Сражение в Гельголандской бухте

Сражение в Гельголандской бухте
Основной конфликт: Первая мировая война
Германский лёгкий крейсер «Ариадне» под огнём британских линейных крейсеров, 28 августа 1914
Дата	28 августа 1914 года
Место	Гельголандская бухта, Северное море
Итог	победа британцев
Противники
Великобритания Гранд-Флит Германия Флот открытого моря
Командующие
Дэвид Битти Франц Хиппер Леберехт Маасс †
Силы сторон
5 линейных крейсеров 8 лёгких крейсеров 33 эсминца 8 подводных лодок 6 лёгких крейсеров 19 миноносцев 2 тральщиков
Потери
Тяжело повреждены лёгкие крейсера «Аретьюза» и «Фирлесс»; тяжело повреждены 3 эсминца. 32 человек убитых и 55 раненых. 3 лёгких крейсера потоплены («Майнц», «Кёльн», «Ариадне»), 2 лёгких крейсера повреждены («Штральзунд» и «Штеттин»), миноносец «V 187» потоплен, повреждены 3 миноносца и 1 тральщик. Около 1000 человек погибших, пленных и раненых.

Сражение в Гельголандской бухте (англ. Battle of Heligoland Bight) — морской бой Первой мировой войны, состоявшийся 28 августа 1914 года. Германские корабли, охранявшие Гельголандскую бухту, встретились в том бою с несколькими британскими соединениями, включавшими в себя, в том числе и линейные крейсера.

Отлив помешал германским линкорам и линейным крейсерам выйти из Вильгельмсхафена на выручку своим лёгким силам — британцы с их линейными крейсерами получили громадный перевес. В ходе боя были потоплены германские лёгкие крейсера «Кёльн», «Майнц», «Ариадне» и миноносец «V 187». Общие потери Германии составили более тысячи человек убитыми, ранеными и пленными. Британский флот не потерял ни одного корабля, хотя лёгкий крейсер «Аретьюза» и эсминец «Лорел» получили настолько сильные повреждения, что не смогли самостоятельно вернуться домой и были взяты на буксир. Потери британских экипажей составили 32 человека убитыми и 55 ранеными.

Предыстория

В августе 1914 года британский и немецкий флоты действовали в Северном море очень нерешительно. Британский флот прикрывал транспортировку британского экспедиционного корпуса (англ. British Expeditionary Force) из Саутгемптона в Гавр (основные его силы были переброшены 14—17 августа). В Северном море действия Гранд-Флита ограничивались ведением дальнего дозора между Оркнейскими и Шетландскими островами с целью не допустить прорыва германских рейдеров на океанские коммуникации. Пассивность кайзерлихмарине объяснялась позицией Мольтке, заявившего германскому морскому генеральному штабу, что война с Францией и Бельгией будет скоротечной, и рейхсхеер будет «только рад возможности свести счёты со 160-тысячной британской армией».

21 августа бельгийские войска оставили Остенде, которому угрожала германская кавалерия, и отступили к Антверпену. 22 августа к Остенде с целью демонстрации силы вышло британское соединение из трёх старых броненосных крейсеров и отряда миноносцев под командованием адмирала Кристиана. Но разведка показала, что защита Остенде без поддержки сухопутных войск невозможна, так как подходы к городу закрывают дюны и корабельная артиллерия не имеет возможности вести огонь по наступающему на город неприятелю. 23 августа были атакованы позиции французов у Шарлеруа и англичан у Монса, и все они вынуждены были отступить. В результате возникла угроза захвата не только Остенде, но и Булони и даже Гавра. Поэтому было решено для поддержки армии высадить в Остенде десант из 3000 морских пехотинцев. Высадка войск началась утром 27 августа.

