Гельмонт, Ян Баптиста ван
| Жан Баптист ван Гельмонт | |
| Jan Baptista van Helmont | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
30 декабря 1644 (65 лет) |
| Место смерти: | |
| Научная сфера: | |
| Известен как: | |
Ян Баптиста ван Гельмонт (также именуемый: Ян Баптист ван Гельмонт, Жан Батист ван Гельмонт, Жан Баптист ван Гельмонт; нидерл. Jan Baptista van Helmont, англ. Jan Baptist van Helmont; 12 января 1580 года, Брюссель — 30 декабря 1644 года, Вилворде, Южные Нидерланды) — химик, физиолог, врач и теософ-мистик[1].
Содержание
Семья, учёба, путешествия
Ян Баптиста ван Гельмонт был младшим ребёнком в южнонидерландской семье прокурора и члена Совета Брюсселя Кристиана ван Гельмонта и Марии (ван) Стассарт, обвенчавшихся 28 января 1567 года в брюссельском Соборе Святых Михаила и Гудулы (англ. St. Michael and St. Gudula Cathedral). Кроме него, в семье два сына и две дочери.
Ян Баптиста получает образование в университете Лёвена, но никак не может определиться, какой наукой заниматься, пока не останавливается на медицине.
Потом прерывает свою учёбу и отправляется путешествовать по Швейцарии, Италии, Франции и Англии. Возвратившись из путешествия, некоторое время живёт в Антверпене, в том числе, в 1605 году, во время эпидемии чумы. В 1609 году получает докторскую степень по медицине. В тот же год женится на Маргарет ван Ранст из богатой «благородной» семьи. Супруги живут в Вилворде, около Брюсселя, в их семье шесть или семь детей[1]. Его сын, Франциск Меркурий</span>ruen (1614—1699 годы), также отыскивал философский камень, имеет заслуги в деле обучения глухонемых и в физиологии языка[2].
Исследования
Поселившись в Вилворде, ван Гельмонт занялся химией и изучением каббалистических и мистических сочинений. В химии сделал много открытий, ввел в химическую терминологию термин «газ», названный им по аналогии с греческим хаосом; химическим же путём стремился найти средство от всех болезней; вообще, считал химические процессы началом многих явлений. Опровергая Аристотеля, Галена и современную медицинскую науку, создал собственную теорию для объяснения явлений в живом организме. Он допускал в человеке два невещественных начала: 1) Archeus — жизненное начало, проникающее все тело, управляющее питанием, перевариванием пищи и противящееся болезням; 2) Duumvirat — начало разумное, или собственно душа, имеющее место не в мозгу, но в желудке и печени. Называл себя Medicus per ignem, указывая на источник, из которого желал почерпнуть своё универсальное лекарство[2].
Известен опыт ван Гельмонта, когда взяв 200 фунтов сухой земли и ивовую ветвь весом 5 фунтов, выращивал её, поливая только дождевой водой. Вес ивы через 5 лет составлял 164 фунта, а вес земли уменьшился всего на 2 унции. Ван Гельмонт сделал ошибочный вывод, что материал, из которого образовалось дерево, произошёл из воды, использованной для полива[3].
Ван Гельмонт, наряду с Парацельсом и Сильвиусом, является виднейшим представителем «ятрохимиков»[2].
Изучение пищеварения
Ван Гельмонт уделил много внимания вопросам пищеварения. В своей Ortus Medicinae он спорит с современными для него воззрениями, согласно которым, пищеварение происходит за счёт тепла организма и спрашивает, каким образом тогда происходит пищеварение у хладнокровных животных? Его собственное мнение заключалось в том, что пищеварение — это идущие внутри тела, например, внутри желудка, химические реакции, важнейшую роль в которых играет химический реагент, названный им «ферментом» (от лат. fermentum «брожение»). Таким образом, ван Гельмонт подошёл близко к современному пониманию роли ферментов при пищеварении[4]. Ван Гельмонтом также предложены и описаны шесть различных стадий пищеварения[5].
Ван Гельмонт или Гук?
Длительное время считалось, что портрет, опубликованный 3 июля 1939 года в журнале «Тайм», принадлежит английскому естествоиспытателю Роберту Гуку (1635—1703 годы). Лиза Джардин</span>ruen даже поместила его на обложку своей книги о Гуке. Однако позже исследователи пришли к заключению, что на портрете изображён ван Гельмонт.[6]
Из сочинений ван Гельмонта
- [usuarios.lycos.es/rotedu/Helmont.html «Ortus Medicinae», 1648 (Origin of Medicine)]
- Alphabeti vere Naturalis Hebraici brevissima Delineato («Краткое описание подлинного естественного алфавита евреев»), 1667
Напишите отзыв о статье "Гельмонт, Ян Баптиста ван"
Примечания
- ↑ 1 2 [people.mech.kuleuven.be/~erik/local_heroes.html Johannes Baptist Van Helmont].
- ↑ 1 2 3 Гельмонт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Палладин В. [www.booksite.ru/fulltext/1/001/007/106/106964.htm Физиология растений].
- ↑ Harré Rom. Great Scientific Experiments. — Oxford: Oxford University Press. — P. 33 – 35.
- ↑ Foster Michael. Lectures on the History of Physiology. — New York: Dover Publications. — P. 136 – 144.; originally published in 1901 by Cambridge University Press
- ↑ [www.peskosyp.ru/1101.html Евангелие от Гука]
Отрывок, характеризующий Гельмонт, Ян Баптиста ван
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
