Гелиос
Поделись знанием:
ГелиосГелиос
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
| Гелиос (Ἥλιος) | |
|---|---|
 | |
| Мифология: | древнегреческая |
| Толкование имени: | «Солнце» |
| Греческое написание: | Ἥλιος |
| Латинское написание: | Helius |
| В иных культурах: | Сол |
| Пол: | мужской |
| Отец: | Гиперион[1] |
| Мать: | Тейя |
| Сёстры: | Селена, Эос |
| Дети: | Фаэтон, Алоей, Цирцея, Пасифая, Перс, Ээт, Гелиады |
Гелиос (Гелий, Ээлиос[2]) (др.-греч. Ἥλιος, Ἠέλιος) — в древнегреческой мифологии[3] солнечное божество, сын титана Гипериона (откуда пошло его прозвище «Гиперионид») и Тейи[4] (либо сын Гипериона и Ирифессы[5]), брат Селены и Эос[6].
Со времени Еврипида Гелиоса, как всевидящего бога Солнца, стали отождествлять с Аполлоном, всезнающим богом-прорицателем; отсюда другое имя Гелиоса — Фебос. У Ферекида Сирского Гелиос отождествляется с Зевсом[7], у Феагена — с Гефестом, Аполлоном и огнём[8]. Согласно Дионисию Скитобрахиону, сам Гелиос — мальчик, утопленный в Эридане[9].
Согласно речи Котты[10], было пять Гелиосов:
- Сын Зевса, внук Эфира.
- Сын Гипериона.
- Сын Гефеста, внук Нила, из Гелиополя.
- Рождён нимфой Аканфо на Родосе, предок родосских героев.
- Отец Ээта и Кирки, из Колхиды.
Гелиос рассказал Гефесту, что Афродита возлежит с Аресом[11], за это Афродита была враждебна потомству Гелиоса[12].
Рассказал Деметре, что это Аид похитил её дочь Персефону[13].
Согласно Гомеру, Гелиос — владелец семи стад коров и семи стад овец[14]. Его коровы жили у Артемисия в Сицилии[15], их пасли нимфы Фаэтиса и Ламптия. Каждое утро, поднимаясь в небе, и каждый вечер, опускаясь в Океан, Гелиос любовался на своих вечно юных животных. Однажды Одиссей высадился на острове, и его спутники убили несколько быков солнечного бога. В наказание за это Зевс по просьбе Гелиоса разбил их корабль молнией. Выжил только Одиссей.
Культ Гелиоса был особенно распространён в Коринфе, в Аргосе, в Элиде и на острове Родосе, где при входе в гавань стояло его колоссальное изображение. Из животных ему были посвящены петух и белые кони. Изображается Гелиос почти так же, как и Аполлон, с которым сближался по солнечным функциям.
В римской мифологии Гелиосу соответствует Сол (лат. Sol).
Содержание
Возлюбленные и потомство Гелиоса
- Персеида, океанида[16], жена Гелиоса[17], родила ему Кирку (Цирцею)[18][19], Ээта, Пасифаю, Перса[20] и Алоея[21].
- По другим версиям: мать Кирки — Рода[22]; мать Ээта — Антиопа[23]; мать Пасифаи — Крита[24]; мать Алоея — Антиопа (по Евмелу).
- Рода, дочь Посейдона и Амфитриты, жена Гелиоса[25]. По Диодору родила ему семь сыновей: Охима, Керкафа, Макарея, Актия (Актина), Тенага, Триопа и Кандала, и дочь Электриону[26]. По Гесиоду — Кирку.
- Климена, океанида, жена Гелиоса[27] (отождествляемого с Аполлоном). Родила ему Фаэтона[28], Астриду[29] и гелиад.
- Женой Гелиоса и матерью Астриды также считают океаниду Кето[30].
- Клития и Левкофея, дочь Орхама. Клития влюбилась в Гелиоса, но он предпочел Левкофею. Гелиос лишил Лефкофею невинности, приняв облик её матери. Ревнивая Клития рассказала обо всем её отцу Охраму, и тот закопал дочь живой в землю. Клития же позже умерла от голода. После смерти Левкофея превратилась в ветвь, содержащую фимиам, а Клития — в цветок гелиотроп[31]. По Гигину Лефкофея родила от Гелиоса Терсанонта с Андроса (одного из аргонавтов)[32].
