Генеральный округ Эстония
Генеральный округ Эстония | |||||||||
нем. Generalbezirk Estland эст. Eesti kindralkomissariaat | |||||||||
Генеральный округ | |||||||||
| |||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
Здание администрации Генерального округа - дворец Кадриорг | |||||||||
Столица | Реваль (Таллин) | ||||||||
Крупнейшие города | Дорпат (Тарту) | ||||||||
Язык(и) | немецкий язык (офиц.) эстонский язык | ||||||||
Религия | православие, лютеранство | ||||||||
Денежная единица | рейхсмарка | ||||||||
Площадь | 112 550 км²[3] | ||||||||
Население | 2800 тыс. человек[3] | ||||||||
Форма правления | оккупационный режим | ||||||||
Генеральный комиссар | |||||||||
- 5 декабря 1941 — 17 сентября 1944 | Карл Зигмунд Лицман | ||||||||
Генеральный округ Эстония (нем. Generalbezirk Estland, эст. Eesti kindralkomissariaat) — административно-территориальная единица в составе рейхскомиссариата Остланд с центром в Таллине, образованная 17 июля 1941 года. Весь период существования округа генеральным комиссаром был Карл Зигмунд Лицман.
История
5 августа 1941 года части 18 армии подошли к Таллину. Началась Таллинская оборонная операция, которая продолжалась 23 дня после чего части РККА эвакуировались. 6 сентября началась оборона Моонзундских островов, продолжавшееся около месяца. После эвакуации советских войск с островов Эстония оказалась под полным контролем нацистов.
Ещё 17 июля 1941 Гитлер подписал указ «О введении гражданского управления на оккупированных Восточных территориях», согласно которому оккупированные земли были разделены на три Рейхскомиссариата. На западе был создан Рейхскомиссариант Остланд, в состав которого был включён Генеральный округ Эстония. Сразу после создания начали создаваться эстонские коллаборационистские формирования. В то же время началось формирование эстонских партизанских отрядов. В августе 1941 года были сформированы Эстонские подразделения люфтваффе. В ноябре того же года были сформированы два эстонских батальона шутманшафт, а в декабре 1942 года — ещё один.
Уже в июле 1941 года немцами было создано марионеточная структура для управления эстонской территорией — так называемое «Эстонское самоуправление». Его главой обербургомистр тыла группы армий Север Франц фон Роке назначил бывшего члена пронацистского Эстонского союза участников Освободительной войны и базировавшегося в Финляндии Эстонского освободительного комитета Хяльмара Мяэ. В это же время началось формирование отрядов сотрудничающей с нацистами организации «Омакайтсе», в которые до конца года добровольно вступило 43.757 человек.
После занятия немецкими войсками Тарту, летом-осенью 1941 года в противотанковом рву у селения Лемматси участники «Омакайтсе» убили более 12 тысяч мирных жителей и советских военнопленных[4][5]. К 1 ноября 1941 года «Омакайтсе» провела 5033 облавы, было арестовано 41 135 человек, из которых 7357 человек были казнены на месте «из-за оказанного сопротивления»[4]. 5 декабря 1941 года Эстония была передана под гражданское управление и включена в состав Рейхскомиссариата Остланд.
На территории Эстонии было создано 25 концлагерей. Силами местных полицейских подразделений с помощью немцев были уничтожены 61 тысяч граждан и 64 тысяч советских пленных. На момент начала немецкой оккупации в стране находилось около тысячи евреев из 4,5 тысячной еврейской общины Эстонии; уже в декабре 1941 года Эстония была объявлена «Юденфрай».
Ещё в 1941 году командующим 18-й армией генерал-полковником Кюхлером из разрозненных отрядов «Омакайтсе» на добровольной основе (с заключением контракта на 1 год) было сформировано 6 эстонских охранных отрядов. В конце того же года все шесть подразделений были переформированы в три восточных батальона и одну восточную роту.
В дополнение к вышеназванным частям для охранной службы и борьбы с партизанским движением в тылу группы армий «Север» с сентября 1941 года немецкое командование начало формирование эстонских батальонов вспомогательной полиции («шума»). Всего за время войны в Эстонии было сформировано 26 батальонов «шума». В отличие от аналогичных частей на территории Украины и Белоруссии, в которых весь командный состав состоял из немцев, в эстонских полицейских батальонах, укомплектованных национальными кадрами, был только один немецкий офицер-наблюдатель. Показателем особого доверия немцев к эстонским полицейским батальонам было и то обстоятельство, что там были введены воинские звания вермахта. На 1 октября 1942 года все полицейские силы Эстонии составляли 10,4 тысяч человек, к которым был прикомандирован 591 немец.
