Геловани, Михаил Георгиевич

Михаил Геловани
Имя при рождении:	Михаил Георгиевич Геловани
Дата рождения:	25 декабря 1892 (6 января 1893)(1893-01-06)
Место рождения:	с. Ласурия, Лечхумский уезд, Кутаисская губерния, Российская империя
Дата смерти:	21 декабря 1956(1956-12-21) (63 года)
Место смерти:	Москва, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Профессия:	актёр театра и кино, театральный режиссёр, кинорежиссёр
Направление:	социалистический реализм
Награды:

Михаи́л Гео́ргиевич Гелова́ни (1892/1893 — 1956) — советский грузинский актёр театра и кино, режиссёр театра, кинорежиссёр. Народный артист СССР (1950). Лауреат четырёх Сталинских премий (1941, 1942, 1947, 1950).

Биография

Родился 6 января 1893 (25 декабря 1892) в селе Ласурия (по другим источникам — в селении Спатагори) Кутаисской губернии (ныне — в Цагерском муниципалитете, Грузия). Родители его, происходившие из лечхумских князей Геловани, занимались сельским хозяйством.

Уже в юношеском возрасте обладал прекрасным баритоном и пел в церковном хоре. Сценическую деятельность начал в грузинском театре Баку в 1912 году. Затем играл в театрах Батуми (1913—1914 и с 1916), Кутаиси (1914—1915).

В 1919—1920 годах учился в драматической студии под руководством Г. Джабадари в Тифлисе (ныне Тбилиси).

В 1921—1922 и в 1936—1939 годах — актёр Тбилисского театра им. Шота Руставели. В театре занимался режиссурой, ставил спектакли.

Впервые сыграл роль И. В. Сталина в театре в 1937 году («Из искры…» Ш. Дадиани).

С 1924 года — актёр, со второй половине 1920-х годов — также и режиссёр треста АО «Госкинопром Грузии» (ныне «Грузия-фильм»), в 1927 — режиссёр–постановщик киностудии «Арменкино» (ныне «Арменфильм»).

В 1942—1948 годах — актёр МХАТа, в 1954—1956 — Театра–студии киноактера (оба в Москве).

Умер Михаил Георгиевич Геловани 21 декабря 1956 года в Москве (по другим источникам — в Сухуми) от сердечного приступа. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 3).

Звания и награды

• Народный артист Грузинской ССР (1946)
• Народный артист СССР (1950)
• Сталинская премия первой степени (1941) — за исполнение роли И. В. Сталина в фильме «Великое зарево»
• Сталинская премия первой степени (1942) — за исполнение роли И. В. Сталина в фильме «Оборона Царицына» (1-я серия)
• Сталинская премия первой степени (1947) — за исполнение роли И. В. Сталина в фильме «Клятва» (1946)
• Сталинская премия первой степени (1950) — за исполнение роли И. В. Сталина в фильме «Падение Берлина» (1949)
• Орден Трудового Красного Знамени (1939) — за исполнение роли И. В. Сталина в фильмах «Выборгская сторона» (1938), «Великое зарево» (1938) и «Человек с ружьём» (1938)
• Медали.

Творчество

Роли в театре

• «На дне» А. М. Горький — Васька Пепел
• «Вчерашние» Ш. Н. Дадиани — Коций
• «Тариэль Мклавадзе» И. Ниношвили — Тариэль Мклавадзе
• «Измена» А. И. Сумбатова-Южина — Бесо

Тбилисский театр им. Шота Руставели

Роли в театре

• 1937 — «Из искры…» Ш. Н. Дадиани — Сталин
• 1939 — «Человек с ружьём» Н. Ф. Погодина — Сталин
• «Поколение героев» С. Д. Клдиашвили — Симон
• «Альказар» Г. Д. Мдивани.

Постановки

• «Срубленный дуб» В. И. Шаликашвили
• «Дурачок» Н. И. Шиукашвили

Фильмография

Актёр

1. 1924 — Три жизни — Бахви Пулава
2. 1925 — Наездник из Уайльд-Веста — эпизод
3. 1926 — Девятый вал — Авалов
4. 1927 — Два охотника — Турико
5. 1928 — Злой дух — безумный Даниель
6. 1931 — Хабарда! — поэт
7. 1934 — Последний маскарад — Ростом
8. 1935 — До скорого свидания! — Ломидзе
9. 1937 — Золотистая долина — Кирилэ
10. 1938 — Великое зарево — Сталин
11. 1938 — Выборгская сторона — Сталин
12. 1938 — Человек с ружьём — Сталин
13. 1939 — Ленин в 1918 году — Сталин
14. 1940 — Сибиряки — Сталин
15. 1941 — Валерий Чкалов — Сталин
16. 1942 — Оборона Царицына — Сталин
17. 1946 — Клятва — Сталин
18. 1947 — Свет над Россией — Сталин
19. 1949 — Огни Баку — Сталин
20. 1950 — Падение Берлина — Сталин
21. 1950 — Донецкие шахтёры — Сталин
22. 1951 — Незабываемый 1919 год — Сталин
23. 1952 — Джамбул — Сталин
24. 1953 — Вихри враждебные — Сталин

Режиссёр

1. 1927 — Злой дух (совм. с П. А. Бархударяном)
2. 1929 — Молодость побеждает
3. 1931 — Дело доблести
4. 1931 — Настоящий кавказец

См. также

• Геловани

Ссылки

www.hrono.ru/biograf/bio_g/gelovani_mg.php

Отрывок, характеризующий Геловани, Михаил Георгиевич

– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.