Гелдоф, Боб

Боб Гелдоф Bob Geldof
Основная информация
Полное имя	Роберт Фредерик Зинон Гелдоф
Дата рождения	5 октября 1951(1951-10-05) (72 года)
Место рождения	Дублин, Ирландия
Профессии	музыкант, актёр
Коллективы	Boomtown Rats
Награды
[www.bobgeldof.info/ geldof.info]

Боб Гелдоф (англ. Bob Geldof, полное имя Роберт Фредерик Зинон Гелдоф (англ. Robert Frederick Zenon Geldof); род. 5 октября 1951, Дублин) — ирландский музыкант, актёр, общественный деятель. В музыке известен как лидер ирландской панк-рок группы The Boomtown Rats (после распада группы в 1986 году начал сольную карьеру). Широко известна исполненная Гелдофом главная роль в фильме «Стена» группы Pink Floyd. В 1984 году он и Мидж Юр основали благотворительную супергруппу Band Aid для сбора денег в помощь голодающим детям Эфиопии, после чего, в следующем году, ими был организован благотворительный концерт «Live Aid». В 2005 году организовал благотворительный фестиваль «Live 8», прошедший в странах большой восьмерки. Также помогал в качестве консультанта в проекте ONE Campaign, созданным ирландским гуманистом Боно. В 2006 и 2008 годах был номинирован на Нобелевскую премию мира, получил титул Человек мира, за выдающийся вклад в поддержку международной социальной справедливости и мира, а также множество других наград и номинаций.

Боб Гелдоф — почётный рыцарь-командор ордена Британской Империи; хотя в прессе и разговорной речи его иногда называют «Сэр Боб Гелдоф», он формально не имеет права на приставку «сэр», так как не является подданным английской королевы.

Дочь — британская журналистка Пичес Гелдоф.

Ранние годы

Гелдоф родился и вырос в городе Дун-Лэаре, Ирландия. Его отец Роберт был сыном бельгийского эмигранта Зинона Гелдофа (род.1881 г.), повара в отеле, и Амелии Фальк, англичанки еврейского происхождения (род. в 1873 г. в Лондоне). Зинон Гелдоф и Амелия Фальк поженились в 1906 году в Вестминстере, у них также были две дочери — Клео Зиноби Гелдоф (род. в 1906 г. в Грэнтеме), и Мэй Гелдоф (род. в 1909 г. в Дублине) . В возрасте 41 года мать Гелдофа Эвелин, страдающая от головных болей, скоропостижно скончалась от инсульта.

Гелдоф окончил колледж Blackrock в Дублине, католические идеалы которого он не любил. Поработав мясником, дорожным землекопом, а также на консервной фабрике в Визбите, он начал карьеру музыкального журналиста в Ванкувере, Канада, в еженедельнике Georgia Straight.

Музыкальная карьера

The Boomtown Rats

По возвращении в Ирландию в 1975 году, он стал ведущим вокалистом в группе The Boomtown Rats, тесно связанной с панк-движением. В 1978 году The Boomtown Rats выпустили свой первый сингл № 1 Rat Trap, который стал первым нововолновым лидером хит-парада в Британии. В 1979 году группа достигла мирового признания со своим вторым хитом № 1 «I Don’t Like Mondays». Успех песни был неоднозначным — Гелдоф написал её после того, как узнал о калифорнийской школьнице Бренде Спенсер, которая расстреляла учеников своей школы, а впоследствии на вопрос о причине своего поступка ответила: «Я не люблю понедельники».

В 1980 году The Boomtown Rats выпустили альбом Mondo Bongo. Сингл из него «Up All Night» в 1981 году стал хитом в США, клип транслировался на MTV.

Гелдоф быстро стал известен благодаря своим интервью. Во время первого появления группы на ирландском шоу «The Late Late Show» Гелдоф активно обвинял ирландских политиков и Католическую Церковь во многих проблемах в стране, и отвечал монахиням в студии, которые пытались перекричать его, что у них была «легкая жизнь без материальных забот, взамен которых они отдали душу и тело церкви». Также он критиковал свою старую частную школу Blackrock College. Это интервью вызвало шум по всей стране, сделав невозможными дальнейшие выступления The Boomtown Rats в Ирландии (кроме одного концерта в замке Лейкслип в 1980 году).

