Гелугпа

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гелуг»)
Перейти к: навигация, поиск
Буддизм
История
Философия
Люди
Страны
Школы
Понятия
Тексты
Хронология
Критика буддизма
Проект | Портал

Гелу́гпа, также Гелу́г (тиб. དགེ་ལུགས་པ།, Вайли: dge lugs pa) — традиция буддийского монастырского образования и ритуальной практики, основанная в Тибете ламой Чже Цонкапой (1357—1419). Известна в монгольском мире также как «жёлтая вера» (монг. шарын шашин)[1].





Истоки Гелугпа

Непосредственным источником вдохновения для традиции Гелугпа стала традиция тибетского буддизма Кадампа, основоположником которой является индийский учитель Атиша.

История буддизма изобилует выдающимися наставниками, из которых одним из величайших по праву считается Цонкапа. Сочетая в себе совершенство йогической реализации с несравненной учёностью, он решительным образом реформировал буддизм у себя на родине, чем не только спас его от деградации, но и сохранил для будущих поколений последователей Будды во всём мире. Он вошёл в историю не только благодаря своим духовным и интеллектуальным достижениям, но и благодаря необычайной доброте к тибетскому народу.

Традиция гласит, что в одной из своих предыдущих жизней Цонкапа, будучи маленьким мальчиком, поднёс Будде Шакьямуни хрустальные чётки и взамен получил от него раковину. Обратясь к своему ученику Ананде, Будда предрёк, что мальчик переродится в Тибете и сыграет ключевую роль в возрождении его Учения — Дхармы. Будда добавил, что при посвящении мальчик получит имя Сумати Кирти, по-тибетски Лобзанг Драгпа.

Цонкапа, которого в Тибете почтительно называют Чжэ Ринпоче («Досточтимый и Драгоценный»), никогда не похвалялся личными духовными свершениями, и о глубине его медитативного опыта свидетельствовали лишь его случайные оговорки. Однако, он не скрывал своих близких отношений с Буддой Манджушри, от которого напрямую получал наставления и которого мог видеть так же отчётливо, как и любого обычного человека. Пабонка Дечен Ньингпо, выдающийся учитель начала ХХ века, называл Цонкапу «Царём Дхармы трёх миров»; так же его почитали и другие тибетские мастера прошлого и настоящего. В литературе школы Гелугпа имя Цонкапы обычно предваряется титулом «Всеведущий Наставник».

Рождение Гелугпа

Одной из главных целей письменных трудов, учений и практики Чжэ Цонкапы было очищение тибетского буддизма. Его очень беспокоили нарушения монашеской дисциплины, которые к тому времени стали обычным явлением в монастырях Тибета, неверные толкования Дхармы, а также деградация тантрической практики. В особенности он критиковал распространившиеся среди тибетских тантриков сексуальные практики, что, по его мнению, было несовместимо с высокими монашескими идеалами, о которых учил Будда.

Частично преобразования, задуманные Цонкапой, были направлены на создание новой традиции, которая, подобно её основателю, уделяла бы большое внимание строгому следованию правил Винайи, всестороннему изучению буддийской философии и тантрической практики, соответствующей монашеским обетам. Название основанной им школы — Гелугпа — в переводе означает «Добродетель» и в полной мере отражает намерения родоначальника этой системы.

Особенности традиции Гелугпа

В традиции Гелугпа особое внимание уделяется нравственности, монашеская дисциплина рассматривается как идеальная основа для религиозного образования и практики. Вследствие этого, подавляющее большинство лам Гелугпа — монахи, а наставник-мирянин в этой традиции — большая редкость.

Кроме того, в традиции считается, что серьёзная философская подготовка является необходимой предпосылкой для эффективной медитации, а, следовательно, как Тантра, так и Сутра подвергаются всестороннему анализу в ходе философских диспутов.

Как правило, учебный план в программе монастырского образования охватывает пять главных дисциплин: свод сутр о совершенстве мудрости (Праджняпарамита), философию Срединного Пути (Мадхьямика), теорию познания (Прамана), феноменологию (Абхидхарма) и монашескую дисциплину (Винайя). Эти предметы подлежат тщательному изучению с помощью диалектического метода, с использованием индийских текстов, а также индийских и тибетских комментариев к ним. При этом в каждом монастыре чаще всего используются свои учебные пособия. Обучение занимает от 15 до 20 лет. По завершении этого курса монаху присваивается учёная степень геше (доктора буддийской философии), одного из трёх уровней: дорампа, цогрампа или лхарампа, из которых наивысшей считается последняя.

