Гельветическая республика

Гельветическая республика
нем. Helvetische Republik, фр. République helvétique, итал. Repubblica elvetica
← 12 апреля 1798 — 19 февраля 1803 →
Флаг Герб
Границы, установленные второй Гельветической Конституцией 25 мая 1802 года
Столица	Арау, позже Люцерн
Язык(и)	Швейцарский диалект немецкого, французского, итальянского. Ретороманские языки
Денежная единица	Франк
Население	1 664 832 (1798 год)
Форма правления	республика
Историческая эпоха	Французские революционные войны
История
- 5 марта 1798	Конфедерация прекратила существование в результате французского вторжения
- 12 апреля 1798	Провозглашение республики
- 14 апреля 1798	Выборы в кантоне Цюрихе
- 19 августа 1798	Обоюдный договор об обороне с Францией
- 19 сентября 1798	Дипломатическое признание французскими союзниками
- 29 мая 1801	Принятие конституции (Мальмезон)
- 27 февраля 1802	Принятие федеральной конституции
- 19 февраля 1803	Провозглашение Акта посредничества

К:Появились в 1798 годуК:Исчезли в 1803 году

Гельвети́ческая респу́блика (нем. Helvetische Republik, фр. République helvétique, итал. Repubblica elvetica) — государство, существовавшее пять лет (с 1798 по 1803 год) на территории современной Швейцарии. Его создание являлось ранней попыткой установления центральной власти над Швейцарией, состоявшей прежде из самоуправляемых кантонов, объединённых свободным военным союзом, и управления подчинёнными территориями, такими как Во.

Французская республика захватила Швейцарию и превратила её в союзника, известного как Гельветическая республика. Вмешательство в провинциализм и традиционные свободы глубоко возмущало население страны. Тем не менее, было проведено несколько модернизующих реформ.

Республика получила название по кельтскому племени гельветов, населявших Швейцарское плато в период античности. Вероятно, Швейцарский союз стал время от времени использовать название Гельветическая республика (лат. Republica Helvetiorum) в латыни с XVII века, в то время как Гельвеция — национальный швейцарский символ — впервые упоминается в 1672 году.

История

12 апреля представители 10 кантонов собрались в Арау, где и была принята почти без обсуждений конституция единой и нераздельной Гельветической республики, заменившей собой прежний Союз 13 земель. Новая конституция провозгласила равенство всех перед законом, свободу совести, печати, торговли и ремёсел. Верховная власть была объявлена принадлежащей всем гражданам. Законодательная власть предоставлена сенату и Большому совету, а исполнительная власть — директории, состоявшей из 5 членов. Последняя выбирала министров и командиров войск и назначала префектов для каждого кантона. Кантоны делились на округа, с су-префектом в каждом.

Сначала к 13 старым кантонам прибавились Вале, Леман, Аргау, Беллинцона, Лугано, Ретия, Зарганс, Тургау и Санкт-Галлен, и число кантонов достигло 22. Но уже в мае того же года Ури, Швиц, Унтервальден и Цуг были соединены в один кантон — Вальдштеттен с главным городом Швиц. Зарганс и Гларус образовали кантон Линт, а Аппенцелль и Санкт-Галлен — кантон Сентис. Между тем образ действий французов, наложивших значительную военную контрибуцию на некоторые кантоны, присоединивших к Франции Женеву (в апреле 1798 года) и требовавших немедленного присоединения к Гельветической республике и остальных кантонов, вызвали в последних сильное волнение. Несмотря на свои слабые силы, они начали борьбу с французами и под начальством Алоизия фон Рединга одержали над ними несколько побед под Шинделлеги, Ротентурмом и Моргартеном. Скоро, однако, они вынуждены были уступить в столь неравной борьбе и присоединиться к Гельветической республике.

В августе вспыхнуло последнее волнение в Нидвальдене, но оно вскоре было подавлено французами с большой жестокостью. Вынужденная подписать 24 августа 1798 года оборонительный и наступательный союз с Францией, Гельветическая республика во время войны Франции со второй коалицией (1799) стала главным театром военных действий (см. Революционные войны).

… [Швейцария] в 1798 году была провозглашена Гельветической республикой (от латинского названия страны — Гельвеция). Республиканский флаг состоял из зелёной, красной и жёлтой горизонтальных полос, а эмблемой стало изображение легендарного борца за свободу Вильгельма Телля. Однако через пять лет республика распалась на кантоны, которые уже не имели единого флага. Тем не менее оставалась общая для всех эмблема — изображение швейцарского воина в национальном костюме и шляпе с пером, держащего алебарду и щит с надписью «XIX кантонов».

