Гейша

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ге́йша[1] (яп. 芸者 гэйся) — женщина, развлекающая своих клиентов (гостей, посетителей) японским танцем, пением, ведением чайной церемонии, беседой на любую тему[2], обычно одетая в кимоно и носящая традиционные макияж и причёску. Название профессии состоит из двух иероглифов: «искусство» и «человек», таким образом означая «человек искусства». Вместе с тем, для обозначения подобных артисток и их профессии, как в японском, так и в остальных мировых языках, включая русский, встречаются и другие наименования. Так, в области Кансай (где расположен Киото — один из крупнейших центров культуры гейш), начиная с реставрации Мэйдзи используются понятия «гэйко»[3] (芸伎), а для ученицы — понятие «майко» (舞妓)[4]. Ученицы токийских гейш называются яп. 半玉 хангёку — «полудрагоценный камень»[5] (их время два раза дешевле, чем время гейши[6]); также имеется общее наименование яп. お酌 о-сяку — «разливающая сакэ»[7].

Основная работа гейш — проведение банкетов в чайных домах, отелях японского типа и традиционных японских ресторанах, где гейша выступает хозяйкой вечеринки, развлекая гостей (мужчин и женщин). Банкет в традиционном стиле носит название о-дзасики (яп. お座敷, дословно «комната с татами»)[8]. Гейша должна направлять беседу и способствовать весёлому времяпрепровождению своих гостей, зачастую флиртуя с ними, но сохраняя при этом своё достоинство.

Традиционно в японском обществе разделяют круги общения, из-за чего жёны японцев не могли присутствовать на банкетах с коллегами, это расслоение породило гейш — женщин, которые не входили во внутренний, семейный круг общения[9]. Уклад жизни гейш и куртизанок был чётко расписан: бо́льшую часть своего времени они, особенно до Второй мировой войны, проводили в городских районах, называемых ханамати (花街 — «город цветов»). Наиболее известными подобными районами являются Гион Кобу, Камиситикэн и Понто-тё, расположенные в Киото, и в которых традиционный образ жизни гейш сохранился более явно[10].

Гейш в современной Японии, даже в Киото, осталось совсем немного: так, если в 1920-е годы по всей стране было более 80 тысяч гейш, то в настоящее время их число не превышает и тысячи, из них в Токио[11] и Киото примерно по три сотни. Даже посетители Гиона в Киото скорее встретят переодетых в гейш статистов, позирующих для фотографий, или же переодетых туристов, чем настоящих гейш.





История профессии

Основными центрами культуры гейш являются Киото, Осака и Токио, где они впервые появились в XVII столетии. И если изначально в роли гейш выступали мужчины — актёры и музыканты театра Кабуки, то позднее представителями этой профессии становились только женщины. Между гейшами и актёрами Кабуки до сих пор существует связь: гейши посещают представления, а актёры ходят на банкеты[12]. Кроме того, существует декабрьская традиция актёрам расписываться на кандзаси учениц гейш[12].

Первыми гейшами были мужчины, работавшие шутами на банкетах в юкаку[13]. Они распаляли клиентов проституток непристойными шутками и народными песнями. Первой гейшей женского пола была Касэн из домика Огия в Ёсиваре. Касэн работала проституткой, но сумела выплатить долги и стала свободной, перейдя в гейши в 1761 году[14]. Изначально гейши делились на несколько разновидностей: сиро-гэйся (яп. 白芸者, «белая гейша») занималась только развлечением гостей, а короби-гэйся (яп. 転び芸者, «опрокидывающаяся гейша») могла торговать телом[15]. В 1779 году профессия гейш стала существовать официально, появился офис «кэмбан» (яп. 見番), установивший правила для них. Гейшам в юкаку было запрещено спать и даже сидеть рядом с клиентами юдзё, носить яркие кимоно, гребни и кандзаси в причёске[15]. Гейши района Миягава-тё ещё в 1960-х имели сомнительную репутацию из-за того, что в прошлом практиковали «двойную регистрацию»[16] как гейши и как проститутки. Однако, несмотря на то, что гейш часто уличали в нарушении закона о проституции, в 1957 году, когда проституция была запрещена, закон не коснулся гейш.

«Золотой век» гейш пришёлся на 1860-е годы[17], в те времена они были настоящими звёздами, музами для многих поэтов и художников. Тогда же и были заложены жёсткие традиции их искусства, дошедшего практически в неизменном виде до сегодняшних дней. Гейши смогли добиться популярности благодаря тому, что они, во-первых, были более современными, чем старомодные юдзё; кроме того, проститутки жаждали только денег, когда гейши славились добрым сердцем и отзывчивостью[17].

После реставрации Мэйдзи правительство, озабоченное имиджем страны в глазах викторианского мира, выпустило Петицию об освобождении гейш и проституток. Все долги гейш и проституток были списаны, контракты на обучение стало можно заключать только на семь лет, а обновлять лишь по согласию сторон[18]. Все города получили право регистрировать проституток и гейш. Все гейши теперь могли вернуться домой, но многие не захотели сделать это, и в 1874 году законы были изменены. Был введён налог, который шёл на финансирование Женской мастерской (яп. 如工場 нёко:ба), где гейш должны были учить рукоделию, обращению с шелковичными червями, музыке, танцам, чтению и бухучёту, что позволило бы им найти работу в случае необходимости. Обучение было обязательным[19]. Гейш вызывали на о-дзасики прямо из нёкоба, причём в случае, если банкет кончался до окончания рабочего дня, гейша должна была вернуться к занятиям. Через семь лет, в 1881 году, эксперимент был отменён, и все уроки, кроме танцев и музыки, отменили.