Для прикрытия экспедиции в Остенде Британский морской штаб принял решение провести отвлекающую операцию в Гельголандской бухте. Подводные лодки под командованием коммандера Кийза (англ. Roger Keyes) разведали организацию несения дозоров германскими кораблями в Гельголандской бухте. Стало известно, что по вечерам лёгкие крейсера выводили миноносцы в определённые участки бухты, откуда те расходились по своим районам несения дозора. С рассветом эсминцы возвращались, и около 8 часов утра в 20 милях на северо-запад от Гельголанда их встречали крейсера. На смену ночным дозорам эсминцев приходили дневные дозоры, находившиеся в районах южнее и севернее Гельголанда. Атака днём считалась невозможной, и Кийз предложил атаковать на рассвете со стороны берега возвращающиеся ночные дозоры. Это предложение было пересмотрено, и принято решение атаковать выходящие в дозор дневные дозоры, выманить их в море и, отрезав от баз, уничтожить.

План операции и силы сторон

Расположение Гельголандской бухты

Со стороны британского флота в операции участвовали 1-я эскадра линейных крейсеров вице-адмирала Битти («Лайон», «Куин Мэри», «Принцесс Ройал»), отряд линейных крейсеров «K» контр-адмирала Мура (англ. Gordon Moore) («Инвинсибл», «Нью Зиленд»), 7-я крейсерская эскадра контр-адмирала Кристиана (броненосные крейсера типа «Кресси»: «Юриалес», «Башанти», «Кресси», «Хог», «Абукир» и лёгкий крейсер «Аметист»), 1-я эскадра лёгких крейсеров коммодора Гуденафа (англ. William Goodenough) («Саутгемптон», «Бирмингем», «Фалмут», «Ноттингем», «Лоустофт» и «Ливерпуль»); флотилия подводных лодок коммодора Кийза (эсминцы «Лерчер» и «Файрдрейк», подводные лодки E-4, E-5, E-6, E-7, E-8, E-9); 3-я флотилия эсминцев коммодора Теруита (англ. Reginald Tyrwhitt) (лёгкий крейсер «Аретьюза» и 16 эсминцев) и 1-я флотилия эсминцев (крейсер-скаут «Фирлесс» и 19 эсминцев, из них 4 приданы отряду «K»).

Подводные лодки E-4, E-5 и E-9 по первоначальному плану должны были выжидать удобного случая для атаки на позициях к северу и югу от Гельголанда. Подводные лодки E-6, E-7 и E-8 — показаться в надводном положении к югу от Гельголанда и увлечь за собой в море немецкие лёгкие крейсеры. 1-я и 3-я флотилии эсминцев должны были к 4:00 находиться в 25 милях западнее острова Зильт и оттуда направиться на юг, выйдя в 12 милях западнее Гельголанда в тыл занимающихся преследованием подводных лодок германских кораблей. Отряд «K» и 7-я крейсерская эскадра должны были осуществлять поддержку. Операция была запланирована на раннее утро 28 августа.

План был доложен командующему Гранд-Флитом адмиралу Джеллико 26 августа. Тот внёс в него свои коррективы. Дополнительно для поддержки были выделены 1-я эскадра линейных крейсеров и 1-я эскадра лёгких крейсеров, а сам Гранд-Флит утром 28 августа выдвинулся в точку в 100 милях к юго-востоку от Оркнейских островов. Изменения плана не были доведены уже вышедшим в море эсминцам и подводным лодкам Теруита и Кийза, что могло привести к ошибочной атаке ими кораблей Битти и Гуденафа.

Утром 28 августа у германского побережья был отлив, поэтому тяжёлые немецкие корабли не могли выйти из своей базы до 12:00 (13:00 по берлинскому времени). В устьях рек стояла ясная безветренная погода, но в районе Гельголанда был туман, и видимость не превышала 3—4 миль, поэтому расположенная на острове германская береговая батарея не смогла принять участия в бою, проходившем по крайней мере в начальной фазе в зоне действия её орудий, а сам бой принял характер отдельных разрозненных столкновений.