После The Boomtown Rats

Гелдоф покинул The Boomtown Rats в 1986 году для того, чтобы начать сольную карьеру и опубликовать свою автобиографию под названием «Is That It?», ставшую бестселлером. Его первые сольные записи продавались хорошо, в их числе были хиты «This Is The World Calling» (в соавторстве с Дэйвом Стюартом из Eurythmics) и «The Great Song of Indifference». Он также иногда выступал с другими музыкантами, такими как Дэвид Гилмор из Pink Floyd и Thin Lizzy. Исполнение «Comfortable Numb» с Дэвидом Гилмором выпущено в 2002 году на DVD «David Gilmour in Concert».

В 1992 году выступил на концерте памяти Фредди Меркьюри с оставшимися членами группы Queen на стадионе Уэмбли, исполнив написанную вместе с Меркьюри песню «Too Late God».

Гелдоф также работал диджеем на радио XFM. В 1998 году по ошибке объявил о смерти Иэна Дьюри от рака, что побудило газету New Musical Express назвать Гелдофа худшим диджеем в мире.

Вместе с Боно из U2 он был долгое время, с 2000 года, предан кампании по сокращению долгов развивающихся стран. Его работа в этой области, включающая организацию концертов Live 8, привела к большому перерыву в музыкальной деятельности после альбома «Sex, Age & Death», вышедшего в 2001 году.

После Live 8 Гелдоф вернулся к музыкальной карьере с выпуском в конце 2005 года бокс-сета «Great Songs of Indifference — The Anthology 1986—2001», содержащего все сольные альбомы. После этого релиза Гелдоф отправился в тур, прошедший с переменным успехом. А в 2011 году вышел первый за 10 лет студийный альбом «How To Compose Popular Songs That Will Sell».

Благотворительная деятельность

Первая крупная благотворительная акция состоялась в сентябре 1981 года, когда он выступил на шоу «The Secret Policeman’s Other Ball» организации «Международная амнистия», по приглашению продюсера Мартина Льюиса, и исполнил «I Don’t Like Mondays»

Band Aid

В 1984 году Гелдоф отреагировал на репортажи о голоде в Эфиопии призывом к музыкальному миру сделать с этим хоть что-нибудь. С Миджем Юром из группы Ultravox он написал песню «Do They Know It's Christmas?» («Знают ли они, что сейчас Рождество?») для сбора средств голодающим. Песня была записана большим количеством разных исполнителей, выступивших под коллективным названием Band Aid.

В первую неделю после выпуска сингл стал рекордсменом по скорости продаж, занял первое место в чартах и был продан в количестве более трех миллионов копий, став самым продаваемым синглом в Соединенном Королевстве до того момента и сохраняя этот титул в течение 13 лет. Песня также стала крупным хитом в США, несмотря на то, что от Рождества до выпуска сингла прошло много времени. «Do They Know It's Christmas?» вернулась в британские чарты годом спустя, заняв третью позицию, и собрав в конечном счете более 8 миллионов фунтов.

На волне этого успеха началась подготовка к крупнейшему рок-концерту в истории, запланированному на предстоящее лето.

Live Aid

Изучив проблему, Гелдоф выяснил, что одной из причин, по которым африканские народы оказались в страшной опасности, были выплаты по кредитам, которые их страны взяли в западных банках. На каждый пожервованный в помощь фунт приходилось десять фунтов, которые должны были покинуть эти страны в качестве выплат по долгам. Стало очевидным, что одной песни недостаточно.

13 июля 1985 года Гелдоф и Юр организовали Live Aid, грандиозные концерты, одновременно прошедшие на стадионе Уэмбли в Лондоне и Стадионе имени Джона Фицджеральда Кеннеди в Филадельфии, США. BBC освободило свой эфир на 16 часов и концерты транслировались в прямом эфире по телевидению и радио.

Это было самое монументальное шоу в истории, включающее перелет Фила Коллинза на Конкордe из Англии в Америку, что позволило ему выступить в тот день и на Уэмбли и в Филадельфии.

