Геллер, Пётр Исаакович

Пётр Исаакович Геллер
Имя при рождении:	Пейсах Ицкович Геллер
Дата рождения:	10 декабря 1862(1862-12-10)
Место рождения:	Шклов, Могилёвская губерния
Дата смерти:	23 января 1933(1933-01-23) (70 лет)
Место смерти:	Ленинград
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Учёба:	Петербургская Академия художеств

Пётр Исаа́кович Ге́ллер (при рождении Пейсах Ицкович Геллер; 10 декабря 1862, Шклов, Могилёвская губерния — 23 января 1933, Ленинград) — российский и советский художник-живописец.

Биография

В 6 лет он с родителями переселился в Керчь-Еникале, где получил домашнее образование. Подготовившись в Одесском рисовальном училище, он в 1878 году поступил в Петербургскую академию художеств, которую окончил в 1883 году, получив звание классного художника 1-й степени.

В 1886 году за картину «Посвящение Иоанна Грозного перед смертью в монахи» Геллер получил звание классного художника 1-й степени. Первая его картина на вольный сюжет, «Присяга евреев-новобранцев», была приобретена с академичой выставки 1887 году музеем Императорской Академией художеств. С того времени Геллер стал ежегодно выставлять картины на исторические и бытовые темы.

Участник выставок «С.-Петербургского общества художников», АХРР, «Общества художников им. А. И. Куинджи», Императорской Академии художеств.

Как крупные работы Геллера, так и мелкие, число которых достигает двухсот, почти всецело посвящены русской жизни и русской истории. Еврейские темы весьма редко вдохновляли Геллера. Только события последних лет существования имперской России с погромами, репрессиями и повальным бегством евреев из разгромленных мест вызвали у него несколько работ, рисующих исключительное положение евреев в России.

Художник скончался 23 января 1933 года и похоронен в Ленинграде на Преображенском еврейском кладбище.

Произведения П. И. Геллера хранятся в ГТГ, ГРМ и других музейных и частных собраниях.

Работы

Из крупных работ:

• «Пошехонская старина» (1890),
• «Отправка детей из воспитательного дома» (1891),
• «Посещение приюта дамой-патронессой» (1892),
• «Прием новобранцев» (1893),
• «Иоанн Грозный и юродивый Никола Салос» (1894),
• «Возвращение сельского старосты с коронации» (1897),
• «Пушкин в селе Михайловском» (1899),
• «Тактич. соображения генерала» (1901),
• «Неожиданное послание Павла I к Суворову» (1902),
• «Малолетний Людовик ХV у Петра Великого в Париже» (1903),
• «Гоголь среди великих друзей» (1904),
• «Душа моя скорбит» по Евангелию Марка, XIV (1905),
• «Легендарный старик Фёдор Кузьмич» (1908) и др.

Следующиие картины принадлежат к лучшим работам Геллера:

• «После погрома»,
• «День траура Тиш’о б’ов»,
• «За что?» (1907),
• «Евреи на вокзале» (1907) и
• «Доколе, о Господи!» (1909)

Ссылки

• Геллер, Петр (Песах) Исаакович // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.

Отрывок, характеризующий Геллер, Пётр Исаакович

– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.