперативному лечению. Данные идеи явилось серьёзным новаторством не только в отечественной, но и мировой науке. Это способствовало изменению в дальнейшем взглядов на стандарты оказания медицинской помощи при ранении в живот. Вера Игнатьевна также развила учение Н. П. Пирогова об «эвакуации по этапам» и разделении потоков раненых, дополнив его положением о том, что чем ближе госпиталь находится к месту боя, тем продуктивнее его деятельность[2][3][28][57][58].

Во время работы на кафедре факультетской хирургии Киевского медицинского института Вера Игнатьевна занималась детской хирургией, впервые в Киеве читая соответствующий курс лекций, на основании которого написала учебник.

Также Вера Гедройц занималась проблемой хирургического лечения рака. Она отрицала вирусную теорию его происхождения, склоняясь к эмбриональной, и декларировала абластический подход к операциям. Вера Игнатьевна также занималась вопросами военно-полевой хирургии, травматологии, ортопедии, хирургии внелёгочного туберкулёза, кардиохирургии, хирургии эндокринных органов (щитовидной и поджелудочной желёз), челюстно-лицевой хирургии и так далее. Всего Верой Гедройц было написано более 60 научных работ[14][52][53].

Творческая деятельность

Госпиталь
Квадрат холодный и печальный
Среди раскинутых аллей,
Куда восток и север дальний
Слал с поля битв куски людей.
Где крики, стоны и проклятья
Наркоз спокойный прекращал,
И непонятные заклятья
Сестер улыбкой освещал.
Мельканье фонарей неясных,
Борьба любви и духов тьмы,
Где трёх сестёр, сестёр прекрасных
Всегда привыкли видеть мы.
Молчат таинственные своды,
Внутри, как прежде, стон и кровь,
Но выжгли огненные годы —
                          Любовь.
Вера Гедройц. 29.12.1925. Царское Село[прим. 7]

Вера Игнатьевна начала сочинять стихи ещё в период своего обучения в Лозанне, однако нигде не издавалась. Все свои произведения она подписывала аллонимом Сергей Гедройц, именем покойного любимого брата[прим. 8]. В 1910 году достаточно спонтанно вышла её первая книга «Стихи и сказки». Редакцией издания была недовольна сама Вера Игнатьевна. Книга получила крайне негативную оценку Н. С. Гумилева, который назвал автора «не поэтом»[59]. Однако Р. В. Иванов-Разумник дал положительный отзыв о поэме «Страницы из жизни заводского врача», в которой оценил новаторство социального подтекста[60][61].

Позже Вера Гедройц вошла в состав «Цеха поэтов» Гумилёва. Под его эгидой она выпустила свою вторую книгу «ВЕГЪ» (название — по-немецки «weg» означает «путь», а также отсылка к Ведам и одновременно инициалы В. Г.). Соратники по «Цеху» сдержанно отозвались об издании: С. М. Городецкий отметил тягу Гедройц к «ведовскому, тёмному и страшному», а Г. В. Иванов упрекнул её в «анемичной вялости, бескровности стиха и словаря». Несмотря на это, в своих воспоминаниях «Петербургские зимы» Георгий Иванов характеризовал Веру Игнатьевну как «нежного, нежнейшего лирического поэта»[14][62].

Во время жизни в Киеве Вера Игнатьевна продолжала сочинять стихи. Она писала также и прозу, в частности, пенталогию «Жизнь», только три первых книги из которой были напечатаны. Заглавная повесть «Кафтанчик» получила высокую оценку К. А. Федина, который сравнил её с уровнем «Детства Люверс» Б. Л. Пастернака и «Кащеевой цепи» М. М. Пришвина[54].

Личность

Вера Игнатьевна имела высокую, выше многих мужчин, грузную фигуру, одновременно с тонкими и выразительными чертами лица. Говорила низким голосом и обладала большой физической силой. Носила брючный костюм, пиджак с галстуком, мужские шляпы, шубу с бобровым воротником, коротко стриглась. Много курила, среди любимых развлечений были игра на бильярде, стрельба в тире, охота и верховая езда. Периодически говорила о себе в мужском роде[14][62][прим. 9][63]. Всё это контрастировало с творческими увлечениями Веры Игнатьевны, игрой на скрипке и сочинениями лирических стихов. Из-за такого поведения её называли Сафо и «Жорж Санд Царского Села»[64][65]. По воспоминаниям современников, Вера Игнатьевна обладала властным и твёрдым характером, однако отличалась внимательным и уважительным отношением к больным, способностью «слушать и слышать» собеседника, бескорыстной отзывчивостью и постоянной готовностью прийти на помощь[66].