В 1886 году гейшам было предписано брать фиксированную плату за услуги, что привело к стандартизации цен, которые ранее были предметом торга между клиентом и чайным домиком; в основном, в XIX веке плата у разных гейш остаётся примерно одинаковой[20]. Правительство Мэйдзи, тем не менее, в отличие от сёгуната, не стремилось к запрещению излишеств в юкаку и ханамати: сёгунат строго следил за соблюдением многочисленных законов, регулировавших фасон и цвет одежды, причёски, украшения и предметы домашнего обихода, а новое правительство решило оставить карюкай в качестве островка свободы[21].

В 1890-х гейши стали восприниматься обществом как часть ушедшего периода Эдо, как хранительницы «настоящего японского духа»[22]. В 1898 году в Японии было около 25 000 гейш[22]. Набирающие популярность милитаристы считали гейш достойным способом отдохнуть для патриота, и сами гейши выказывали любовь к родине разнообразными способами; к примеру, в Русско-японскую войну организованная группа гейш отказалась от одновременного ношения трёх кимоно, начав носить только два[23]. В 1900 году появился очередной закон об организации работы «весёлых» кварталов, окончательно разделивший гейш и проституток[24].

В 1920-х годах количество гейш возросло многократно: с 1905 года их число возросло с 2300 до 10 000[25]. Так как «традиционное японское» стало считаться «устаревшим», а также в силу инерционного восприятия гейш как новаторов[26], гейши начали экспериментировать с западной одеждой, западными танцами, причёсками[27], однако это вызвало в обществе ожесточённые диспуты относительно роли гейш в новой Японии. Журналист Ивао Танака писал, что гейши — это пупок общества[28], а в 1935 году вышла книга Хрестоматия гейш (яп. 芸妓読本 гэйги токухон), содержавшая эссе, написанные людьми самых разных профессий, где они делились мыслями относительно дальнейшей судьбы гейш. Некоторые авторы рисовали гейшам блестящее будущее в качестве хранительниц традиций, другие выступали с критикой, утверждая, что гейши неграмотны и невежественны. Третьи же считали, что профессия изжила себя и должна исчезнуть.

В 1937 году растущие националистические настроения замедлили вестернизацию Японии; в войну гейши снова пережили небольшой подъём, сменившийся стагнацией в 1944, вызванной запретом на работу чайных домов. Правительство предписывало гейшам идти на работу на фабриках, но многие договаривались со своими патронами, чтобы те лишь записывали их в качестве работниц[29]. После войны стало очевидно, что гейшам не следует осовремениваться. Именно с этого момента слово «гейша» стало означать «хранительница традиций»[30]. Послевоенный Киото испытал подъём: он не подвергался бомбёжкам, благодаря чему его чайные домики посещали жители пострадавшей Осаки[31].

В XXI веке гейши рекламируют товары и услуги, выступают на благотворительных вечерах, а также ищут новые способы повышения популярности профессии: к примеру, гейши Камиситикэна подают пиво в летнем саду[32], пиво разливают также работницы Гиона[33]; гейши выступают на открытии бейсбольного сезона[34]. Во второй половине XX века число гейш неуклонно сокращалось, но в 2008 году число учениц в Киото впервые за 50 лет достигло 100[35]. В закрывшихся ханамати стали вновь появляться ученицы[7].

Тем не менее, в ближайшее время профессию может ожидать серьёзный кризис: к примеру, в Киото работают всего трое одевальщиков, двое из которых в преклонном возрасте[36]; парикмахерских, занимающихся париками, лишь две[37].

Труд и быт гейши

Распорядок дня

Утро учениц начинается около восьми утра[34], а гейш — в 10[12]. Затем и гейши, и ученицы идут на занятия танцами, музыкой, икэбаной и другими искусствами, набор которых зависит как от специализации конкретной гейши, так и от традиций данного города или квартала (к примеру, в Андзё гейши играют на флейте нокан). По возвращении, около шести вечера[38], молодые гейши и ученицы накладывают макияж и переодеваются в рабочее кимоно, а затем идут на банкеты. Из-за того, что ни гейши, ни ученицы не едят на вечеринках, перед работой они плотно ужинают. В Киото перед банкетами гейша должна зайти в каждый чайный домик, где работала вчера, и поблагодарить его хозяйку за вчерашнюю заботу[39]. День гейши заканчивается глубоким вечером[12] — в час ночи или даже позже.

О-дзасики

Важными профессиональными качествами гейши как тамады являются умение заинтересовать клиентов, позволяя им расслабиться, забыв о работе, а также навык хранить тайны клиентов[40]. Ученицам и гейшам предписывается для этого при каждой встрече здороваться с клиентом, даже если он был на предыдущем банкете с этой же гейшей[41].

Следует отметить, что имидж гейши как «слуги мужчин» является неверным: гейши обладают экономическими свободами и значительно более независимы, чем обычные японские жёны[42]. Кроме того, идеал гейши — не безмолвная и покорная «ямато-надэсико», а гибкая ива (отсюда название карюкай)[43]. Даже на о-дзасики не только гейша наливает гостю выпивку, но и он должен налить ей бокал в ответ[42].

