Гейфельдер, Иоганн Фердинанд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Фердинанд Гейфельдер
нем. Johann Ferdinand Heyfelder
Дата рождения:

19 января 1798(1798-01-19)

Место рождения:

Кюстрин

Дата смерти:

21 июня 1869(1869-06-21) (71 год)

Место смерти:

Висбаден

Страна:

Германия Германия

Научная сфера:

медицина

Учёная степень:

доктор медицины

Иоганн Фердинанд Гейфельдер (1798—1869; нем. Iohann Ferdinand Heyfelder) — немецкий медик, доктор медицины и хирургии, педагог; действительный статский советник.





Биография

Иоганн Фердинанд Гейфельдер родился 19 января 1798 года в Кюстрине, где отец его служил инспектором плотин. Уже в шестнадцатилетнем возрасте сражался против Франции в коалиционных войнах. По окончании Наполеоновских войн изучал медицину в Берлине, Йене, Вюрцбурге, Тюбингене и Бреславле, где и получил степень доктора медицины 15 марта 1820 года по защите диссертации: «De prosopalgia Fothergilli»[1].

По окончании обучения Гейфельдер много путешествовал и прожил год в Париже, где познакомился со многими выдающимися людьми. Вернувшись в Германию, он поселился в Трире в качестве практикующего врача; кроме обширной практики, он много времени уделял и медицинской литературе, сотрудничая в Harless' Rheinische Jahrbücher, Берлинском медицинском энциклопедическом словаре, Riest's Handbuch der Chirurgie, печатая некрологи французских знаменитостей и рецензии в критических журналах[1].

В 1831 году при появлении холеры Иоганн Фердинанд Гейфельдер, хотя и не состоял на службе, был послан в Берлин, а весной 1832 года в Париж для изучения холеры. Плодом его командировки явились две брошюры: «Beobachtungen über die Cholera asiatica» и «Die Cholera in Frankreich», за которые он получил медали от прусского правительства и от медицинского общества в Лионе[1].

В 1833 году он был приглашен князем Гогенцоллерн в Зигмаринген в качестве лейб-медика и начальника медицинского управления, где он реорганизовал управление по прусскому образцу, много внимания посвящал минеральным источникам, продолжал сотрудничество в медицинских журналах и заслужил известность как хирург[1].

В 1841 году получил приглашение в Эрлангенский университет профессором хирургии и офтальмологии и директором хирургической клиники; а в 1850 году ему было вверено заведование всеми университетскими клиниками[1].

Живо интересуясь только что начавшимися в то время опытами с анестезирующими средствами, И. Ф. Гейфельдер применял их у себя в клинике и опубликовал результат своих наблюдений. Однако недоразумения с сослуживцами на религиозной почве принудили его осенью 1854 года отказаться от своей должности[1].

В 1855 году, когда в Российской империи в ходе Крымской войны остро ощущался недостаток в врачах, особенно хирургах, Гейфельдер, пользовавшийся большой известностью в качестве оператора, был вызван в Россию и назначен главным хирургом при русских войсках в Финляндии. По окончании войны он служил в Санкт-Петербургской больнице для чернорабочих в качестве профессора-консультанта по хирургии, где в число его обязанностей входило и чтение практических лекций молодым врачам. Затем он был старшим ординатором в Первом Санкт-Петербургском военно-сухопутном госпитале[1].

В 1866 году по поручению правительства посетил поле военных действий в Богемии и лазареты в Пруссии и Саксонии, о чем напечатал отчет в «Gazette médicale de Paris» в 1867 году. В том же 1867 году был представителем русского правительства на обоих международных конгрессах в Париже[1].

Последние месяцы своей жизни Иоганн Фердинанд Гейфельдер провел в Висбадене, где и умер 21 июня 1869 года[1].

Он состоял членом многих ученых обществ, как то Леопольдина и Баденское судебно-медицинское общество, и был сотрудником почти всех значительных медицинских периодических печатных изданий Европы[1].

Его сын Оскар (1828—1890) пошёл по стопам отца, стал доктором медицины и немалую часть жизни трудился в России[2].

Избранная библиография

Напишите отзыв о статье "Гейфельдер, Иоганн Фердинанд"

Примечания

Литература

  • «Иллюстрированная газета», 1869 год, № 25;
  • «Медицинский вестник», 1869 год, № 27;
  • «Allgemeine Deutsche Biographie», XII.

Отрывок, характеризующий Гейфельдер, Иоганн Фердинанд

– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…