Вера Гедройц была лесбиянкой. Известно о двух её продолжительных романах с женщинами: швейцаркой Рики Гюди и графиней Марией Нирод, с которой она прожила последние 14 лет своей жизни[13][14]. Вера Игнатьевна, обучаясь в Лозанне, отвергла предложение профессора ботаники Вильчека[67], а позже — ухаживания Николая Гумилёва, который посвятил ей стихотворение «Жестокой»[64].

Память

Награды [71]

  • Золотая медаль «За усердие» на Анненской ленте, награждена 18 января 1905 года;
  • медаль «За храбрость», награждена 11 марта 1905 года[прим. 10];
  • серебряная медаль Красного Креста, награждена 16 мая 1905 года;
  • высочайше установленный знак Красного Креста, награждена 18 мая 1906 года;
  • знак отличия Красного Креста II степени, награждена 17 июня 1907 года;
  • бронзовая медаль «В память русско-японской войны», награждена 21 января 1911 года;
  • высочайше установленный золочённый нагрудный знак в честь 200-летия Царского Села (1912 г.), награждена 18 декабря 1911 года;
  • серебряная медаль «За усердие» на Владимирской ленте, награждена 14 ноября 1914 года;
  • знак отличия Красного Креста I степени, награждена 15 декабря 1915 года.

Краткая библиография

Научная библиография

Всего В. И. Гедройц было написано более 60 научных работ. Вот некоторые известные:

  • Гедройц В. И. 22 случая грыжесечения паховых грыж по способу проф. Ру. — М: Т-во скоропечатни А. А. Левенсон, 1902.
  • Гедройц В. И. 19 случаев коренной операции бедренной грыжи. 1902.
  • Гедройц В. И. Отчёт больницы Завода Мальцовского портландцемента Калужской губернии, Жиздринского уезда за 1901 г. // Хирургия. — СПб., 1903. — Т. 14.
  • Гедройц В. И. Отчет Подвижного Дворянского отряда. Доклад в общество Брянских врачей 27 июля 1905 г. врачом Княжною В. И. Гедройц. — М: Т-во Печатня С. П. Яковлева, 1905.
  • Гедройц В. И. Новый способ иссечения коленного сустава. 1907
  • Гедройц В. И. Отдельные результаты операций паховых грыж по способу профессора Ру на основании 268 операций. Дисс. на степень д-ра мед. — М: Т-во скоропечатня А. А. Левенсон, 1912. — 152с.
  • Гедройц В. И. Беседы о хирургии для сестер и врачей. — СПб, 1914.
  • Гедройц В. И. Биологическое обоснование питания. Вестник стоматологии. 1924, 6, 19—26.
  • Гедройц В. И. Хирургическое лечение при туберкулёзе колена. Русск. клин. 1928, 9, 693—704.

Литературное творчество

  • Гедройц С. Стихи и сказки. — СПб: Русск. скоропечатня, 1910.
  • Гедройц С. Записки из жизни заводского врача. — СПб: Светлый луч, 1910.
  • Гедройц С. Вег. — СПб: Издание цеха поэтов, 1913.
  • Гедройц С. Китайские рассказы. — СПб: Заветы, 1913.
  • Гедройц С. Красный ангел. — СПб: Заветы, 1914.
  • Гедройц С. Дон Жуан. — СПб: Альманах муз, 1916.
  • Гедройц С. Галицийские рассказы. — Петроград: Знамя Труда, 1918.
  • Гедройц С. Кафтанчик. — Ленинград: «Издательство писателей в Ленинграде», 1930.
  • Гедройц С. Лях. — Ленинград, 1931.
  • Гедройц С. Отрыв. — Ленинград, 1931.