О-дзасики включают в себя еду в высоком стиле кайсэки, игры, а также танцы в стиле танцевальной школы, специфичной для данного конкретного района. На о-дзасики как клиенты, так и гейши употребляют много алкоголя, обычно пива или сакэ, однако ученицы не пьют, так как это считается неподобающим[44]. Гейши не едят на о-дзасики.

На о-дзасики гейши также обслуживают важных гостей, прибывающих в Японию с деловыми визитами: президентов, королей и императоров. Президент Форд и королева Елизавета бывали на о-дзасики в Гионе[10]. Самого важного клиента усаживают на место рядом с токонома, чтобы гейши могли быстро сориентироваться, кому уделять больше внимания[45].

Игры на банкетах обычно представляют собой соревнования в ловкости, а проигравший должен осушить небольшую рюмку саке[46].

  • Камень, ножницы, бумага[45].
  • Компира фунэ-фунэ (яп. 金比羅船船, лодочка-лодка Компиры (бога-покровителя навигации)) — двое играющих по очереди касаются лежащей тарелочки открытой ладонью, если один из игроков в свой ход взял тарелочку, второй должен коснуться места, где та лежала, кулаком. Перепутавший действия проигрывает.
  • Тосэнкё (часто играют не на очки по правилам, а просто на «сбил игрушку»).
  • Гоиситори (яп. 碁石取り, брать камни для го (палочками)).
  • Надломанную палочку раскручивают в руках. Проигрывает тот, в кого угодит отлетевшая половина[47].
  • Тора-тора (яп. 虎虎, тигр-тигр) — разновидность игры «камень, ножницы, бумага», в которой играющие должны одновременно выйти из-за ширмы, приняв вид тигра, охотника или старухи[48].

Заработок гейши в чайном доме обычно составляет фиксированная почасовая плата. Подсчёт времени изначально вели с помощью ароматических палочек, сгоравших за определённое время. Когда гейша собиралась уходить с вечеринки, хозяйка подсчитывала огарки от палочек и вписывала их в счёт человека, который пригласил гейшу[49]. Кроме того, гейши получают чаевые, называемые «цветочными деньгами». Экономической стороной жизни ханамати ведает организация «камбукан» (幹部館), она подсчитывает все доходы каждой из гейш и публикует имена самых успешных из них. Именно так появилась информация о доходах Минэко Ивасаки, самой высокооплачиваемой гейши всех времён.

Другие виды работы

Кроме о-дзасики, гейшу можно нанять для посещения спектакля, прогулки или совместного похода в ресторан (яп. ご飯を食べ гохан о табэ, «поедание риса»)[50]. Клиент может выбрать, должна ли гейша прийти в полном облачении с макияжем, в простом кимоно, или же вовсе в западной одежде.

Наиболее талантливые и успешные гейши демонстрируют своё умение играть на музыкальных инструментах, петь и танцевать на периодически проводимых фестивалях, открытых для широкой публики. У каждого из киотоских кварталов гейш есть свой фестиваль: у Гион Кобу — 都をどり Мияко одори, у Камиситикэна — 北野をどり Китано одори. В Токио и других городах имеются городские фестивали танцев гейш. Первым подобным фестивалем был Мияко одори, целью проведения которого было создание имиджа города с богатой историей и культурой для Киото[51]. Подобные выступления позволяют гейше стать широко известной и популярной личностью, однако почти не приносят дохода[2]. Кроме того, из-за сохраняющейся системы иэмото гейши не могут выбирать ни репертуар, ни аксессуары, ни даже место проведения выступления.

Гейши и ученицы участвуют и в других городских мероприятиях. После Великого восточнояпонского землетрясения гейши собирали пожертвования, стоя в людных местах с ящичками для подаяний.

Календарь праздников

  • 3 декабря — начало рабочего года (яп. 事始 котохадзимэ, «начало дел») — гейши наносят визиты учителям и хозяевам о-тяя, дарят подарки и просят помощи в новом году[39].
  • 4 февраля — начало весны (яп. 節分 сэцубун) — майко выступают в храмах и разбрасывают жареные бобы в толпу; считается, что они отгоняют злых духов. С Сэцубуном связан также ритуал переодевания обакэ (яп. お化け), гейши в дни празднования сэцубуна переодеваются в исторических деятелей, мифологических персонажей и просто комических персон, к примеру, пожилые одеваются в юных учениц, а ученицы могут играть мужчин[52].

Обучение

Жизнь и быт маленьких девочек, будущих гейш, с раннего возраста проходила в домах гейш — окия (яп. 置屋) — куда они зачастую продавались бедными семьями[53]. Всё своё детство они вынуждены были работать сначала служанками, затем и ассистентками более старших гейш в доме, которые обучали этих девочек азам будущей профессии и в дальнейшем помогали получать образование. В Японии подобная традиция имеет древние корни: ученик живёт в доме у своего учителя искусств, занимаясь сначала домашней работой, ассистируя ему и становясь в итоге мастером своего ремесла.

Курс обучения в специализированных учебных заведениях включает в себя различные виды искусств, которыми должна владеть гейша: игра на музыкальных инструментах: японской лютне — сямисэне, — флейте «фуэ» и барабане «цудзуми»; традиционные виды пения, традиционный танец, искусство ведения чайной церемонии, искусство составления цветочных композиций — икэбана, поэзия, каллиграфия, живопись — то есть те виды искусств, которые позволят гейше в дальнейшем развлекать своих клиентов. Обучаясь, будущая гейша регистрируется в кэмбане, что позволяет ей в дальнейшем иметь отношения с чайными домами. Следует также отметить, что посещение занятий является частью жизни гейши вплоть до окончания нахождения в профессии. Гейши, помимо этого, следят за прессой и мировыми новостями. Это требуется для того, чтобы поддерживать с клиентами разговоры на любые темы, расслабить их[41].