Спустя почти семь часов после концерта в Лондоне, Гелдоф дал известное интервью, в котором пожаловался на миллионы телезрителей, использовав слово «fuck». Дело в том, что представитель BBC Дэвид Хипворт, бравший то интервью, начал было зачитывать список адресов, на которые можно было переводить деньги, но Гелдоф прервал его на середине, крикнув: «К чёрту адреса, нам нужны цифры!» («Fuck the address let’s get the numbers!»). После этого количество денежных переводов возросло до 300 фунтов в секунду.

Шокирующее видео об умирающих детях, показанное под песню «Drive» группы The Cars, также способствовало успеху концерта.

В целом Live Aid собрал более 150 миллионов фунтов в пользу голодающих. Впоследствии, Гелдоф был посвящён в рыцари, на тот момент ему было 34 года.

Большая часть собранных денег были отправлены общественным организациям Эфиопии, некоторые из которых находились под влиянием или были контролируемы военной хунтой Временного военно-административного совета Эфиопии. Некоторые журналисты высказывали предположения, что военно-административный совет мог использовать собранные деньги для переселения людей, в результате которого как минимум 3 миллиона людей были выселены и от 50 до 100 тысяч убиты. Однако, в ноябре 2010 года BBC официально принесла извинения Гелдофу за их заблуждения относительно Band Aid, сказав, что у них не было никаких данных и о том, что деньги Band Aid использовались для покупки оружия.

Комиссия для Африки

В январе 2004 года, будучи у друзей в Эфиопии, Гелдоф узнал, что сейчас голодает ещё больше людей, чем погибло от голода в 1984/85 годах. Он позвонил премьер-министру Великобритании Тони Блэру из Аддис-Абебы. Итогом стала «Комиссия для Африки». Блэр пригласил Гелдофа и ещё 16 комиссионеров, в основном Африканских политиков, для изучения проблем Африки. Они сделали два заключения: странам Африки нужны изменения, искореняющие коррупцию в правительствах и армии, а более богатые страны должны поддержать их в этих переменах. Это подразумевало удвоенную помощь, отмену долгов и реформу торговых отношений. Комиссия составила детальный план по достижению этих целей, который был обнародован в марте 2005 года. В последующие месяцы стало ясно, что мировые лидеры не отнеслись к нему серьёзно. Чтобы привлечь внимание к проблеме, Гелдоф решил организовать новую международную акцию для Африки, в виде восьми одновременных концертов по всему миру, тем самым оказав давление на Большую восьмерку. Он назвал её Live 8. Программа Комиссии впоследствии стала основой для саммита Большую восьмерки 2005 года в отеле Глениглс (Шотландия).

Африканская группа продвижения

Гелдоф является членом Африканской группы продвижения, независимой организации, созданной по рекомендации Комиссии для Африки. Группа образована в апреле 2007 года с целью сфокусировать внимание мировых лидеров на выполнении их обязательств на континенте. Группа обнародовала свою программу в Лондоне в понедельник 16 июня 2008 года под заголовком «Развитие Африки: Обещания и перспективы».

DATA и ONE Campaign

Гелдоф тесно работал с DATA (Debt, AIDS, Trade, Africa), организацией, созданной Боно из группы U2 в 2002 году для продвижения программы списания долгов, торговли со странами третьего мира, борьбы со СПИДом в Африке. Она слилась с кампанией ONE Campaign в 2008 году, где Гелдоф также активно работал. В июне 2009 года, от имени ONE Campaign он участвовал в редактировании специального издания итальянской газеты La Stampa, освещающего 35-й саммит Большой восьмерки.

Всемирный форум молодёжи One Young World

Гелдоф являлся консультантом Всемирного Форума Молодёжи One Young World, глобальной некоммерческой организации, целью которой было активное продвижение и рекламирование идеи социальной ответственности политических и деловых лидеров, формирование у молодежи (будущих лидеров) ясного осознания необходимости ответственного отношения к будущему планеты

Live 8

В марте 2005 года Гелдоф и Юр анонсировали проект Live 8, нацеленный на понимание проблем Африки, включающих государственные долги, торговые барьеры, голод, СПИД. Гелдоф организовал серию концертов 2 июля 2005 года в крупных городах развитых стран мира. В них участвовали музыканты разных направлений со всего мира. Концерты прошли в Лондоне, Париже, Берлине, Риме, Филадельфии, Барри, Тибе, Йоханнесбурге, Москве, Корнуолле и Эдинбурге.