В районе Гельголандской бухты находился ряд военно-морских баз, включая Вильгельмсхафен, на которых базировались линейные крейсера и корабли кайзерлихмарине. Охранением всей Немецкой бухты, включая Гельголандскую, занималась 1-я разведывательная группа под командованием контр-адмирала Хиппера, которая включала в себя германские линейные крейсера. Для этой цели в её подчинение были переданы все корабли сторожевой службы, самолёты и дирижабли. Командующим германскими лёгкими силами в районе Гельголанда был контр-адмирал Леберехт Маасс, державший свой флаг на лёгком крейсере «Кёльн». Германские корабли не были предупреждены о появлении неприятеля и были застигнуты врасплох. В 35 милях от плавучего маяка Эльба в дозоре находились 9 германских миноносцев 1-й флотилии, а поддерживающие их лёгкие крейсера «Хела», «Штеттин» и «Фрауэнлоб» располагались по дуге в 15 милях от этого маяка. В Гельголандской гавани находились 10 эсминцев 5-й флотилии и 8 подводных лодок, из которых только две были боеготовы. В устье реки Везер находился старый лёгкий крейсер «Ариадне», а в устье реки Эмс — лёгкий крейсер «Майнц». В Вильгельмсхафене находились лёгкие крейсера «Кёльн» (флагман Маасса, грузился углём), «Страсбург» и «Штральзунд». Все германские линейные крейсера и линкоры были заперты в гавани и не могли выйти в море из-за отлива.

Сражение

Начальная фаза

Около 5:00 подводная лодка E-7 двумя торпедами атаковала германский миноносец «G 194» из состава 1-й флотилии. Об атаке доложили Хипперу, и тот выслал на поиск самолёты и выдвинул в море 5-ю флотилию эсминцев. Около 7:00 «G 194» обнаружил «Аретьюзу» и четыре эсминца, шедших с северо-запада. Находившийся правее него «G 196» также заметил подходившие британские корабли. Миноносцы подняли тревогу и стали отходить, преследуемые британскими кораблями. Миноносцы получили приказ Маасса отходить к Гельголанду, а «Штеттин» и «Фрауэнлоб» — приказ выйти им на помощь. В погоню за германскими миноносцами бросились корабли 1-й и 3-й флотилий англичан. Германские эсминцы «S 13» и «V 1» начали получать повреждения и терять ход, но им на выручку в 7:58 успел прийти «Штеттин», огонь которого фактически спас 5-ю флотилию. Германские эсминцы и «Штеттин» отошли под прикрытие батарей Гельголанда. «Штеттин» получил попадание одним снарядом, убившим и ранившим 7 человек.

Британские корабли не стали приближаться к Гельголанду, взяв курс на север. Вскоре они столкнулись с устаревшими германскими миноносцами, занятыми тралением. В разгоревшемся бою германские «D 8» и «T 33» получили значительные повреждения. На помощь им пришёл «Фрауэнлоб». Около 8:00 начался бой «Фрауэнлоба» с «Аретьюзой». Стрельба велась на дистанции около 30 кабельтовых. «Аретьюза» была более сильным кораблём, но её недавно набранный экипаж не имел опыта, и потому шансы оказались равны. В ходе боя, продолжавшегося до 8:25, британский крейсер получил порядка 25 попаданий. Был момент, когда из всех его орудий действовало только одно 152-мм, а скорость хода упала до 10 узлов. «Фрауэнлоб» также получил повреждения и вынужден был отвернуть под прикрытие батарей Гельголанда.

Ещё до начала боя между «Фрауэнлобом» и «Аретьюзой» «Фирлесс» с эсминцами 1-й флотилии отвернул на запад. Они заметили германский эсминец «V 187», шедший к Гельголанду, и начали его преследование. «V 187» пытался уйти на юг к устью Яде, но на его пути оказались 2 четырёхтрубных крейсера. Немцы ошибочно опознали их как свои «Страсбург» и «Штральзунд» и пошли на сближение. На самом деле это были британские крейсера «Ноттингем» и «Лоустофт», посланные Гуденафом в поддержку эсминцам. Англичане открыли губительный для германского миноносца огонь из 152-мм орудий с дистанции 20 кабельтовых. Германский миноносец попытался развернуться и уйти, но ему преградили путь эсминцы 1-й флотилии. Под перекрёстным огнём «V 187» потерял ход. Крейсера ушли, оставив его на добивание своим эсминцам. «V 187» пошёл на дно с поднятым флагом, до последнего ведя огонь. Из 90 человек экипажа миноносца 24 были убиты и 14 — ранены.