Наблюдая за старшей гейшей у себя в доме, девочки учились подбирать подходящее для требуемой цели кимоно, надевать его, а также обучались искусству ведения беседы: на начальном этапе ученицы больше молчат, а более умелые гейши могут вести непринуждённую беседу, в том числе с иностранцами и важными гостями[54]. Однако, не обязательно, что непосредственно старшая гейша окия будет заниматься с будущей гейшей: ученица обзаводится так называемой «старшей сестрой» (теоретически, это может быть любая девушка, ставшая гейшей, или, в киотоских кварталах Миягава-тё, Гион-хигаси, даже только старшей майко), которая и должна обучать её, свою «младшую сестру». Зачастую старшей сестрой становится старшая гейша в доме, однако у этого правила существует множество исключений. Так, старшей сестрой гэйко Ваканы яп. 若奈 из Тама окия яп. 多麻 была гэйко из окия Миками яп. 三上 по имени Накако яп. 奈加子. В квартале Камиситикэн в окия часто работает всего одна-две гейши, поэтому у начинающих вовсе нет «старшей сестры», а обучение контролирует хозяйка окия.

«Старшая сестра» должна быть назначена хозяйкой окия; для создания условных уз родства проводится церемония, аналогичная «сан-сан-кудо» (яп. 三々九度, дословно «три по три — десять раз»), которая является кульминацией японской свадьбы[55]. Младшая и старшая сёстры по очереди пьют по три глотка из трёх маленьких чашек сакэ, произнося обещания заботиться друг о друге. Сестринство не является уникальной чертой общества гейш, подобный подход применяется, среди прочего, в сумо и якудза[56]. Институт сестринства имеет множество аллюзий на свадьбу, в частности, младшая сестра уподобляется невесте, а старшая — жениху, а прошлая семья младшей сестры должна уступить место новой семье в мире карюкай[55].

Становление гейши

Несмотря на то, что в период Мэйдзи самыми процветающими и престижными ханамати были токийские Симбаси и Янагибаси[23], в XX веке таковыми являются ханамати Киото. В городе Нара также сохраняется традиционный уклад жизни гейш; в мелких городах, например, Андзё, он претерпел значительные изменения. К примеру, в Киото по сей день[34] сохраняется правило «новичкам нельзя» (яп. 一見さんお断り итигэнсан окотовари) — впервые на о-дзасики можно прийти только по приглашению постоянного клиента. В других городах, например, в Нагое это правило уже не имеет силы: единственным условием является проведение о-дзасики в традиционном японском ресторане или отеле[57].

В Киото и Наре

Так как сейчас в Японии введено обязательное среднее образование, девочка не может стать ученицей гейши, пока не получит школьный аттестат в 15 лет.[58] Вне Киото и Нары ученицами разрешено становиться лишь с 18. После достижения требуемого возраста соискательница вольна договориться с владелицей одного из домиков гейш (окия) и стать там «сикоми», прислужницей. Сикоми выполняет хозяйственные работы, убирает дом и помогает старшим сёстрам одеваться. Сикоми посещает занятия точно так же, как и гейши. Сикоми запрещено звонить домой, она может только писать письма. В Киото перед тем, как стать майко, ученицей, сикоми на короткий срок (две недели) превращается в минараи (слово означает метод обучения наблюдением за старшими). Минараи носит ту же причёску, что и майко, но её пояс оби свисает только на половину длины, а кимоно более разноцветное, по сравнению с майко. Минараи посещает банкеты, но только как наблюдатель[59].

Через полгода, по правилам Киото, после сдачи экзамена происходит церемония инициации, «мисэдаси» — с этого момента соискательницы называются начинающими гейшами (майко) и получают рабочий псевдоним «имя для искусства» (яп. 芸名 гэймэй), включающее, в подавляющем большинстве случаев, часть имени своей старшей сестры или общий для этого окия компонент[60]. Подобная практика не уникальна для гейш, в Японии деятели искусств часто имеют несколько имён[61]. Примером «общего компонента» могут являться гейши окия Тама в Гион Кобу, в котором есть «ветвь мамэ»: Мамэтэру, Мамэхару, Мамэсудзу; «ветвь ха»: Судзуха, Маюха, Котоха и другие, причём гейши одной «ветви» могут не являться «сёстрами». После мисэдаси майко всегда носит традиционную японскую причёску на собственных волосах[62] и одевается в кимоно. В данный период задача старшей сестры состоит в знакомстве начинающей гейши со своими клиентами. Именно поэтому так важен опыт старшей сестры: чем популярней она будет, тем больше шансов у начинающей гейши будет обрести хорошую клиентскую базу.

Следующим шагом майко раньше была потеря девственности — «мидзуагэ», — церемония, отмечающая повышение её статуса к старшей майко и смене причёски с варэсинобу на офуку. Сейчас мидзуагэ не проводится.