Концерты были бесплатными и прошли в преддверии саммита Большой восьмерки в Глениглсе (6 июля). Юр организовал заключительный концерт в Эдинбурге. «Парни и девушки с гитарами в конечном счете перевернут этот мир» — заявил тогда Гелдоф. Концерт в Лондоне был примечателен первым с 1981 года выступлением группы Pink Floyd в классическом составе, с басистом Роджером Уотерсом.

Band Aid 30

В 2014 году в связи с эпидемией лихорадки Эбола в Африке Гелдоф и Мидж Юр снова объединились. За основу нового благотворительного проекта была взята песня «Do They Know It’s Christmas?». Её текст изменили в соответствии с происходящими событиями. Средства, собранные с продажи сингла, должны были пойти на помощь людям, чьи близкие пострадали от вируса. На запись были приглашены такие исполнители, как Боно, Рита Ора, группа One Direction, Шинед О’Коннор и многие другие. В проект приглашалась и певица Адель, которая, впрочем, на запись не явилась. Критика и в этот раз не обошла проект. В одном из интервью на Sky News, когда Гелдофу предъявили претензии по поводу того, что «было бы лучше, если бы приглашённые артисты просто выплачивали налоги», а сама инициатива — лишь «потакание мифам о том, что избитая песня может спасти Африку», он дважды выругался в эфире. Однако суммы были собраны значительные, а песня добралась до второй строчки английских хит-парадов и даже исполнялась на британском шоу X Factor.

Критика благотворительной деятельности

Критика Band Aid/Live Aid

В 1985 году певец Моррисси жестко раскритиковал Песню «Do They Know It's Christmas?»: «Я не боюсь говорить, что я считаю группу Band Aid дьявольской. Или что Боб Гелдоф мне отвратителен. Многих людей это огорчит, но я могу об этом сказать так громко, как хотите. Прежде всего, эта вещь абсолютно немелодична. Можно беспокоиться о людях Эфиопии, но эта вещь доставляет ежедневную пытку людям Англии. К этой ужасной записи была привлечена масса талантов. И это не было сделано незаметно, это была самая наглая акция в истории популярной музыки.»

В 1986 году анархистская группа Chumbawamba выпустила альбом «Pictures of Starving Children Sell Records», который также как и EP, озаглавленный «We Are the World», был записан совместно с американской группой «A State of Mind» и содержал анти-капиталистическую критику феномена Band Aid/Live Aid. Они утверждали, что «Do They Know It's Christmas?» была прежде всего косметическим спектаклем, созданным с целью отвлечь внимание от реальных политических причин мирового голода.

Мультфильм «Private Eye» показал двух истощенных эфиопцев, один из которых говорил: «У нас есть голод, в помощь угасающим рок-звездам»

Критика Live 8

Будучи частью кампании «Сделаем бедность историей», Live 8 подвергался нападкам этой кампании за то, что был запланирован на тот же день, что и огромный марш кампании в Эдинбурге, о котором говорили, что это крупнейший социальный марш справедливости в шотландской истории.

Гелдофа также критиковали за недостаток африканских музыкантов, представленных на Live 8. На что он отвечал, что только наиболее известные исполнители могут собрать огромную аудиторию, необходимую для привлечения мирового внимания в начале саммита Большой восьмерки. Он добавил, что у публики Европы и США нет достаточного интереса к африканской музыке. Привлечение африканских артистов могло подорвать эффективность концерта.

На подходе к саммиту Большой восьмерки, Гелдоф, который был членом Комиссии для Африки Тони Блэра, заклеймил критиков саммита позором. Некоторые ведущие африканские активисты попросили Гелдофа оставить глобальное движение борьбы с бедностью.

Были также обвинения, что Live 8 оказал поддержку персональным и политическим программам Тони Блэра и Гордона Брауна, особенно в преддверии выборов. Хотя многие чувствовали, что это британские политики приняли программу Гелдофа, а не наоборот, это привело к обвинениям, что Гелдоф поставил под угрозу свои цели.

Критика Live 8 со стороны СМИ выглядела большим контрастом по сравнению с тем, как освещался когда-то Live Aid.

