Генеральный округ Латвия
| Генеральный округ Латвия | |||||||||
| нем. Generalbezirk Lettland латыш. Latvijas ģenerālapgabals | |||||||||
| Генеральный округ | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Столица | Рига | ||||||||
| Крупнейшие города | Даугавпилс, Елгава, Лиепая | ||||||||
| Язык(и) | немецкий язык (офиц.) латышский язык | ||||||||
| Религия | лютеранство, католичество и православие | ||||||||
| Денежная единица | Рейхсмарка | ||||||||
| Площадь | 65 800 км²[1] (110 800 км² с временно присоединенной частью Калининской области) | ||||||||
| Население | 1 803 104 человек[1], 3,5 млн с временно присоединенной частью Калининской области[3] | ||||||||
| Форма правления | оккупационный режим | ||||||||
| Генеральный комиссар | |||||||||
| - 25 июля 1941 — 28 июля 1944 | Отто-Генрих Дрехслер | ||||||||
| - 28 июля 1944 — 14 октября 1944 | Ганс фон Борк | ||||||||
Генеральный округ Латвия (нем. Generalbezirk Lettland; латыш. Latvijas ģenerālapgabals) — административно-территориальное единица в составе рейхскомиссариата Остланд с центром в Риге, образованная 25 июля 1941 года. Округ был упразднён 14 октября 1944 года.
Содержание
История
С первых дней Великой Отечественной войны территория Латвии стала ареной ожесточённых боев. Вместе с красноармейцами и моряками против немецких войск сражались рабочие отряды, отряды комсомольцев, члены советского и партийного актива. На территории Латвии были сформированы два добровольческих латышских полка, которые в июле — октябре 1941 года в составе 8-й армии сражались на территории Латвии и под Ленинградом.
В то же время, среди населения Латвии были распространены антисоветские настроения и прогерманские симпатии. Также, после начала боевых действий вооружённые отряды из бывших членов ликвидированной организации айзсаргов начали нападать на отступающие малочисленные части РККА, убивать государственных служащих, партийных активистов, местных сторонников советской власти[4], что осложнило положение советских войск в Прибалтике.
26 июня 1941 года германские войска захватили Даугавпилс, 29 июня — Лиепаю, 1 июля — после двухдневных боёв захватили Ригу.
К 8 июля 1941 года, менее чем через три недели после начала войны вся территория Латвии была оккупирована вермахтом.
Латвия была включена в состав рейхскомиссариата Остланд и была объявлена генеральным округом Латвия с центром в Риге (часть территории была включена в состав тылового района группы армий «Север» и находилась в управлении военного командования вермахта). Территория Латвии была разделена на шесть округов, во главе которых находились гебитскомиссары[5].
18 августа 1941 года все предприятия и земли Латвии как военные трофеи были объявлены собственностью германского государства[6].
На территории Латвии были созданы 48 тюрем, 23 концентрационных лагеря (Саласпилс, Кайзервальд, Милгравич и др.) и 18 еврейских гетто[7]. В Латвии был открыт «Ansiedlungsstab» — представительство организации, которая занималась заселением в Латвию немецких колонистов.
Общий ущерб экономике Латвийской ССР в период немецкой оккупации оценивается в 20 млрд. советских рублей (в довоенных ценах). Оккупанты превратили в руины города Елгава, Даугавпилс, Резекне, Балвы, Валмиера, разрушили и взорвали практически все электростанции и ряд промышленных предприятий, 550 мостов, 1990 км железнодорожных путей (более 62 % от их общей протяженности), вывезли и вывели из строя практически весь железнодорожный подвижный состав; похитили, вывезли в Германию и вывели из строя сельхозмашины и инвентарь совхозов и МТС; конфисковали 800 тыс. голов крупного рогатого скота, 500 тыс. свиней и свыше 100 тыс. лошадей[6].
За пять дней до этого был образован генеральный округ Латвия. Генеральным комиссаром был назначен Отто-Генрих Дрехслер. К концу года было назначено марионеточное правительство.
- Генеральный директор внутренних дел — Оскар Данкерс (1941—1944 годы); бывший генерал латвийский армии, командующий гарнизоном Лиепаи.