Майко Киото и Нары меняют причёску, символизирующую шаги, ведущие к становлению гейшей: сперва варэсинобу, затем офуку[62]. Перед тем, как сменить кимоно и причёску на подобающие статусу гейши, происходит церемония «смены воротничка», эри-каэ. Воротничок майко вышит белыми и золотыми нитями, а гейши носят гладкий белый. Последняя причёска майко происходит от свадебной причёски прошлого, поэтому церемонию эри-каэ Лайза Дэлби называет также «engagement», «помолвка». На церемонии «эри-каэ» прядь пучка волос причёски сакко символически стригут, чтобы более взрослой причёской обозначить переход от девочки к молодой женщине. Сейчас майко становятся гейшами в 20 или 21 год, в зависимости от успеха и желания хозяйки окия.

У гейш Киото музыканты (яп. 地方 дзиката) стоят на более низкой ступении иерархии, чем танцовщицы (яп. 立方 татиката)[63], однако это не универсальное правило, к примеру, в Атами владеющие сямисэном музыканты получают на треть больше танцоров[64].

В других городах

Хотя в Киото гейши достигли всемирной славы, в других японских городах тоже есть окия и гейши. Во многих городах традиции отличаются от киотоских. Например, в Токио и Ямагате ученицы носят парики, а не причёски на своих волосах[65]. В Токио срок обучения хангёку (местное название ученицы) — от полугода[66] до трёх лет.[67] В городе Андзё имеется шесть окия, а соискательницы пропускают период ученичества, из сикоми становясь сразу гейшами. Майко города Нагоя носят разноцветные воротники, вместо обычных для Киото бело-красных.[68] Распространённое мнение о том, что гейши вне Киото менее умелы в связи с укороченным периодом обучения, не имеют под собой основания. Гейши учатся всю жизнь, только в Токио период интенсивного обучения перемещён на первые годы бытия гейшей.

Дальнейшая карьера

С 18 лет гейша получает возможность обрести «данна». Изначально «данна» — покровитель, иногда бывший любовником гейши, а иногда просто выступавший в роли мецената. Зачастую, но отнюдь не обязательно[69], гейшу и данна связывают тесные любовные отношения, включающие рождение детей. Обязанность данна состоит в том, что он должен покрывать многочисленные текущие расходы гейши, которой он покровительствует (например, приобретает для неё кимоно), а также способствовать росту её популярности. Появление одного или нескольких данна в карьере гейши не является обязательным элементом, однако без этого гейше сложнее оставить окия и стать полномасштабной звездой в своей профессии. Следует отметить, что институт данна существует и поныне; заполнявшие опросник Дэлби гейши на вопрос: «Зачем вам данна?» отвечали: «Нужен близкий человек» (~50 %), для того, чтобы хватало денег (~25 %).

Уход из профессии

Гейша должна покинуть окия, если выходит замуж[42]. Но некоторые гейши, особенно сегодня, не хотят оставаться в профессии до старости и уходят просто по собственному желанию. Какой бы ни была причина, организовывается церемония хики-иваи (яп. 引き祝い, поздравление с уходом): эта традиция была заимствована из кварталов проституток и организовывалась, если проститутка выплатила свои долги и могла вернуться в японское общество[70]. Покидающая ханамати гейша рассылает своим учителям, клиентам, хозяевам чайных домиков, где работала, матушкам окия особое угощение: коробочку варёного риса. В случае, если она уходит по причине брака, или просто оставляет возможность возвращения, в коробку кладётся красный рис, а если о возвращении не может быть и речи — то белый[14].

Гейша и окия

Окия — место, где живут ученицы и гейши, не получившие ещё самостоятельности. При поступлении на работу в окия (а учёба на гейшу тоже считается работой) чаще всего заключается контракт от 5 до 7 лет. По истечении этого срока гейша продолжает работу или уходит из окия. В Токио ученица может жить на съёмной квартире, в Киото же все ученицы в обязательном порядке переезжают в окия, даже если являются коренными жительницами Киото[71].

При многих окия имеются «чайные домики», о-тяя (яп. お茶屋). Это не обычные «чайные дома», а особые помещения, где происходят банкеты с гейшами и ученицами. Название «о-тяя» — киотоское, в Токио используется слово матиай (яп. 待合, «(место для) ожиданной встречи»), хотя более корректно называть подобные заведения «ресторанами» (яп. 料亭 рё:тэй)[72]. В Токио матиай никогда не бывают одновременно и окия[73].

Как уже отмечалось, в дом гейш попадали девочки, зачастую проданные туда своими родителями, другие являлись дочерьми хозяйки дома — гейши, в силу возраста прекратившей свою работу и выполняющей в своём доме бухгалтерские функции. В случае, если у хозяйки отсутствует наследница, она может удочерить какую-либо из своих работниц, что позволит хозяйке получать весь доход, приносимый приёмной дочерью. Удочерение хозяйкой позволяет гейше получить фамилию общины, она становится атотори (яп. 跡取り, наследницей), а также получает право в будущем унаследовать имущество окия.

Сосуществование окия и гейши, проживающей в ней, взаимовыгодно обеим сторонам: окия получает стабильный доход, гейша же получает доступ к обширной коллекции крайне дорогостоящих украшений, аксессуаров и кимоно, без которых она не может заниматься своей профессией. Точнее, гейша получает право заказывать кимоно за счёт окия, так как каждое кимоно в жизни гейши является неприкосновенной собственностью, забрать без спросу чужое кимоно приравнивается к посягательству на личную неприкосновенность. Зачастую старшая сестра, надев несколько раз кимоно, передаёт его младшей. Тем не менее, известны случаи, когда одно и то же кимоно, принадлежащее окия, используется для эри-каэ нескольких гейш.

Окия также называются яката (яп. 屋形, «дворец», «поместье»).