Обещания, сделанные для Африки на саммите в Глениглз, были активно расхвалены: «величайший саммит для Африки» (Кофи Аннан), «увеличивает перспективы в помощи беднейшим странам» (экономист Джеффри Сакс), «прорыв по долговым обязательствам» (Кевин Уэйкинс, до недавнего времени глава аналитического отдела Oxfam). Однако многие службы по оказанию помощи объявили о своем разочаровании результатами, чувствуя, что жесткие условия, навязанные африканским странам для списания долгов, сделали их не намного богаче. Многие критики настаивали на том, что Live 8 был скорее организован для реабилитации стареющих рок-звезд, включая самого Гелдофа, чем для бедных людей Африки. Сам Гелдоф не пытался возродить свою музыкальную карьеру, хотя как сообщал журнал «New Internationalist», с тех пор как он стал заметной фигурой в деле спасения Африки, были переизданы записи The Boomtown Rats.

Другие гуманитарные инициативы

В 2009 году присоединился к проекту «Солдаты мира», движению против всех войн и за глобальный мир.

Бизнесмен

В 1992 году Гелдоф утвердился как бизнесмен, став совладельцем телевизионной компании «Planet 24». Компания была продана «Carlton TV» в 1999 году. А сразу после этого Гелдофом и его партнером Алексом Конноком была основана телекомпания «Ten Alps». Продуктом компании является образовательный сайт www.schoolsworld.tv, на котором размещено 3500 видеороликов с бывшего правительственного проекта Teachers TV.

C 2009 является покровителем Эксетерского Общества Предпринимателей, базирующегося в Эксетерском университете.

Состояние Гелдофа оценивалось журналом Broadcast в 2001 году в 30 миллионов фунтов.

Личная жизнь

Долгое время подругой, а впоследствии и женой Гелдофа была Пола Йейтс. Она была рок-журналисткой, ведущей музыкального шоу «The Tube». Известна также по интервью в шоу «The Big Breakfast». Гелдоф познакомился с Йейтс, когда та была одержимой фанаткой The Boomtown Rats, в начале карьеры группы. Гелдоф и Йейтс стали парой в 1976 году, когда она прилетела в Париж и сделала ему сюрприз, когда группа там выступала.

Прежде чем они поженились, у них родилась дочь Фифи Триксибелль Гелдоф. После 10 лет совместной жизни, в июне 1986 года, Боб и Пола поженились в Лас-Вегасе, Саймон Ле Бон (из Duran Duran) был шафером. Позже у пары родились ещё две дочери, Пичес Ханниблоссом Гелдоф (известная как Пичес Гелдоф) (1989—2014) и Литтл Пикси Гелдоф (известная как Пикси Гелдоф), родившаяся 17 сентября 1990 года.

В 1995 году Йейтс оставила Гелдофа ради Майкла Хатченса, солиста группы INXS, с которым она познакомилась несколькими годами ранее, когда брала у него интервью для «The Tube», и встретилась снова в 1994, когда брала интервью уже для «The Big Breakfast». Гелдоф и Йейтс развелись в мае 1996 года и Йейтс ушла к Хатченсу. У Йейтс и Хатченса 22 июля 1996 года родилась дочь Хэвенли Хираани Тайгер Лили.

Впоследствии Хатченс совершил самоубийство, он был найден повешенным в гостиничном номере 22 ноября 1997 года.

Гелдоф вскоре обратился в суд и получил полную опеку над его собственными тремя дочерьми и с тех пор стал активным защитником отцовских прав. После смерти Полы Йейтс от передозировки наркотиков и алкоголя в 2000 году, и согласия родителей Хатченса, Гелдоф стал законным опекуном Тайгер Лили, веря, что она будет расти вместе с её тремя сестрами. Гелдоф формально удочерил её, изменив её имя на дочь Хэвенли Хираани Тайгер Лили Хатченс Гелдоф, хотя она использует просто имя Тайгер Хатченс-Гелдоф.

В настоящее время Гелдоф живет в Баттерси, Южный Лондон, со своей подругой, французской актрисой Жанной Марин, и Тайгер.

Его отец умер 26 августа 2010 года в возрасте 96 лет.

