Гейгер, Лазарь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лазарь Гейгер
Lazarus Geiger
Дата рождения:

21 августа 1829(1829-08-21)

Место рождения:

Франкфурт-на-Майне, Германия

Дата смерти:

29 августа 1870(1870-08-29) (41 год)

Место смерти:

Франкфурт-на-Майне, Германия

Научная сфера:

лингвистика

Лазарь Гейгер (нем. Lazarus Geiger; 21 августа 1829 года — 29 августа 1870 года) — немецкий филолог и философ.





Биография

Лазарь Гейгер родился в 1829 году во Франкфурте в еврейской семье. Его дядя — Авраам Гейгер — был одним из лидеров еврейского реформационного движения XIX века. С юного возраста изучал иврит под руководством своего отца, еврейского учёного Соломона Михаэля Гейгера (нем. Salomon Michael Geiger). Отец считал, что Лазарю стоит быть торговцем, и отдал сына на обучение к одному майнцскому книгопродавцу. Спустя несколько лет Лазарь Гейгер пресытился этим занятием, вернулся в родной город и поступил в гимназию. Закончив гимназический курс, занимался классической филологией в Марбургском, Гейдельбергском и Боннском университетах.[1]

В 1851 г. окончательно вернулся во Франкфурт, занимался научной деятельностью. С 1861 года работал учителем в еврейской школе Филантропин (Philantropin), преподавал немецкий язык, математику, географию и иврит.[2]

Скончался от болезни сердца во Франкфурт-на-Майне в 1870 году в возрасте 41 года.

Научная работа

Поселившись во Франкфурте, Лазарь Гейгер углубился в изучение лингвистики. С 1852 года он вёл работу над своим трудом «Ursprung und Entwickelung der Menschlichen Sprache und Vernunft». Первая работа Лазаря Гейгера, опубликованная в 1865 г., озаглавлена «Ueber Umpfang und Quelle der erfahrungsfreien Erkenntniss».

Доклад Лазаря Гейгера «Ueber den Farbensinn der Urzeit und seine Entwicklung», прочитанный на конференции в Франкфурте на Майне в сентябре 1867 года, считается началом нового направления в языкознании, «лингвистической археологии». В 1871 году этот доклад был издан на немецком языке.

В своих работах Гейгер развивал идеи Уильяма Гладстона о том, что цветовосприятие людей изменялось со временем. В отличие от Гладстона Гейгера исследовал не только поэмы Гомера, но и многие другие тексты, в частности древнеиндийские ведические поэмы и Ветхий Завет. Он обратил внимание, что во многих древних текстах отсутствуют упоминания о синем цвете. Так, в «Ursprung und Entwicklung der menschliehen Sprache und Vernunft» (1868—1872) Гейгер отмечает, что ни в Ведах, тысячи строк которых посвящёны событиям на небесах, ни в Библии, где небо упоминается 430 раз, ни разу описание небес не было снабжено цветовым эпитетом. Продолжив исследования, Гейгер обнаружил, что в более старых источниках, например в Ригведе нет в том числе и упоминаний зелёного цвета. В ещё более древней литературе нет жёлтого, а в самой древней — красного.[3]

На основе проведённого анализа Лазарь Гейгер развил гипотезу Гладстона, придав ей эволюционный характер. По его предположению, развитие человеческого разума может быть прослежено через историю языка, и универсальным законом является порядок появления в языках слов для обозначения цветов в порядке спектра[4][5]. Впоследствии схожую теорию развивали Пол Кей[en] и Брент Берлин в своей работе «Basic Color Terms: Their Universality and Evolution», опубликованной в 1969 году.

Исследования Гейгера примечательны тем, что автор раньше Чарльза Дарвина пришёл к признанию процесса эволюции и применил эволюционную теорию к области мышления и языка. По Гейгеру в основе языка лежат довольно мало значащие восклицания, близкие к междометиям (сам автор именует их «Sprachschrei»). Согласно рассуждениям учёного, язык является источником мыслительной деятельности человека, из него развился разум, причём Гейгер отводит определяющую роль в этом развитии не слуху, а зрению. По мнению учёного, лишь когда люди стали привыкать к словам и их восприимчивость значительно повысилась, они заметили, что усилилась и их способность к различению предметов.[1]

Читанные в разное время Лазарем Гейгером публичные лекции были опубликованы его братом, Альфредом Гейгером, в 1871 году под заголовком «Zur Eutwickelungsgeschichte der Menschheit». В этих лекциях автор в том числе выдвинул гипотезу североцентральноевропейского происхождения индоевропейских языков.

Религиозные взгляды

Хотя Лазарь Гейгер родился в семье реформаторов и приходился племянником Аврааму Гейгеру, он выступал против реформ в религиозной сфере и неоднократно выступал с резкой критикой по адресу представителей рационалистического направления. Когда старинная синагога во Франкфурте была заменена современной с органом, Гейгер издал брошюру «Terzinen beim Fall der Synagoge zu Frankfurt am Main», в которой негативно высказался о свершившихся изменениях.[1]

Библиография

  • «Terzinen beim Fall der Synagoge zu Frankfurt-am-Main» (Frankfort, 1854).
  • «Ueber Umfang und Quelle der Erfahrungsfreien Erkenntniss» (Frankfort-on-the-Main, 1865).
  • «Ursprung und Entwickelung der Menschlichen Sprache und Vernunft» (vol. i. Stuttgart, 1868).
  • «Der Ursprung der Sprache» (Stuttgart, 1869, 2d ed. 1878).
  • «Zur Entwickelungsgeschichte der Menschheit» (ib. 1871; 2d ed., 1878).
  • «Ueber Deutsche Schriftsprache und Grammatik, mit Besonderer Rückricht auf Deutsche Schulen» (ib. 1870).

Напишите отзыв о статье "Гейгер, Лазарь"

Примечания

  1. 1 2 3 ЕЭБЕ, 1910, pp. 256-257.
  2. ADB, 1892, pp. 507-508.
  3. Deutscher, 2010, pp. 40-46.
  4. Woodworth, 1910, pp. 325-326.
  5. Orsucci, 2010, pp. 243-245.

Ссылки

  • A. Leskien. Geiger, Lazarus // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). — Lpz.: Duncker & Humblot, 1892. — Т. 8.
  • Deutscher, G. Through the language glass: why the world looks different in other languages. — New York: Metropolitan Books/Henry Holt & Company, 2010. — 304 p. — ISBN 978-0-8050-8195-4.
  • Гейгер, Лацарус (Элиезер Соломон) // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1910. — Т. VI. — Стб. 256-257.
  • Woodworth R. S. The puzzle of color vocabularies // Psychological Bulletin. — 1910. — Vol. 7(10). — P. 325-334. — DOI:10.1037/h0071190.</span>
  • Orsucci A. [www.degruyter.com/view/j/niet.1993.22.issue-1/9783110244410.243/9783110244410.243.xml Die geschichtliche entwicklung Des farbensinns und die „linguistische archäologie” Von L. Geiger und H. Magnus: Ein kommentar zum aphorismus 426 Von morgenröthe] // Nietzsche-Studien. — 2010. — Vol. 22. — P. 243–256. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1613-0790&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1613-0790]. — DOI:10.1515/9783110244410.243.</span>

Отрывок, характеризующий Гейгер, Лазарь

– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…