Напишите отзыв о статье "Гедройц, Вера Игнатьевна"

Примечания

  1. ↑ Во время её пребывания на обучении в Европе, фамилия передавалась латиницей по-разному, в частности Gedroyts, Gedroitz, Gedroits, Giedroyć и т. д.
  2. ↑ Веру Гедройц часто называют первой женщиной-хирургом в России. Однако формально хирургическое образование имела уже первая в России женщина-врач Надежда Суслова.
  3. ↑ Во многих источниках сказано, что Вера Гедройц родилась в Киеве в 1876 году, однако было установлено, что княжна сама исправила год и место рождения в своём личном деле ради возможности отправиться на фронт в 1917 году.
  4. ↑ Первый в России Женский медицинский университет откроется в 1897 году.
  5. ↑ В воспоминаниях Веры Гедройц приводится сравнение её брака с замужеством Софьи Ковалевской, которая вышла замуж ради возможности получить образование.
  6. ↑ Вопрос лечения грыж передней брюшной стенки является актуальной научной проблемой до сих пор.
  7. ↑ «Тремя сёстрами» Вера Гедройц называет императрицу с дочерьми, работавших в Царскосельском лазарете.
  8. ↑ Под аллонимом С. Гедройц также писал критик и эссеист С. А. Лурье (род. 1942).
  9. ↑ Оксфордский профессор-русист Катриона Келли высказала предположение о возможной транссексуальности Веры Гедройц.
  10. ↑ Через восемь лет после награждения, в 1913 году медаль «За храбрость» была реформирована в Георгиевскую медаль, причисленную к Ордену Святого Георгия. В некоторых источниках указано, что Вера Игнатьевна Гедройц была награждена Георгиевской медалью, а не медалью «За храбрость»