Дискография

Deep in the Heart of Nowhere

Выпущен: Ноябрь 1986

Лейбл: Mercury (UK) / Atlantic (US)

Первый сольный альбом, выпущенный после ухода из The Boomtown Rats, добравшийся до 79 места в британских чартах.

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «This Is the World Calling» (Б.Гелдоф, Р.Дум) — 4:29
2. «In the Pouring Rain» — 4:30
3. «August Was a Heavy Month» — 5:07
4. «Love Like a Rocket» (Б.Гелдоф, Р.Дум) — 5:23
5. «I Cry Too» — 4:25
6. «When I Was Young» — 5:51
7. «This Heartless Heart» — 4:13
8. «The Beat of the Night» — 5:33
9. «Truly, True Blue» — 1:19
10. «Pulled Apart by Horses» — 4:29
11. «Words from Heaven» — 4:40
12. «Good Boys in the Wrong» — 5:18
13. «Night Turns to Day» — 4:53
14. «Deep in the Heart of Nowhere» — 1:19

The Vegetarians of Love

Выпущен: июль 1990

Лейбл: Mercury

The Vegetarians of Love — также называлась группа Гелдофа, принимавшая участие в записи альбома. Также соавтором Гелдофа был Дэвид Стюарт (из The Eurythmics). C альбомом было выпущено три сингла, один из которых, «The Great Song of Indifference», вошел в британский топ 40, заняв 15-ю строчку. Композиции создавались под сильным влиянием ирландского фольклора, а в аранжировках использовались орган, аккордеон и скрипки.

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «A Gospel Song» — 5:24
2. «Love or Something» (Б.Гелдоф, Д.Стюарт) — 4:39
3. «The Great Song of Indifference» — 4:38
4. «Thinking Voyager 2 Type Things» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 8:20
5. «Big Romantic Stuff» — 4:06
6. «Crucified Me» — 2:09
7. «The Chains of Pain» (Б.Гелдоф, Д.Митчелл) — 3:43
8. «A Rose at Night» — 5:42
9. «No Small Wonder» (Б.Гелдоф, Д.Митчелл) — 4:46
10. «Walking Back to Happiness» — 7:29
11. «Let It Go» — 4:40
12. «The End of the World» — 1:52

The Happy Club

Выпущен: 1993

Лейбл: Mercury (UK) / Atlantic (US)

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «Room 19» — 5:14
2. «Attitude Chicken» — 4:36
3. «The Soft Soil» — 7:29
4. «A Hole to Fill» — 5:05
5. «The Song of the Emergent Nationalist» (Б.Гелдоф, Дж. Моусис) — 6:55
6. «My Hippy Angel» — 5:31
7. «The Happy Club» (Б.Гелдоф, К.Вэллингер) — 4:05
8. «Like Down on Me» — 5:58
9. «Too Late God» (Б.Гелдоф, К.Хайд) — 3:46
10. «Roads of Germany (After B.D.)» — 5:14
11. «A Sex Thing» — 5:09
12. «The House at the Top of the World» (Б.Гелдоф, Р.Смит) — 4:13

Loudmouth — The Best of Bob Geldof & The Boomtown Rats

Выпущен: июль 1994

Лейбл: Vertigo

Сборник лучших песен Боба Гелдофа и The Boomtown Rats. Состоит большей частью из песен The Boomtown Rats и нескольких сольных вещей Гелдофа.

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «I Don’t Like Mondays» — 4:17
2. «This Is the World Calling» (Р.Дум, Б.Гелдоф) — 4:23
3. «Rat Trap» — 4:51
4. «The Great Song of Indifference» — 4:35
5. «Love or Something» (Б.Гелдоф, Д.Стюарт) — 4:32
6. «Banana Republic» (П.Брикетт, Б.Гелдоф) — 3:29
7. «Crazy» (Р.Дум,Б.Гелдоф, О.Ромо) — 4:29
8. «The Elephant’s Graveyard» — 3:42
9. «Someone’s Looking at You» — 4:22
10. «She’s So Modern» (Дж. Фингерс, Б.Гелдоф) — 2:56
11. «House on Fire» — 4:46
12. «The Beat of the Night» — 5:06
13. «Diamond Smiles» — 3:49
14. «Like Clockwork» (П.Брикетт,С.Кроу, Б.Гелдоф) — 3:38
15. «Room 19 (Sha La La La Lee)» — 3:41
16. «Mary of the 4th Form» — 3:30
17. «Lookin' After No. 1» — 3:08

Sex, Age & Death

Выпущен: Октябрь 2001

Лейбл: Eagle Records

Выпущенный после большого перерыва, четвертый альбом довольно жесткий, а временами агрессивный настрой песен, их динамика и столкновение контрастов свидетельствовали о том, что общественно-политическая активность не смягчила сердце Боба Гелдофа, и музыка не превратилась для него в лирическую отдушину, а оставалась ещё одним способом бороться с равнодушием, приспособленчеством и потаканием насилию.