Британские эсминцы спустили на воду шлюпки, чтобы спасти утопающих. В это время из тумана появился «Штеттин» и, не разобравшись, открыл огонь. Британским эсминцам без крейсерского прикрытия пришлось отойти, бросив шлюпки. Тогда же появилась британская подлодка «E-4» и, выйдя в атаку на «Штеттин», вынудила его скрыться. Одному из британских эсминцев не удалось снять своих матросов с шлюпки, поэтому «E-4» подобрала их и несколько пленных. Снабдив припасами оставшихся на шлюпках немцев и указав путь к суше, лодка ушла. На этом первая фаза боя, в ходе которой немцы потеряли один миноносец, закончилась.

Финальная фаза

Дальнейшие события развивались на фоне путаницы, возникшей у британцев из-за несогласованности действий. Кийз, командовавший подлодками с борта эсминца, обнаружил четыре крейсера Гуденафа и опознал их как германские, так как не знал о том, что в районе находятся британские крейсера. Поданный Кийзом сигнал о помощи заставил Теруита, уходившего из района боя на запад, развернуться и следовать на восток. Туда же пошли и крейсера Гуденафа. Англичане начали охоту на самих себя. Из-за неразберихи одна из подлодок атаковала один из крейсеров, в свою очередь «E-6» чуть не была протаранена крейсером, но вовремя поднырнула под него.

Кийз и Гуденаф опознали друг друга. Гуденаф решил оставить район, чтобы освободить его для подводных лодок.

В 10:55 идущий на восток с двумя флотилиями Теруит был атакован «Страсбургом». Ошибочно опознав их как более сильные «Тауны» Гуденафа, германский крейсер открыл огонь с дальней дистанции, что было на руку повреждённым британским крейсерам. Противники обменялись несколькими безрезультатными залпами, и после выхода британских эсминцев в торпедную атаку «Страсбург» вынужден был скрыться в тумане. Позднее он вернулся и возобновил огонь по британским крейсерам.

Положение британских лёгких сил по мере появления новых германских крейсеров стало ухудшаться, поэтому Теруит запросил помощи. Битти развернул Гуденафа на обратный путь и отправил «Саутгемптон», «Бирмингем», «Фалмут» и «Ливерпуль» в поддержку Теруита. Рассудив, что реальную помощь в случае подхода новых лёгких крейсеров могут оказать только линейные крейсера, в 11:30 Битти принял решение со своим соединением идти на восток, несмотря на риск встречи с германскими подводными лодками и линейными кораблями.

«Страсбург» скоро скрылся в тумане, и «Аретьюза» с «Фирлессом» начали разворот на запад. В это время показался «Штеттин», вынудивший «Аретьюзу» с «Фирлессом» продолжить бой. Первоначально бой разворачивался между крейсерами, но позже к нему подключились британские эсминцы. В 11:30 по «Аретьюзе» и «Фирлессу» с эсминцами открыл огонь «Майнц», шедший из устья реки Эмс. Эсминцы попытались выйти на него в атаку и вынудить его отвернуть. Положение англичан стало угрожающим.

В это время подошли крейсера Гуденафа, и положение кардинально поменялось. «Майнц» вёл неравный бой с хорошо вооружёнными «Таунами». Вскоре у «Майнца» заклинило руль, и он начал описывать циркуляции, однако продолжал вести сильный огонь по эсминцам «Либерти», «Лаэртес» и «Лорел». В «Майнц» попала одна из торпед с британских эсминцев, и он окончательно потерял ход, превратившись в мишень. Экипаж начал покидать тонущий корабль, хотя тот и оставался на плаву как минимум до 12:30.