- Авгий, один из аргонавтов, по некоторым источникам считается сыном Гелиоса[33] от Гирмины либо Навсидамы[34], дочери Амфидаманта.
- Оры по одной из версий — дочери Гелиоса и Селены[35].
- По Птолемею Гефестиону, Елена — дочь Гелиоса и Леды[36].
- Гемера — богиня, олицетворявшая день. Считалась спутницей Гелиоса.
- Согласно Антимаху, хариты — дочери Эглы и Гелиоса.
- Корибанты — демоны, дети Афины и Гелиоса.
- Арга — дочь Зевса и Геры, возлюбленная Гелиоса. Охотясь на оленя, она громко закричала: «Даже если олень бежит быстрее чем солнце я настигну его!». Этим она рассердила Гелиоса, и он превратил её в собаку.
- Гефест иногда считается сыном Гелиоса.
- Дирка — жена царя Фив Лика. По одной из версий, дочь Гелиоса[37].
- Его внучка — Федра, дочь Пасифаи и критского царя Миноса — была второй женой афинского царя Тесея[38].
Колосс Родосский
Статуя Гелиоса в Родосе являлась одним из чудес света, она больше известна под названием «Колосс Родосский». Гелиос был не просто особо почитаемым божеством на острове — по легенде он был его создателем: не имея места, ему посвящённого, солнечный бог вынес остров на своих руках из морской глубины.
Праздник Гелиоса
Ежегодно 20 июля в греческих городах проводился праздник, одновременно посвященный Гелиосу и Зевсу.
Гелиос в литературе
Гелиосу посвящены XXXI гимн Гомера и VIII орфический гимн.
Напишите отзыв о статье "Гелиос"
Ссылки
- [greekroman.ru/helios.htm Энциклопедия античной мифологии: Гелиос]
Примечания
- ↑ Гиперион, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Орфика, фр. 222 Керн.
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т. 1. С. 271, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.99; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 2, 2 далее.
- ↑ Гесиод. Теогония 371.
- ↑ Гимны Гомера XXXI 2.
- ↑ Гелиос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Ферекид, фр. А9 Дильс-Кранц = Иоанн Лид. О месяцах IV 3.
- ↑ Примечания А. А. Тахо-Годи в кн. Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990-94. Т. 3. С. 582, см. Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 341.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека III 57, 5 // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С. 785.
- ↑ Цицерон. О природе богов III 54.
- ↑ Гомер. Одиссея VIII 271
- ↑ Сенека. Федра 124; Гигин. Мифы 148; Фульгенций. Мифологии II 7
- ↑ Деметра // Реальный словарь классических древностей = Reallexikon des klassischen Altertums : Лейпциг: BG Teubner Verlag, 1855 : [пер. с нем.] / авт.-сост. Ф. Любкер.</span>
- ↑ Гомер. Одиссея XII 127—132, 261—269.
- '↑ Аппиан. Римская история XVII 116.
- ↑ Гесиод. Теогония 356.
- ↑ Гомер. Одиссея X 139; Гигин. Мифы 156.
- ↑ Обнорский Н. П. Цирцея // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Гомер. Одиссея X 136—139.
- ↑ Гигин. Мифы. Введение 36.
- ↑ Цец. Комментарий к «Александре» Ликофрона 174.
- ↑ Гесиод, фр. 351 М.-У.
- ↑ Евмел. Коринфиака, фр. 3 Бернабе = Схолии к Пиндару. Олимпийские песни XIII 75.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 60, 4.
- ↑ Овидий. Метаморфозы IV 204; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 4, 6.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 56, 5.
- ↑ Лукиан. Разговоры богов 12, 1; 25, 2
- ↑ Овидий. Метаморфозы IV 204; Гигин. Мифы 152а.
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXVIII 109.
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXVI 353.
- ↑ Гесиод, фр. 351 М.-У.; Овидий. Метаморфозы IV 207—270
- ↑ Гигин. Мифы 14. С. 32.
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 170; Феокрит. Идиллии XXV 54.
- ↑ Гигин. Мифы 14. С. 29.
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера X 337.
- ↑ Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С. 98.
- ↑ Фульгенций. Мифологии II 7.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology/1219 Федра]
</ol>
Литература
- Гелиос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гелиос
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