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «One for Me» — 4:59
2. «$6,000,000 Loser» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 4:23
3. «Pale White Girls» — 4:58
4. «The New Routine» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 5:25
5. «Mudslide» — 4:50
6. «Mind in Pocket» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 4:37
7. «My Birthday Suit» — 2:58
8. «Scream in Vain» — 4:59
9. «Inside Your Head» (Б.Гелдоф, Дж. Тернбулл) — 4:38
10. «10:15» — 3:21

How To Compose Popular Songs That Will Sell

Выпущен: 7 февраля 2011

Лейбл: Mercury

Все песни написаны Гелдофом, кроме указанных отдельно.

1. «How I Roll» (Б.Гелдоф, П.Брикетт, Е.Джилкисон) — 3:03
2. «Blowfish» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 4:07
3. «She’s a Lover» — 4:30
4. «To Live in Love» — 4:05
5. «Silly Pretty Thing» — 4:02
6. «Systematic 6-Pack» — 3:31
7. «Dazzled by You» — 2:41
8. «Mary Says» (Б.Гелдоф, П.Брикетт) — 4:52
9. «Blow» — 4:55
10. «Here’s to You» — 7:59

Синглы

Год	Название	Позиция в чартах									Альбом
		UK	AUS	GER	IRE	NL	NOR	SWE	SWI	US
1986	«This Is the World Calling»	25	—	28	2	29	1	10	18	82	Deep in the Heart of Nowhere
1987	«Love Like a Rocket»	61	—	—	21	—	—	—	—	—
	«Heartless Heart»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«I Cry Too»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«In the Pouring Rain»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1990	«The Great Song of Indifference»	15	—	20	7	16	—	—	—	—	Vegetarians of Love
	«Love or Something»	86	—	55	—	—	—	—	—	—
	«A Gospel Song»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1992	«Room 19 (Sha La La La Lee)»	—	—	53	—	—	—	—	—	—	Happy Club
	«My Hippy Angel»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1993	«The Happy Club»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Yeah, Definitely»	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1994	«Crazy»	65	—	72	—	—	—	—	—	—	Loudmouth — The Best of Bob Geldof & The Boomtown Rats
1996	«Rat Trap»	—	—	—	1	—	—	—	—	—
2002	«Pale White Girls»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	Sex Age & Death
2011	«Silly Pretty Thing»	146	—	—	—	—	—	—	—	—	How To Compose Popular Songs That Will Sell
	«Here’s To You»	—	—	—	—	—	—	—	—	—

Появления в фильмах

• «Pink Floyd The Wall» (1982) — Пинк
• «Номер Один» (1985) — Гарри «Флэш» Гордон
• «Spiceworld» (1997) — в роли себя (камео)
• «Быть Миком» (2001) — камео
• «Я — Боб» (короткометражный фильм, 2007)
• «О, мой Бог» (2009) — камео
• «Плохая девочка» (2012) — Джордж

Также появляется как персонаж в телефильме «Когда Харви встретил Боба», 2010 (роль Гелдофа исполняет Донал Глисон).

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Боб Гелдоф
• [www.inoekino.ru/actor.php?id=4759 Боб Гелдоф на сайте www.inoekino.ru]
• [pink-floyd.ru/tags/geldof/ Боб Гелдоф на сайте pink-floyd.ru]
• [www.themusic-world.com/artist/bob_geldof Боб Гелдоф на сайте www.themusic-world.com]
• [liveaid.narod.ru/ Live Aid на narod.ru]
• [www.bbc.com/news/uk-26931337 Peaches Geldof dies aged 25]

Отрывок, характеризующий Гелдоф, Боб

– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.