Тем временем «Аретьюза» и «Фирлесс» попали под огонь новых подходивших германских крейсеров. Это были «Кёльн» и идущий за ним «Штеттин». Британские крейсера оказались в очень тяжёлом положении, но тут им на помощь пришли линейные крейсера Битти. Дав около 12:30 несколько залпов по «Майнцу», они пошли дальше на восток. «Кёльн», опознавший «Лайон», развернулся и попытался укрыться в тумане. Битти начал его преследовать, и «Кёльн» получил тяжёлые повреждения. На крейсере начались пожары, но ему временно удалось скрыться в тумане, когда в 12:56 крейсера Битти отвлеклись на устаревший крейсер «Ариадне». «Ариадне» накрыло несколько залпов, превративших корабль в костёр. Несмотря на то, что ему также удалось скрыться в тумане, справиться с пожарами не удалось, и экипаж оставил тонущий крейсер.

Остальные германские крейсера успели укрыться в тумане. Битти посчитал, что зашёл уже достаточно далеко и риск встречи тяжёлых германских кораблей стал слишком велик, да и по сообщениям эсминцев германские корабли начали сбрасывать плавающие мины. Поэтому в 13:10 он дал сигнал отходить. Линейные крейсера отклонились на север, постепенно разворачиваясь на курс домой — на запад. На обратном пути в 13:25 им попался повреждённый «Кёльн». В 13:35 два залпа в упор из тяжёлых орудий отправили германский крейсер на дно. Линейные крейсера, опасаясь подводных лодок, не остановились для спасения тонущих, поэтому вместе с «Кёльном» погиб почти весь его экипаж, включая контр-адмирала Маасса, — из 380 человек спастись удалось только одному кочегару.

В 13:08 перевернулся и затонул «Майнц». Британским кораблям удалось поднять из воды 348 из 380 человек экипажа. Из 60 раненых часть не дожила до прихода в порт. Линейные крейсера Битти дали ещё несколько залпов с большого расстояния по находившимся в тумане «Страсбургу» и «Штеттину», но попаданий не добились. К 14:00 все британские корабли находились на пути домой, не наблюдая ни одного германского корабля. Бой завершился.

Итоги и оценки боя

Британцы не потеряли ни одного корабля, хотя повреждения крейсера «Аретьюза» и эсминца «Лорел» были так велики, что их пришлось взять на буксир крейсерам «Хог» и «Аметист». Потери экипажей составили 32 человека убитыми и 55 ранеными, в том числе 11 убитых и 16 раненых на «Аретьюзе», 11 убитых и 12 раненых на «Лореле» и 8 убитых и 10 раненых на «Либерти».

Потери британского флота
Корабль	офицеров		моряков
	погибло	ранено	погибло	ранено
HMS «Arethusa»	1	1	10	15
HMS «Laertes»			2	8
HMS «Laurel»	1		10	11
HMS «Liberty»	1		7	10
HMS «Druid»				1
HMS «Fearless»				8
HMS «Phoenix»				1
ИТОГО	3	1	29	54

Немцы потеряли крейсера «Кёльн», «Майнц», «Ариадне» и эсминец «V-187». Общие потери экипажей превысили 1000 человек, включая контр-адмирала Маасса, ставшего первым германским адмиралом, погибшим в Первой мировой войне. Среди пленённых был один из сыновей Тирпица.

При анализе боя исследователи отмечают неудовлетворительное управление германскими кораблями. В туманную погоду было ошибкой посылать лёгкие крейсера один за другим навстречу противнику неустановленной силы. Английский историк Вильсон считает, что это было обусловлено тем, что в районе германских баз в устьях рек стояла ясная погода. Посылая в море крейсера, командующий рассчитывал на то, что, своевременно заметив превосходящие силы противника, они уйдут к своим базам. Но в условиях тумана это было невозможно, что и привело к таким потерям. Вместе с тем британские моряки отмечали высокий боевой дух германских моряков, которые даже в условиях неравного боя вели огонь до последнего, не спуская флага.

Морской министр Германии Тирпиц осуждал командующего Флотом открытого моря Ингеноля за то, что тот не отправил на помощь крейсерам линейные силы, что было бы, безусловно, правильным. Однако линейные корабли не могли выйти в море из-за отлива, что сыграло на руку британцам.