Источники

  1. ↑ Ныне — Дятьковский район Брянской области.
  2. ↑ 1 2 Молдаванов Дж. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2e.htm Княжна Вера Гедройц: скальпель и перо]. // Русская мысль — № 4245. — Париж (12 ноября 1998). Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPXGpkG Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  3. ↑ 1 2 3 4 Мирский М. Б. [medvestnik.ru/2/53/8581/view.html Княжна, профессор хирургии Какой была Вера Игнатьевна Гедройц]. // Медицинский вестник. — Москва, 2007. Проверено 14 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPYE334 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  4. ↑ Хохлов, 2011, с. 13—16.
  5. ↑ Хохлов, 2011, с. 11.
  6. ↑ Хохлов, 2011, с. 14—15.
  7. ↑ Хохлов, 2011, с. 15—16.
  8. ↑ Хохлов, 2011, с. 16.
  9. ↑ Хохлов, 2011, с. 18—24.
  10. ↑ Хохлов, 2011, с. 25.
  11. ↑ Хохлов, 2011, с. 140.
  12. ↑ Хохлов, 2011, с. 26—29.
  13. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 31.
  14. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Мец, 1992.
  15. ↑ Хохлова Т. В. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2k.htm Тайна замужества Веры Игнатьевны Гедройц]. // С. И. Мальцов и история развития Мальцовского промышленного района. — Брянск, 2001. — Ч. III. — С. 82—86. Проверено 13 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPaeEW4 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  16. ↑ 1 2 Кожемякин М. В. [belrussia.ru/page-id-1982.html Военный хирург Вера Гедройц — княжна с милосердными руками] (23 сентября 2010). Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPbdLqT Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  17. ↑ Хохлов, 2011, с. 29—33.
  18. ↑ Хохлов, 2011, с. 34—36.
  19. ↑ Хохлов, 2011, с. 36.
  20. ↑ Хохлов, 2011, с. 54—56.
  21. ↑ Хохлов, 2011, с. 55—62.
  22. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 69—70.
  23. ↑ Хохлов, 2011, с. 64—68.
  24. ↑ Гедройц В. И. Отчёт больницы Завода Мальцовского портландцемента Калужской губернии, Жиздринского уезда за 1901 г. // Хирургия. — СПб., 1903. — Т. 14.
  25. ↑ Хохлов, 2011, с. 72—74.
  26. ↑ Хохлов, 2011, с. 76—88.
  27. ↑ Хохлов, 2011, с. 89—90.
  28. ↑ 1 2 Гедройц В. И. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2m.htm Отчёт Подвижного Дворянского отряда. Доклад в общество Брянских врачей] (27 июля 1905). Проверено 12 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPcFByC Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  29. ↑ Хохлов, 2011, с. 71.
  30. ↑ Хохлов, 2011, с. 94—95.
  31. ↑ Хохлов, 2011, с. 61.
  32. ↑ Хохлов, 2011, с. 95—100.
  33. ↑ Хохлов, 2011, с. 101—102.
  34. ↑ Хохлов, 2011, с. 103—105.
  35. ↑ Хохлов, 2011, с. 106—110.
  36. ↑ Хохлов, 2011, с. 113—115.
  37. ↑ Хохлов, 2011, с. 118—120.
  38. ↑ Хохлов, 2011, с. 125—129.
  39. ↑ Хохлов, 2011, с. 132.
  40. ↑ Хохлов, 2011, с. 142.
  41. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 129.
  42. ↑ Хохлов, 2011, с. 146—149.
  43. ↑ Хохлов, 2011, с. 149—155.
  44. ↑ Чеботарёва В. И. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Vosp_Chebotarevoy1.htm В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 — 5 января 1918]. // Новый журнал. — Нью-Йорк, 1990. Проверено 19 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPdWFG6 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  45. ↑ Хохлов, 2011, с. 165—167.
  46. ↑ Чеботарёва В. И. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Vosp_Chebotarevoy3.htm В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 — 5 января 1918]. // Новый журнал. — Нью-Йорк, 1990. Проверено 19 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPei7ir Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  47. ↑ Хохлов, 2011, с. 171—172.
  48. ↑ Хохлов, 2011, с. 172.
  49. ↑ Хохлов, 2011, с. 174.
  50. ↑ Хохлов, 2011, с. 174—175, 178—179.
  51. ↑ Оппель В. А. История русской хирургии. — Вологда, 1923. — С. 372.
  52. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 176—178.
  53. ↑ 1 2 3 Виленский Ю. [www.day.kiev.ua/187467 Необыкновенная жизнь Веры Гедройц]. // День. — Киев (6 сентября 2007). Проверено 14 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPfQ4um Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  54. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 179, 185, 188.
  55. ↑ Хохлов, 2011, с. 185, 189.
  56. ↑ Хохлов, 2011, с. 189—190.
  57. ↑ Wilson B. [cimonline.ca/index.php/cim/article/viewArticle/2792 Relearning in military surgery: The contributions of Princess Vera Gedroits] (англ.). // Clinical & Investigative Medicine. — 2007. — № 4. — Vol. 30. — Supplement — Royal College Abstracts. — Canadian Society for Clinical Investigation (27—29 сентября 2007). — 2007. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPiCXAz Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  58. ↑ Basil A. Pruitt, Jr. [www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC1570575/#r8-2 Combat Casualty Care and Surgical Progress] (англ.). Department of Surgery, University of Texas Health Science Center, San Antonio, TX, 2006. Проверено 15 августа 2011.
  59. ↑ Гумилев Н. С. [dugward.ru/library/gumilev/gumilev_rec_sologub_solovyev.html Рецензия на произведения Федора Сологуба, Сергея Соловьева, Николая Морозова, Сергея Гедройца, Н. Брандта]. // Аполлон — 1910 — № 9. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPja6UF Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  60. ↑ Хохлов, 2011, с. 119.
  61. ↑ Marina Ledkovsky, Charlotte Rosenthal, Mary Zirin. [books.google.ru/books?id=lI4hPO8u3ecC&pg=PA198&lpg=PA198&dq=Vera+Gedroits+writer&source=bl&ots=HPFfZpVeaL&sig=UGLW9zmj_iQLx0cxamp80hAYqKM&hl=ru&ei=wDNJTqmjKISSOvOy6IUM&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&ved=0CGgQ6AEwBw#v=onepage&q=Vera%20Gedroits%20writer&f=false Dictionary of Russian women writers]. — USA: Greenwood Publishing Group, 1994. — ISBN 0-313-26265-9.
  62. ↑ 1 2 Шпачков В. [www.mgzt.ru/article/906 Большой хирург и лирический поэт]. // Медицинская газета. — Москва. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPk4dia Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  63. ↑ Catriona Kelly. [books.google.ru/books?id=J8sv46r1JAEC&pg=PA238&dq=Vera+Gedroits&hl=ru&ei=zjVJTsHlNc2E-wb-sqi2Ag&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=6&ved=0CEwQ6AEwBQ#v=onepage&q=Vera%20Gedroits&f=false A history of Russian women's writing, 1820—1992]. — Oxford, UK: Oxford University Press, 1998. — ISBN 0-19-815964-1.
  64. ↑ 1 2 Хохлов, 2011, с. 135.
  65. ↑ Беннет Дж. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2g.htm Княжна Вера Гедройц: Военный хирург, поэтесса и писательница]. / Пер. с англ. К. Финкельштейна — 1992. Проверено 14 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPlG7E1 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  66. ↑ Хохлов, 2011, с. 178.
  67. ↑ Хохлов, 2011, с. 49.
  68. ↑ Хохлов, 2011, с. 191.
  69. ↑ [gorod-pushkin.info/node/167 Мемориальные доски у больницы Семашко]. Город-Пушкин.Инфо. Проверено 14 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPm5ejs Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  70. ↑ [www.youtube.com/user/MrChiklin1000#p/u/28/IFpj3tPErc0 Мемориальные доски на больнице им. Семашко.] // Служба информации Пушкин (Царское Село)  (Проверено 20 августа 2011)
  71. ↑ Хохлов, 2011, с. 209.

