Гейтц, Вальтер

Вальтер Гейтц
Дата рождения	8 декабря 1878(1878-12-08)
Место рождения	Берлин, Германская империя
Дата смерти	9 февраля 1944(1944-02-09) (65 лет)
Место смерти	Красногорск, Московская область, СССР
Принадлежность	Германская империя Веймарская республика Третий рейх
Род войск	Сухопутные войска
Годы службы	1898—1944
Звание	Генерал-полковник
Командовал	8-й армейский корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Вторая мировая война
Награды и премии

Вальтер Хайтц (нем. Walter Heitz; 8 декабря 1878, Берлин — 9 февраля 1944, Красногорск, Московская область) — немецкий военачальник, генерал-полковник (30 января 1943 года), кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями.

Биография

В марте 1898 года поступил на военную службу фанен-юнкером (кандидат в офицеры) в артиллерийский полк. С августа 1899 года — лейтенант, с октября 1913 — капитан. Начал Первую мировую войну в должности командира батареи. С декабря 1916 — командир артиллерийского дивизиона. За время войны награждён Железными крестами обеих степеней и ещё двумя орденами. Был ранен.

После поражения — в рейхсвере. С 1931 года — полковник и комендант Кёнигсберга, в 1933 году стал генерал-майором, с 1936 года — генерал-лейтенант и президент Имперского военного суда, с 1937 года — генерал артиллерии.

Во время Польской кампании (1939) с 12 сентября командовал войсками в Данциге. С 25 октября 1939 года — командир 8-го армейского корпуса. Участвовал во Французской кампании (1940), по её окончании с июля 1940 года по апрель 1941 года оставался на побережье Ла-Манша, затем переведён на границу с СССР.

При нападении на СССР командовал 8-м армейским корпусом в составе 9-й полевой армии группы армий «Центр», участвовал в Белостокско-Минском и Смоленском сражениях, затем в наступлении на Москву. Осенью 1941 года переведён в Париж, где руководил военной администрацией.

В апреле 1942 года 8-й армейский корпус вернулся на советско-германский фронт и вошёл в состав 6-й полевой армии Ф. Паулюса из состава группы армий «Юг». Участвовал в Сталинградской битве, вместе с армией попал в окружение под Сталинградом, 21 декабря 1942 года получил Рыцарский крест с Дубовыми листьями, 30 января 1943 года — звание генерал-полковника, но уже 31 января взят в плен.

Умер в советском плену. Причина смерти неизвестна.

В Сталинградском «котле»

До последнего дня настаивал на продолжении сопротивления в Сталинградском «котле», отдал приказ, что о сдаче не может быть и речи и всякий, кто будет уличён в переговорах с противником, будет расстрелян на месте. Так как командные пункты 8-го и 51-го корпусов находились в одном бункере, Гейтц имел возможность контролировать все действия командира 51-го корпуса Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха, который был склонен в безнадёжной ситуации капитулировать.

Когда советские танки прорвались к КП Гейтца, тот попытался застрелиться, но ему помешал его начальник штаба полковник Шильдкнехт. Таким образом, В. Гейтц стал вторым по рангу немецким военнопленным (после генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса).

Награды

• Железный крест, 1-го и 2-го класса (1914)
  • Пряжки к железным крестам 1-го и 2-го класса
• Рыцарский крест королевского ордена Дома Гогенцоллернов с мечами
• За ранение (нагрудный знак) чёрный (1918)
• Немецкий крест в золоте (22 апреля 1942)
• Ганзейский крест, Гамбурга
• Почётный крест ветерана войны
• Медаль «За зимнюю кампанию на Востоке 1941/42»
• Рыцарский крест железного креста с Дубовыми Листьями
  • Рыцарский крест (4 сентября 1940)
  • Дубовые листья (№ 156) (21 декабря 1942)

Литература

• Gerd F. Heuer. Die Generalobersten des Heeres, Inhaber Höchster Kommandostellen 1933—1945. — 2. — Rastatt: Pabel-Moewig Verlag GmbH, 1997. — 224 p. — (Dokumentationen zur Geschichte der Kriege). — ISBN 3-811-81408-7.
• Fellgiebel, Walther-Peer (2000). Die Träger des Ritterkreuzes des Eisernen Kreuzes 1939—1945. Friedburg, Germany: Podzun-Pallas. ISBN 3-7909-0284-5

Отрывок, характеризующий Гейтц, Вальтер

– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.