Несмотря на успешно проведённую британским флотом операцию, отмечалась крайне неудачная работа штаба по её организации. Командиры соединений не были оповещены о присутствии в районе своих сил. Только достаточно рискованное решение Битти отправить линейные крейсера в Гельголандскую бухту обеспечило британцам громадный перевес в силах. Не сделай он этого, исход операции мог быть другим, поэтому некоторые современники стали сравнивать Битти с легендарным Нельсоном.

Последствия

Кайзер Вильгельм II высказал начальнику морского генерального штаба Полю замечание, что германский флот стал излишне беспечен, и приказал принять меры для предотвращения внезапных атак англичан, при этом ещё больше ограничив активность флота, запретив выходы флота и даже отдельных крейсеров в море без его разрешения. Во многом успеху британцев способствовали неудовлетворительная охрана Гельголандской бухты и нахождение в ней британских подводных лодок. Из-за распоряжений кайзера германский флот занимал пассивную позицию и не имел удалённых разведывательных дозоров, а британские подлодки беспрепятственно могли производить операции в самой бухте. Кроме того, несение дозоров миноносцами выматывало их экипажи.

Германский флот пересмотрел порядок ведения охраны Гельголандской бухты. К разведке стала привлекаться авиация. Миноносцы в дозорах были заменены вооружёнными траулерами, более приспособленными для длительного пребывания в море. К западу от Гельголанда были также установлены несколько минных заграждений. После того, как траулеры были оснащены оборудованием для поиска подводных лодок, пребывание британских субмарин в бухте резко ограничилось.

Британцы отметили, что лёгкий крейсер имеет преимущества даже перед большим количеством эсминцев, так как является более устойчивой орудийной платформой и обладает лучшей системой приборов управления огнём. Немцы сделали вывод о недостаточной мощности своих орудий и ошибочности решения вооружить лёгкие крейсера 105-мм орудиями, а миноносцы 88-мм. Было решено на новых крейсерах увеличить калибр до 150-мм и на миноносцах до 105-мм, а на находящихся в строю постепенно, в процессе модернизаций, произвести замену.

Подчёркивались также крайне неудовлетворительное качество британских снарядов и неэффективная тактика применения торпедного вооружения. Но, в отличие от немцев, британцы не сделали из этого никаких выводов.

Победа в Гельголандском сражении приподняла боевой дух королевского флота. Британская общественность с воодушевлением восприняла победу флота, особенно на фоне неутешительных вестей с сухопутного фронта. Моральный эффект этого успеха некоторые современники считали не менее важным, чем материальный.

Память

Обломки шлюпки, на которой спасся старший кочегар «Кёльна» Адольф Нойман, 10 сентября 1914 года выбросило на побережье острова Нордерней. Комендант острова фрайхерр фон Солемахер-Антвайлер выкупил их и подарил городу Кёльну. 21 сентября украшенная флагами и гирляндами шлюпка была выставлена во дворе городской ратуши. В 1915 году она была перенесена к Айгельштайнским воротам, где был открыт мемориал крейсера, а с 1926 года — укреплена под куполом их восточной башни.

На набережной Рейна в Майнце 26 августа 1939 года был воздвигнут памятник погибшему в сражении крейсеру «Майнц». 11,5-метровая увенчанная орлом стела была создана скульптором Карлом Хоффманом из красного песчаника.

Литература

• [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/Г/Гельголандская-бухта Гельголандская бухта] // Вавилон — «Гражданская война в Северной Америке» / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 2).</span>
• Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914-1918 гг. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2002. — 432 с. — (Военно-морская библиотека). — 7000 экз. — ISBN 5-946610-16-3.
• Корбетт Дж. [militera.lib.ru/h/corbett/index.html Операции английского флота в Первую мировую войну] = Corbett, Julian S. Naval Operations. — New York, Longmans, Green and Co., 1920. — 2 vols. — Мн.: ООО «Харвест», 2003. — 480 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 985-13-1058-1.
• Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Сражение в Гельголандской бухте

Отрывок, характеризующий Сражение в Гельголандской бухте

– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.