Неяпонские гейши

С 1975 по 1976 в ханамати Понто-тё гейшей без оформления работала американский антрополог Лайза Дэлби. Лайза исполняла обязанности гейши для лучшего понимания их мира: она работала над диссертацией.

В декабре 2007 г. в районе Асакуса, Токио, дебютировала Саюки (яп. 紗幸), первая в истории гейша неяпонского происхождения[74]. Хотя изначально, будучи антропологом, Саюки стала гейшей из академического интереса, она продолжала работу в этой области более трёх лет[75]. Её книга «Sayuki: inside the flower and willow world» (Саюки: в мире цветов и ив) готовится к публикации в Австралии; также запланирован выпуск документального фильма о гейшах.

В феврале 2010 Саюки была вынуждена оставить работу из-за игнорирования правил сообщества и организации банкетов без ведома кэмбана. Она проводила о-дзасики, не имея необходимой квалификации[76].

Пятого октября 2010 г. в окия Итикома города Андзё дебютировала гейша Ибу украинского происхождения[77][78].

С апреля 2011 года в окия онсэна «Идзунагаока» (Идзунокуни, преф. Сидзуока) гейшей работает румынка Изабелла Оноу[79].

С сентября 2012 года в городе Симода китаянка Чжан Сюэ проходит обучение на гейшу[80].

Гейши и проституция

Вопреки достаточно расхожему мнению, профессия гейши не предполагает занятия проституцией. Немаловажно, что с момента появления профессии гейши им было законодательно запрещено оказывать сексуальные услуги за деньги[81].

Однако существуют так называемые «онсэн-гэйся», девушки на горячих источниках, известные общим недостатком мастерства и возможностью оказать секс за деньги[82]; героиня произведения Ясунари Кавабаты «Снежная страна» — именно такая «гейша», а, скорее, хостесс. Слово «онсэн-гейша» часто используется в качестве эвфемизма для проститутки[83].

Внешние различия

В японской индустрии развлечений гейши и юдзё (проститутки) исторически занимали разные позиции, что проявлялось во внешних различиях: проститутка повязывала пояс своего кимоно простым узлом спереди, что позволяло его развязывать много раз в день, узел пояса гейши завязывается сзади сложным узлом, и без посторонней помощи развязать и, тем более, завязать его невозможно. Гейш одевают специальные люди, называющиеся отокоси (яп. 男衆)[84]. Помимо разных способов завязывания пояса, в одежде и причёске гейш и японских высококлассных куртизанок таю и ойран существовало множество предписанных различий во внешности, которые не позволяли спутать гейшу с куртизанкой или проституткой, а также чётко указывали на социальный статус женщины и её род занятий. Каждый ранг проституток был чётко оговорён: таю должны были носить в причёске четыре шпильки с длинными подвесками и три гребня, а куртизанки третьего ранга, обслуживающие борцов сумо — два гребня. Носить шпильки с подвесками им было запрещено. Гейши, в свою очередь, могли носить только простой гребень и небольшую шпильку.

Гейши в поп-культуре

В конце XX столетия образ гейши был адаптирован для западной массовой культуры. Растущий интерес к этому феномену, а также экзотичность образа гейши способствовали появлению заметного числа произведений, обращающихся к этой японской профессии.

Так, в 1997 году был опубликован роман Артура Голдена «Мемуары гейши», рассказывающий о жизни девочки из рыбацкого посёлка, Чио Сакамото, ставшей впоследствии известной гейшей под именем Саюри Нитта. Огромная популярность и множество фактических ошибок книги способствовали появлению новых аналогичных романов. К примеру, Минэко Ивасаки, чьё жизнеописание легло в основу бестселлера Артура Голдена, написала весьма успешную автобиографию — в России издана под названием «Настоящие мемуары гейши»США — «Гейша, жизнь», англ. Geisha, A Life, в Великобритании — «Гейша Гиона» англ. Geisha of Gion). Значительным успехом пользовалась и вышедшая в 2005 году экранизация книги Голдена. Книга Ивасаки также экранизирована под названием Хана-икуса, «Война цветов».

В 1998 году певица Мадонна появилась в облачении и макияже гейши на церемонии вручения наград «Грэмми». В следующем году она предстала в подобном образе в видеоклипе на песню «Nothing Really Matters», а в 2001 году часть представления в рамках турне «Drowned World» была стилизована под японскую тематику.

Однако, нельзя не отметить, что использование образа гейши в поп-культуре привело к весьма значительному искажению представлений западной публики о роли гейши в культуре Японии. Следует помнить, что большинство современных западных авторов не имеют достаточных знаний о профессии гейш, а также об укладе традиционного японского общества, которое они стремятся описать, а в некоторых случаях — неправдоподобность порождается желанием соответствовать интересам и ожиданиям публики, воспитанной в рамках западной культуры. Необходимо отметить, что портреты и описания, появляющиеся в их работах, не являются достаточно реалистичным описанием быта гейш; подобные произведения в значительной части представляют собой стилизацию.

Современные гейши-мужчины

В Японии гейшами (не путать с тайкомоти[en]) работает двое мужчин: Эйтаро[85], работающий в токийском ханамати Мукодзима, и Акари[86][87] на онсэне Насу в городе Тотиги. Мать Эйтаро сама была гейшей, и он рос в «мире цветов и ив», из-за чего также решил вступить на эту стезю. И Эйтаро, и Акари накладывают такой же макияж, что и другие гейши, и носят женское кимоно.