- Генеральный директор хозяйственных дел — Вольдемар Загарс (1941—1943 гг); бывший заведующий сектором торговых и сельскохозяйственных вопросов экспортного отдела Министерства финансов Латвии.
- Генеральный директор финансов — Янис Скуевицс (1942—1944); бывший начальник Департамента хозяйства Латвийской Республики и генеральный директор финансов.
- Генеральный директор юстиции — Альфред Валдманис (1941—1943): бывший министр финансов Латвийской Республики.
- Генеральный директор образования и культуры, в то время ректор Рижского университета — Мартин Приманис (1941—1944)
- Генеральный директор транспорта и связи — Оскар Лейманис (1942—1944); бывший сотрудник Главного управления латвийских железных дорог Латвийской Республики.
- Руководителем ревизионного управления Латвийского правительства был Петерис Ванагс.
Первое коллаборационистское формирование было создано ещё в феврале 1942 года. 19 ноября 1942 года началось наступление Красной Армии в рамках операции «Уран». Вскоре армия Паулюса была окружена. Тогда в январе нового, 1943 года, началось формирование Латышского добровольческого легиона СС. В марте началось формирование 15-й ваффен-гренадерской дивизии войск СС.
14 января 1944 года началась Ленинградско-Новгородская операция. Немцы были отброшены от Ленинграда. 22 сентября 1944 года в Эстонию вошли передовые части 8-й армии, а также силы 8-го Эстонского стрелкового корпуса. Таллин был занят войсками Красной Армии. Советская власть в Эстонии была восстановлена. 28 июля 1944 генеральным комиссаром был назначен Ганс фон Борк. 14 октября 1944 года советские войска вошли в Ригу. Генеральный округ Латвия прекратил своё существование.
По советским данным за годы оккупации, с 22 июня 1941 года до окончания войны, численность населения Латвии уменьшилась на 400 тыс. человек (более чем на 20 % от общей численности)[6], фашистами и их пособниками было убито 313 798 советских граждан (в том числе, 39 835 детей)[7] и 330 тысяч советских военнопленных[8]. Десятки тысяч были заключены в тюрьмы, концлагеря и гетто, 279 615 человек[9] были вывезены на принудительные работы в Германию[10].
Административное деление
Сначала Латвия была поделена на три округа (нем. Kreisgebiete): Лиепая (нем. Libau), Елгава (нем. Mitau) и предместья Риги (нем. Riga-Land). 1 сентября были созданы округа: Даугавпилс (нем. Dünaburg), Рига (нем. Riga-Stadt) и Валмиера (нем. Wolmar)
Напишите отзыв о статье "Генеральный округ Латвия"
Ссылки
- [www.vexillographia.ru/latvija/ostland.htm Генеральный округ Латвия]
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.territorial.de/ostl/lettland/lettl.htm Generalbezirk Lettland] (нем.)
- ↑ День освобождения Таллина
- ↑ [kopilka.wolfschanze.ru/lat/2.htm Из сборника инструктивных материалов министерства оккупированных восточных областей]
- ↑ Sinka J. Latvijas totalitārās pagātnes pārvarēšanas veidi un mērķi // Kara Invalids, 1997, 43. nr., 22. lpp.
- ↑ Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941—1945 (в 3-х книгах). Книга 1. Рига, «Лиесма», 1966. стр.238-239
- ↑ 1 2 3 Латвийская Советская Социалистическая Республика // Большая Советская Энциклопедия. / под ред. А. М. Прохорова. 3-е изд. Т.14. М., «Советская энциклопедия», 1973. стр. 176-204
- ↑ 1 2 А. К. Рашкевиц. За Советскую Латвию // Советские партизаны: из истории партизанского движения в годы Великой Отечественной войны / ред.-сост. В. Е. Быстров, ред. З. Н. Политов. М., Госполитиздат, 1961. стр.590-630
- ↑ ЦГИА Латв. ССР. ф. Р-802, оп.1, д.4, л.145
- ↑ ЦГИА Латв. ССР. ф.505, оп.30, д.5, л.1
- ↑ Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941—1945 (в 3-х книгах). Книга 1. Рига, «Лиесма», 1966. стр.243
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Генеральный округ Латвия
– Известно куда, к начальству идет.– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
