Гемодоровые

Гемодоровые
Anigozanthos flavidus
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Растения Отдел:  Цветковые Класс:  Однодольные Надпорядок:  Lilianae Порядок:  Коммелиноцветные Семейство:  Гемодоровые
Международное научное название
Haemodoraceae R.Br., nom. cons.
Типовой род
Haemodorum Sm. — Гемодорум
Роды
См. текст
Систематика на Викивидах Поиск изображений на Викискладе </tr> GRIN   [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomyfamily.aspx?id=505 f:505]

Гемодоровые (лат. Haemodoraceae) (αϊμα — кровь и δώρον — дар) — семейство однодольных растений порядка Коммелиноцветные (Commelinales). Типовой род — Гемодорум (Haemodorum Sm.), из 17 видов которого наиболее известен гемодорум метельчатый (Haemodorum paniculatum Sm.).

Число родов и распространение

Семейство гемодоровых представлено 15-16 родами и примерно 75 видами, распространёнными в тропиках и субтропиках Австралии, Новой Гвинее, Южной Африки и Америки. Большинство родов ограничено в своем распространении одним континентом.

Австралийские роды

В Австралии — наибольшее число родов гемодоровых. Гемодорум встречается, кроме Австралии, на островах Новая Гвинея и Тасмания. Для Тасмании характерен узкоэндемичный Гемодорум двуряднолистный (Haemodorum distichophyllum).

• Anigozanthos Labill. — Анигозантос
• Blancoa Lindl. — Бланкоа
• Conostylis R.Br. — Коностилис
• Haemodorum Sm. — Гемодорум
• Macropidia Harv. — Макропидия
• Tribonanthes Endl. — Трибонантес
• Phlebocarya R.Br. — Флебокария

Африканские роды

На юге Африки, в Капской области, произрастают эндемики. Африканский род барберетта (Barberetta) обитает на востоке Южно-Африканской Республики.

• Barberetta Harv. — Барберетта
• Dilatris P.J.Bergius — Дилатрис
• Wachendorfia Burm. — Вахендорфия

Южно- и центральноамериканские роды

Из Южной и Центральной Америки известны 4 монотипных рода:

• Hagenbachia Nees & Mart. — Хагенбахия
• Pyrrorhiza Maguire & Wurdack — Пиррориза
• Schiekia Meisn. — Шикия
• Xiphidium Aubl. — Ксифидиум

Североамериканские роды

В Северной Америке встречаются 2 рода. Они распространены вдоль Атлантического побережья от Флориды до штата Массачусетс (США) и полуострова Новая Шотландия (Канада), где и проходит северная граница распространения семейства гемодоровых.

• Lachnanthes Elliott — Лахнантес
• Lophiola Ker Gawl. — Лофиола

Морфология

Гемодоровые — травянистые многолетники. Они имеют очень различные размеры — одни довольно крупные, как растения из родов вахендорфия, высотой 1—2 м; другие, как, например, эндемичный для острова Тасмания гемодорум двуряднолистный, не превышают 4—8 см. Растения могут быть голыми или опушенными. Опушены в основном цветоносы и особенно околоцветники, реже опушение распространено и на другие части растения.

Корни короткие, пучковатые, волокнистые, довольно толстые и губчатые, иногда клубневидные, кровавого цвета (отсюда название семейства по центральному роду Haemodorum). Основание стебля или чаще корневище короткое и толстое, может приобретать вид луковицы благодаря сохраняющимся вокруг него буреющим влагалищам отмерших листьев.

Листья у них двурядные, линейные или мечевидные, с влагалищным основанием. Пластинка листа обычно сжата с боков, как у ирисов. Листья образуют приземную розетку, из которой выходит облиственный стебель, несущий слабо развитые стеблевые листья, иногда редуцированные до чешуек, и заканчивающийся соцветием.

Цветки в различного рода соцветиях, обоеполые. Околоцветник состоит из 6 лепестковидных сегментов, расположенных в 1 или 2 круга. Сегменты свободные или сросшиеся в трубку (анигозантос, коностилис, трибонантес), короткую или длинную, прямую или согнутую. Цветовая гамма околоцветника необычайно разнообразна, от белых цветков у ксифидиума до почти черных у гемодорума колосистого (Haemodorum spicatum) и анигозантоса грязно-бурого (Anigozanthos fuliginosus). Тычинок 6 или 3, очень редко 1; 6 тычинок характерны для австралийских родов флебокария, ангозантос, коностилис и трибонантес, для североамериканского рода лофиола. Остальные представители семейства имеют по 3 тычинки, а у монотипного рода пиррориза из Южной Америки — только 1 тычинка. Тычиночные нити длинные, свободные или сросшиеся с околоцветником. Пыльники интрорзные, открывающиеся продольной щелью.

Плод — обычно локулицидная коробочка. В редких случаях он ореховидный, нераскрывающийся (флебокария, барберетта), может иметь кожистую или мясистую консистенцию. Семена обычно черные (у барберетты — оранжевые) и у разных родов различаются величиной и формой. Зародыш в семени маленький, с обильным эндоспермом.

Большинство гемодоровых опыляется насекомыми, которых привлекает нектар, выделяемый септальными нектарники.

Использование

Растения, принадлежащие к семейству гемодоровых, часто используют в садово-парковой культуре и выращивают в открытом грунте и теплицах, поскольку в основном их относят к тропическим видам. В Австралии анигозантос обычно применяют для создания естественных ландшафтов в частных садах и общественных парках. Особенно широкое распространение получил анигозантос желтоватый (Anigozanthos flavidus) благодаря вегетативному размножению корневищами, сравнительно хорошему семенному воспроизведению и устойчивости к ряду заболеваний, которым подвержены другие виды.

Интересные факты

Анигозантос Менглза (Anigozanthos manglesii) — эндемик Юго-Западной Австралии. В 1960 году он стал ботанической эмблемой штата Западная Австралия.

Литература

• Абрамова Л. И. Семейство гемодоровые (Haemodoraceae) // Жизнь растений. В 6-ти т. / под ред. А. Л. Тахтаджяна. — М.: Просвещение, 1982. — Т. 6. Цветковые растения. — С. 194-198. — 543 с. — 300 000 экз.

Ссылки

• [www.theplantlist.org/1.1/browse/A/Haemodoraceae/ Haemodoraceae] на сайте TPL

Отрывок, характеризующий Гемодоровые

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?