См. также

Напишите отзыв о статье "Гейша"

Литература

  • Dalby, Liza C. Geisha. — Vintage, 2000. — 165 p.</span>
  • Foreman, Kelly M. The Role of Music in the Lives and Identities of Japanese Geisha. — Kent State University, 2002. — 546 p.</span>
  • Foreman, Kelly M. Bad Girls Confined: Okuni, Geisha, and the Negotiation of Female Performance Space // Bad Girls of Japan : Historical and Contemporary Models of Transgressing Women / Eds. Laura Miller, Jan Bardsley. — Palgrave Press, 2005. — 240 p. — ISBN 978-1403-96947-7.</span>
  • Miyazaki, Manabu. Toppamono : outlaw, radical, suspect. — Kotan Publishing, 2005. — 460 с. — ISBN 0-9701716-2-5.</span>
  • Graham-Diaz, Naomi. [www.immortalgeisha.com/makeup_01.php Make-Up of Geisha and Maiko] [Электронный ресурс] // [www.immortalgeisha.com Immortal Geisha] : [веб-сайт]. — 2001.</span>
  • 飯田 孝. [www.kawara-ban.com/rensai21.html 線香代] // 今昔あつぎの花街 : журнал. — 2001.</span>

Примечания

  1. [gramota.ru/slovari/dic/?word=%D0%B3%D0%B5%D0%B9%D1%88%D0%B0&all=x Большой толковый словарь русского языка. Гл. ред. С. А. Кузнецов. Первое издание: СПб.: Норинт, 1998.]
  2. 1 2 Ивасаки Минэко, «Настоящие мемуары гейши»; Амфора, 2007
  3. [www.sayuki.net/geisha.htm Сайт бывшей гейши Саюки (англ.)]
  4. Liza Dalby, 2000, с. 327, p. 327.
  5. [www.immortalgeisha.com/faq_geisha.php#faq04 Сайт Наоми Грэхэм-Диаз]
  6. Liza Dalby, 2000, с. 329, p. 329.
  7. 1 2 [news.leit.ru/archives/4042 Первые после Второй мировой войны ученицы гейши дебютируют в Симбаси]
  8. Liza Dalby, 2000, с. 145, p. 145.
  9. [news.leit.ru/archives/10044 Интервью Лайзы Делби еженедельнику «BaySpo»]
  10. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 18, p. 18.
  11. [www.smh.com.au/travel/geishas-look-to-future-to-preserve-past-20081113-63ml.html Geishas look to future to preserve past]
  12. 1 2 3 4 Liza Dalby, 2000, с. 16, p. 16.
  13. Liza Dalby, 2000, с. 58, p. 58.
  14. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 322, p. 322.
  15. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 59, p. 59.
  16. Liza Dalby, 2000, с. 6, p. 6.
  17. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 65, p. 65.
  18. Liza Dalby, 2000, с. 68, p. 68.
  19. Liza Dalby, 2000, с. 69, p. 69.
  20. Liza Dalby, 2000, с. 71, p. 71.
  21. Liza Dalby, 2000, с. 72, p. 72.
  22. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 73, p. 73.
  23. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 74, p. 74.
  24. 加藤政洋. 花街 異空間の都市史. — 朝日新聞社, 2005. — С. 18—19. — ISBN 978-4022598851.
  25. Liza Dalby, 2000, с. 75, p. 75.
  26. Liza Dalby, 2000, с. 80, p. 80.
  27. Liza Dalby, 2000, с. 81, p. 81.
  28. Миякэ Кокэн, 芸妓読本, 1935
  29. Liza Dalby, 2000, с. 98, p. 98.
  30. Liza Dalby, 2000, с. 99, p. 99.
  31. Liza Dalby, 2000, с. 135, p. 135.
  32. [news.leit.ru/archives/5595 Находящиеся в бедственном положении гейши меняют чай и поэзию на стакан пива]
  33. [news.leit.ru/archives/4595 Гейши становятся барменшами, чтобы удержать «плывущий мир» Японии на плаву]
  34. 1 2 3 [news.leit.ru/archives/11862 Прогулки с майко по Киото]
  35. [news.leit.ru/archives/2712 Возвращение гейши]
  36. [花街の舞台裏 舞妓さんを支える男衆(おとこし)に密着! передача про отокоси на японском ТВ, 16 апреля 2009
  37. Liza Dalby, 2000, с. 137, p. 137.
  38. Liza Dalby, 2000, с. 110, p. 110.
  39. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 102, p. 102.
  40. Downer, L. Geisha (2001), 6: their whole profession depends on their ability to keep secrets
  41. 1 2 [news.leit.ru/archives/4829 Гейша Икуко: «Просто выглядеть красивой недостаточно»]
  42. 1 2 3 Liza Dalby, 2000, с. 180, p. 180.
  43. Liza Dalby, 2000, с. 182, p. 182.
  44. Liza Dalby, 2000, с. 147, p. 147.
  45. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 23, p. 23.
  46. [www.youtube.com/watch?v=JcVkUrSPYpI Телепрограмма 「日本の象徴」]
  47. [www.youtube.com/watch?v=uD_soR5XnoQ передача NBC «The secret life of geishas»]
  48. [www.youtube.com/watch?v=93NuA2DQCzw Передача Hello! Nippon]
  49. 飯田, 2001.