Впоследствии по своему желанию геше может поступить в один из тантрических колледжей и таким образом завершить своё формальное обучение, или вернуться в свой монастырь в качестве преподавателя, либо поселиться в уединении для интенсивных занятий медитацией.

Монах, завершивший обучение и удостоенный степени геше, считается полностью квалифицированным и авторитетным духовным мастером, достойным преданности и уважения последователей.

Учёные школы гелуг

Школа гелугпа породила целую плеяду выдающихся религиозных лидеров, людей, воплотивших в себе провозглашённые Чжэ Цонкапой идеалы учёности и медитативной практики. Среди них был великий учёный Джамьянг Шэпа (1648—1721), автор наиболее влиятельных в гелугпе философских комментариев, и его перерождение Кёнчог Джигме Вангпо (1728—1791), известный такими трудами, как «Драгоценная гирлянда учений» и работа об уровнях бодхисаттв и о пяти буддийских путях под названием «Изложение уровней и путей, прекрасное украшение трёх Колесниц».

Среди других значимых для традиции фигур — Джангья Ролпэ Дордже (1717—1786), написавший фундаментальный труд «Изложение философских учений»; монгол Агван-Балдан (1797—1864), перу которого принадлежит авторитетный комментарий на «Обширное изложение учений» Джамьян Шедпы; а также известный учёный Пабонка Ринпоче (1878—1941).

Монастыри Гелугпа

Цонкапа учредил ежегодный религиозный фестиваль, который с тех пор проводится в начале тибетского Нового года Лосара. Большой молитвенный фестиваль, или Монлам Ченмо, и по сей день отмечается в Тибете и тибетских общинах в других странах и является одним из основных религиозных праздников года.

После празднования первого Монлама несколько учеников Цонкапы, заботясь о здоровье своего наставника, попросили его сократить количество путешествий. В то время ему было пятьдесят два года. Они предложили построить для него монастырь, и он согласился. Цонкапа обратился с молитвами к образу Будды Шакьямуни относительно места для строительства монастыря и получил указание построить его возле Лхасы, в местечке Дрокри. Монастырь получил название Ганден (тибетский перевод санскритского «Тушита» — легендарной обители Будды Майтрейи). Цонкапа прибыл на место будущего монастыря с одним из своих учеников — Гендун Друбом (1391—1474), который посмертно был признан первым Далай-Ламой. Гендун Друб поручил двум другим ученикам руководить строительством, и основные здания монастыря были возведены за год. Официально монастырь открылся в 1409 году.

Позже Ганден, который был поделён на два факультета — Шарце и Жангце, превратился в огромный монастырский комплекс, в котором проходило обучение до четырёх тысяч монахов.

Затем в 1416 году Чжамьянг Чойчжэ Траши Пелден основал монастырь Дрепунг. Было время, когда в нём имелось семь отделений, но позже они слились и образовали четыре: Лосэлинг, Гоманг, Дэянг и Нгагпа. В наши дни существуют лишь два: Дрепунг Лосэлинг и Дрепунг Гоманг.

Другой духовный последователь Цонкапы Джамчен Чёдже Шакья Йеше в 1419 году основал монастырь Сэра. Сэра первоначально состоял из пяти факультетов, которые впоследствии объединились в два — Сэра-Чжэ и Сэра-Мэ.

Гьялва Гендун Друп, Первый Далай-лама, в свою очередь, в 1447 году основал монастырь Ташилунпо в Шигадзе. Позже этот монастырь стал резиденцией Панчен-лам, которые являются вторыми по значимости духовными иерархами Гелугпа. Нижний тантрический колледж Гьюдме был учреждён Дже Шерабом Сангье в 1440 году, Верхний тантрический колледж Гьюдте основал Гьючен Кунга Дондуп в 1474 году.

В расположенных в окрестностях Лхасы монастырях Ганден, Дрепунг и Сэра в период их расцвета обучалось более пяти тысяч монахов в каждом. При этом, по меньшей мере, по пятьсот человек получали духовное образование в тантрических колледжах. В эти учебные заведения стекались юноши из всех провинций Тибета, чтобы получить монашеское образование и заняться духовной практикой.