— [velizariy.kiev.ua/avallon/gerald/ger6.htm Юрий Курасов. Наследники меткого стрелка // Геральдический альбом (№6)]

Австрийские войска под начальством эрцгерцога Карла вступили в Швейцарию, заняли восточную её часть, учредили в Цюрихе временное правительство и объявили в прокламации от 30 марта, что они пришли не подчинить швейцарцев, а наоборот, освободить их от французского ига. Все это вызвало народное восстание.

Правительство Гельветической республики было поставлено в критическое положение. Лагарп, получивший диктаторскую власть, пытался было подавить восстание суровыми мерами, но неудачно. Гельветическая директория, не чувствуя себя в безопасности в Люцерне, 31 мая 1799 года удалилась в Берн. Когда удача перешла на сторону французов, восстание удалось подавить.

Между тем продолжительные военные действия гибельно влияли на благосостояние страны. Всюду царило глухое недовольство существующим порядком. Вскоре после падения французской директории (18 брюмера) и гельветическая директория вынуждена была сложить с себя власть и передать её в руки исполнительного комитета (7 января 1800 года). Последний 8 августа 1800 года изменил конституцию 1798 года, заменив оба совета одним законодательным корпусом. Исполнительная власть была вручена особой комиссии из 7 членов.

Переворот этот не способствовал успокоению страны. Образовались 2 партии: унитариев, приверженцев единой Гельветической республики с централизованной властью, и федералистов, сторонников прежней кантональной системы. При содействии Бонапарта начались между обеими партиями переговоры, результатом которых явился новый пересмотр конституции в Мальмезоне (30 апреля 1801 года). Отдельным кантонам были предоставлены значительные полномочия, учреждены сейм (77 членов) и сенат (25 членов), исполнительная власть вручена малому совету (4 члена).

Когда 7 сентября 1801 года унитариям, составлявшим большинство на сейме, удалось изменить конституцию в смысле ещё большей централизации власти, федералисты вышли из состава сейма. Начались снова волнения; власть несколько раз переходила от унитариев к федералистам и обратно. Аристократическо-федералистическая партия, получив поддержку от Бонапарта, 28 октября 1801 года захватила власть в свои руки, но удержала её недолго.

Постоянные волнения в Швейцарии, ослаблявшие обе партии, благоприятствовали замыслам Бонапарта, давая ему возможность вмешиваться, в качестве посредника, в швейцарские дела. Он позволил унитариям снова произвести переворот (17 апреля 1802 года) и затем вывел из Швейцарии французские войска. Обстоятельство это послужило сигналом к общему восстанию федералистов. Гельветическое правительство вынуждено было бежать из Берна в Лозанну и обратилось с просьбой о посредничестве к первому консулу. Последний приказал восставшим положить оружие и предложил прислать в Париж представителей обеих партий, чтобы вместе с ними выработать проект новой конституции. Для подкрепления своих требований он приказал Нею, с армией в 12 тыс. человек, снова вступить в Швейцарию.

19 февраля 1803 года Наполеон Бонапарт провозгласил Акт посредничества, который в основном был компромиссом между старым и новым порядком. Централизованное государство прекратило существование.

Наследие

История Гельветической республики показала целесообразность центрального управления Швейцарией для решения вопросов страны в целом, в противоположность отдельным кантонам, которые занимались вопросами на местном уровне. В постнаполеоновскую эпоху различия между кантонами (в валютах, системах единиц измерения и т. д.) и ощущаемая необходимость улучшения координации между ними были отражены в Федеральной Конституции Швейцарии 1848 года.

Руководство Гельветической республики, состоявшее из пяти членов, напоминало современное устройство органа исполнительной власти страны — Федерального совета Швейцарии в составе семи членов.

Период Гельветической республики по-прежнему имеет спорное отношение в Швейцарии. Швейцария впервые существовала как единая страна и сделала шаг на пути к созданию нового федеративного государства. Также население впервые было определено как швейцарцы, а не жители конкретного кантона. Для некоторых кантонов, таких как Во, Тургау и Тичино, республика стала периодом политической свободы от других кантонов. С другой стороны, республика ознаменовала собой время иностранного господства и революции. Для Берна, Швица и Нидвальдена это был период военного поражения с последующей оккупацией и военным подавлением. В 1995 году Федеральный парламент Швейцарии принял решение не отмечать предстоящее двухсотлетие Гельветической республики, при этом предоставив отдельным кантонам возможность отпраздновать это событие по своему желанию.

Литература

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Гельветическая республика

Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.