  50. Liza Dalby, 2000, с. 160, p. 160.
  51. [www.pref.kyoto.jp/visitkyoto/en/info_required/traditional/kyoto_city/20/ Welcome to Kyoto — Miyako Odori (Dance of the Capital)]
  52. Liza Dalby, 2000, с. 126.
  53. [news.leit.ru/archives/5752 Жить согласно принципам: гейша Тикако Пари]
  54. Liza Dalby, 2000, с. 20, p. 20.
  55. 1 2 Liza Dalby, 2000, с. 42, p. 42.
  56. Liza Dalby, 2000, с. 41, p. 41.
  57. [mainoya.jp/ozasiki Сайт окия Нагои]
  58. [kyoto-gion-corner.info/ookini_en/10conditions.html Объединённый сайт всех ханамати Киото — десять условий для того, чтобы стать майко (англ.)]
  59. Liza Dalby, 2000, с. 47, p. 47.
  60. Liza Dalby, 2000, с. 39, p. 39.
  61. Liza Dalby, 2000, с. 36, p. 36.
  62. 1 2 Gion Tourist Guide. [www.kyoto-gion.org/archives/2004/01/post_20.php 日本髪] (яп.) (24 января 2004). Проверено 10 июля 2013. [www.webcitation.org/6I8j4n5m8 Архивировано из первоисточника 16 июля 2013].
  63. Liza Dalby, 2000, с. 141, p. 141.
  64. Liza Dalby, 2000, с. 239, p. 239.
  65. [www.yamagata-cci.or.jp/maiko/profile/index.html сайт всех майко Ямагата]
  66. Liza Dalby, 2000, с. 188, p. 188.
  67. [news.leit.ru/archives/5317 Статья о хангёку из Токио]
  68. [www.landec.co.jp/atsutajingu/maiko.htm Фотографии майко Нагои]
  69. Liza Dalby, 2000, с. 116, p. 116.
  70. Liza Dalby, 2000, с. 46, p. 46.
  71. Liza Dalby, 2000, с. 172, p. 172.
  72. Liza Dalby, 2000, с. 328, p. 328.
  73. Liza Dalby, 2000, с. 321, p. 321.
  74. Turning Japanese: the first foreign geisha, The Independent, 24 January 2008, [www.independent.co.uk/news/world/asia/turning-japanese-the-first-foreign-geisha-773167.html]
  75. [www.sayuki.net/media/geisha-cut-into-kimono-market/ First foreign geisha opens kimono store | Sayuki — Geisha in Asakusa]
  76. [www.telegraph.co.uk/news/worldnews/asia/japan/8556540/First-ever-Western-geisha-leaves-the-sisterhood.html First ever Western geisha leaves the 'sisterhood']
  77. [web.archive.org/web/20110609033820/ameblo.jp/berbara-m/entry-10668272759.html блог работника окия Итикома]
  78. [stat.ameba.jp/user_images/20120111/14/berbara-m/8d/d4/j/o0500066911728881985.jpg Тюнити симбун, 1.09.2011, третий разворот]
  79. [news.leit.ru/archives/12032 Румынка расцвела, став гейшей]
  80. NTDTVCanadaNews. [www.youtube.com/watch?v=uQpFmjM4fyY Geisha in Training] (англ.). Проверено 18 ноября 2012.
  81. Liza Dalby, 2000, с. 56, p. 56.
  82. Liza Dalby, 2000, с. 173, p. 173.
  83. Liza Dalby, 2000, с. 242, p. 242.
  84. женщины, работающие отокоси, называются онагоси (яп. 女衆, женщина-одевальщик)
  85. Kyodo News. [www.youtube.com/watch?v=6kd48DzyQ2c 大森海岸の花柳界復興を 日本唯一の男性女将、まつ乃家栄太朗さん] (японский) (28.05.2012). Проверено 18 ноября 2012.
  86. (недоступная ссылка) [mainichi.jp/select/wadai/news/20101222mog00m040051000c.html 掘り出しニュース:男性お座敷芸者が那須温泉に誕生 「あかり」さん19歳] (японский). — «【栃木】栃木県那須町の那須温泉で、女装してお座敷に出る男性の芸者が誕生した。芸名は「あかり」さん。那須塩原市在住の19歳だ。那須温泉は景気低迷のあおりで宿泊客が減少。関係者は「芸者界の変わり種として活性化に一役かってもらいたい」と、“あかりさん効果”に期待を掛けている。»  [www.webcitation.org/6CIOr4jYJ Архивировано из первоисточника 19 ноября 2012].
  87. [news.leit.ru/archives/6795 В городе-курорте Насу дебютировал юноша-гейша] (рус.) (24.12.2010). Проверено 18 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CIOwa9nE Архивировано из первоисточника 19 ноября 2012].

См. также

  • Качу — вьетнамский аналог гейш.

Ссылки

  • [hentai.anime.dvdspecial.ru/geisha.shtml Юдзё и гейши — история и факты]
  • Гейши разных городов Японии:
    • [www.youtube.com/watch?v=W0WQVosApfk танец гейш] Киото
    • [www.youtube.com/watch?v=np8WhCq5WDk Танец гейш], Гифу
    • [www.youtube.com/watch?v=5Bf1CeuYMEI гейши] города Мацуяма
    • [www.youtube.com/watch?v=umsQcvobgmY О-дзасики с гейшами], Канадзава
    • [www.youtube.com/watch?v=ujk3SDj0BSc танец майко по имени Кикувака], Нара
    • [www.youtube.com/watch?v=Jvnmu1QixHU танец «Куроками» майко Киото] (предваряет эри-каэ, переход в гейши)

Отрывок, характеризующий Гейша


Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.