В 1577 году на месте рождения Цонкапы в тибетской провинции Амдо (ныне провинция Цинхай, КНР) был основан монастырь Кумбум, а полтора века спустя монастырь Лабранг (ныне на территории провинции Ганьсу). Лабранг, где находятся шесть буддистских институтов, и по сей день играет важную роль как образовательный центр Гелугпа.

Ганден, Дрепунг и Сэра стали тремя главными монастырями школы Гелугпа и на протяжении столетий служили оплотом всей линии преемственности традиции Цонкапы. В 1959 году в монастыри вторглись китайские войска, а Ганден был практически полностью разбомблен. Однако традиция Гелугпа продолжает динамично развиваться даже после репрессий времён Культурной революции. Основные монастыри — Сэра, Дрепунг Лосэлинг, Дрепунг Гоманг, Ганден и Ташилунпо, — а также тантрический колледж Гьюдмэд, были восстановлены в Индии, в различных тибетских поселениях в Карнатаке. Тантрический колледж Гьюдте вновь открылся в Бомдиле, штат Аруначал Прадеш. С начала 1980-х годов на территории Китая также наблюдается активное возрождение тибетских буддийских традиций. Многие монастыри и храмы были восстановлены, переданы религиозным общинам и сейчас вновь ведут активную деятельность.

Рантонг и прасангика Гелуг

Рантонг как воззрение школы Гелуг не соответствует Рантонг как нигилистическому отрицанию нирванических проявлений, являющемуся предметом критики в Жентонг. Основатель школы Гелуг утверждал: «Пустота – отсутствие самобытия, собственной сущности явлений – не отличается во всех вещах, но тот предмет, в связи с которым она созерцается (в Калачакре), представляет собой не скандху, состоящую из атомов, а образ пустой формы. По следующей причине: если постигающий пустоту ум и его проявление – пустую форму превратить в нераздельные тело и ум, осуществляется тело Мудрости, а тело, состоящее из атомов, в тело Мудрости не превращается. Также пустота здесь – не всякая (определённая) при исследовании; она представляет собой отрицание пустоты как не-существования всего: нигилистического понимания вследствие неправильного способа исследования»[2]

Традиция Гелугпа сегодня

Традиция философского и медитативного образования, основанная Цонкапой, продолжает своё развитие и в наши дни — в монастырях Гелугпа, вновь открытых тибетскими беженцами в Индии, монастырях гималайских народов, исповедывающих тибетский буддизм (народы Непала, Бутана, народы Ладакха, Монпа, Сиккима в Индии), в центрах тибетского буддизма по всему миру, а также и в самом Тибете.

В Монголии буддизм школы Гелугпа также развивается.(см. Буддизм в Монголии)

В России буддизм школы Гелугпа, получивший распространение ещё несколько столетий назад в Бурятии, Калмыкии и Тыве, сегодня возрождается усилиями местных лам, в том числе получивших образование в Монголии, тибетских монастырях в Индии (Гоман, Гьюто, Намгьял), а также благодаря неустанным трудам тибетских учителей.

Напишите отзыв о статье "Гелугпа"

Примечания

  1. Кручкин Ю. Большой современный русско-монгольский — монгольско-русский словарь. М. 2006.
  2. Чже Цонкапа. Большое руководство к этапам пути Мантры (Нагрим Ченмо). Том 3. - Стр. 320 / А. Кугявичус (пер.), А. Терентьев (ред.). — Санкт-Петербург: Нартанг, 2012. — ISBN 978-5-901941-33-1.

Ссылки

  • Абаев Н. В., Тапышпан О. Д., Мендиярова Г. С. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2009/4/Abaev&Tapyshpan&Mendiiarova/ Некоторые проблемы культурно-образовательной безопасности России и почитание учителя-наставника в тибетском буддизме] // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». — 2009. — № 4 - Культурология.
  • [gelug.ru/ Буддизм тибетской традиции гелуг]
  • [www.budda.ru/ Московский Буддийский Центр Ламы Цонкапы]
  • [mahabodhi.narod.ru Тибетский буддизм]
Школы тибетского буддизма
Гелуг | Джонанг | Кагью | Ньингма | Сакья


Отрывок, характеризующий Гелугпа

– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.