Литература

  • Хохлов В. Г. [books.google.ru/books?id=NRVEMwEACAAJ Цвет жизни белый]. — Брянск: Брянское СРП ВОГ, 2011. — 216 с. — ISBN 978-5-903513-36-9.
  • Хохлов В. Г. Руки, возвращающие к жизни. Вера Игнатьевна Гедройц - хирург и поэт. — СПб.: Серебряный век, 2013. — 224 с. — ISBN 978-5-902238-98-0.
  • Мец А. Г. Новое о Сергее Гедройц // Лица: Биографический альманах. — СПб.: Феникс, 1992. — С. 291—316. — ISBN 5850420460.
  • Заверный Л. Г., Войтенко А. А., Петенько С. И., Мельник В. М. Профессор Вера Игнатьевна Гедройц — первая в России женщина хирург // Клиническая хирургия. — Киев, 1988. — № 5. — С. 67—70.
  • Фомин С. В. Жорж Санд Царского Села. Княжна Вера Игнатьевна Гедройц // Скорбный ангел. Царица-Мученица Александра Новая в письмах, дневниках и воспоминаниях. — СПб: Домострой, 2005 895 с. — ISBN 5-88060-198-6
  • Марк Мирский. [www.medvestnik.ru/archive/knyazhna_professor_hirurgii_kakoy_byla_vera_ignatevna_gedroyc.html Княжна, профессор хирургии. Какой была Вера Игнатьевна Гедройц.] // Медвестник. — 2007. — № 19 (404).

Ссылки

Вера Игнатьевна Гедройц в Викитеке?
  • Хохлов В. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz4.htm Вера Игнатьевна Гедройц — главный хирург Мальцовских заводов]. // Из истории Брянского края. — Брянск, 1995,. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPsnVjN Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Хохлов В. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz6.htm Женщины-медики на сопках Маньчжурии]. // Медицинская газета. — Москва, 1995. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPtgID1 Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Хохлов В. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz7.htm Гедройц В.И. — старший ординатор царскосельского дворцового госпиталя]. // Песоченский историко-археологический сборник. — Киров, 1997. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPubM7h Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Мец А. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2a.htm Новое о Сергее Гедройц. Биография В. И. Гедройц]. // Лица. Биографический альманах. — СПб.: Феникс, 1992. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPvkqem Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Мец А. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2b.htm Новое о Сергее Гедройц. Сергей Гедройц. Стихотворения]. // Лица. Биографический альманах. — СПб.: Феникс, 1992. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPwcGdm Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Мец А. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2c.htm Новое о Сергее Гедройц. В. И. Гедройц. Дневник]. // Лица. Биографический альманах. — СПб.: Феникс, 1992. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uPxYOKi Архивировано из первоисточника 23 января 2012].
  • Мец А. Г. [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Gedroitz2d.htm Новое о Сергее Гедройц. Из воспоминаний И. Д. Авдиевой]. // Лица. Биографический альманах. — СПб.: Феникс, 1992. Проверено 15 августа 2011. [www.webcitation.org/64uUYiPyL Архивировано из первоисточника 23 января 2012].

Отрывок, характеризующий Гедройц, Вера Игнатьевна

– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гедройц,_Вера_Игнатьевна&oldid=80576399»