Полицейские и восточные батальоны использовались преимущественно для проведения карательных акций против гражданского населения, борьбы с партизанским движением и охраны концентрационных лагерей.
28 августа 1942 года было объявлено о создании Эстонского легиона СС, командующим которым стал оберштурмбаннфюрер Франц Аугсбергер. Усилиями немецких властей и местных коллаборационистов было создано «Общество друзей эстонского легиона СС», на которое возлагалась работа по вербовке и первичной подготовке добровольцев. 8 февраля 1943 года началось непосредственное формирование Легиона. К 31 марта 1943 года легион насчитывал 37 офицеров, 175 унтер-офицеров и 757 солдат эстонской национальности. В его состав также вошли 2 старших, 24 младших офицера и 62 рядовых специального батальона «Остланд». Как свидетельствуют архивные документы немецкого командования того периода, 3-я эстонская добровольческая бригада СС вместе с другими подразделениями немецкой армии проводила карательные операции «Хейнрик» и «Фриц» по ликвидации советских партизан в районе Полоцк-Невель-Идрица-Себеж, которые проводились в октябре-декабре 1943 года. Эстонские полицейские батальоны участвовали в боях с партизанами, расстрелах мирного населения, грабежах, уничтожении целых деревень в Белоруссии и массовой отправке мирного населения в Германию. Карательные налёты 3-й эстонской бригады СС продолжались до конца декабря 1943 года[6].
В начале 1944 года было решено увеличить эстонский контингент войск СС за счёт включения в их состав батальонов из вермахта и наиболее боеспособных полицейских частей, что позволило бы организовать полноценную дивизию. Новообразованная дивизия 24 января 1944 г. получила наименование 20-й эстонской добровольческой дивизии СС (с 26 мая 1944 г. «20-я гренадерская дивизия войск СС — эстонская № 1»). 7 февраля 1944 года с радиообращением к жителям Эстонии выступил последний премьер-министр независимой Эстонии Юри Улуотс, призвавший вступать в формируемые коллаборационистские подразделения. Не ограничившись одним заявлением, Улуотс совершил поездку по Южной Эстонии, агитирую местных жителей идти на призывные пункты. В результате деятельности Улуотса немцам удалось призвать 32 тысячи эстонцев, направленных в полки пограничной стражи, подразделения полиции и СС. Летом 1944 года 20-я дивизия СС принимала участие в боях с частями Красной Армии, в том числе с 8-м Эстонским стрелковым корпусом, под Нарвой и Синимяе. 19 августа Улуотс обратился к жителям Эстонии с новым радиообращением, призывая их приложить все силы для борьбы с наступающими войсками Красной армии и вступать в коллаборационистские формирования. Три дня спустя текст его выступления был опубликован в газете «Sakala»[7].
18 сентября 1944 года Улуотс сформировал так называемое «национальное правительство» во главе с Отто Тиифом. К этому времени германское гражданское управление в Таллине уже прекратило свою деятельность, и власть перешла в руки военных; немцы готовились к эвакуации. В среду 20 сентября во двор замка Тоомпеа заехал загруженный грузовик, в который отходящие немцы втиснули и алкоголь. Вскоре началась настоящая попойка, и эстонский унтер-офицер Лепиксоо, набравшись храбрости, решил поднять над башней «Длинный Герман» эстонский флаг. Подвыпившие участники попойки на радостях начали стрелять в воздух. Случайно попавшийся им навстречу немецкий военнослужащий решил, что эстонцы стреляют в него, и открыл ответный огонь. Для урегулирования инцидента эстонская генеральная инспекция и немецкая комендатура договорились о том, что на следующий день на «Длинном Германе» будут совместно подняты эстонский и немецкий флаги. 21 сентября 1944 года в присутствии германского почётного караула над «Длинным Германом» эстонцем Эвальдом Арувальдом и немецким фельдфебелем были рядом подняты флаг Эстонии и боевой флаг Германского флота. Впоследствии эстонские историки стали трактовать факт поднятия эстонского флага на «Длинном Германе» как акт восстановления независимого эстонского государства[8].
17 сентября 1944 года началась Таллинская операция. 19 сентября в Эстонию вошли передовые части восьмой армии, а также силы восьмого эстонского стрелкового корпуса. 22 сентября Таллин был занят Красной Армией, а к исходу 26 сентября 1944 года под советским контролем находилась уже вся Эстония, кроме островов. Власть в Эстонии перешла к правительству Эстонской ССР.
Административное деление
С 5 декабря 1941 Генеральный округ Эстония включал в себя 7 окружных районов (крайсгебитов)[9]. На территории округа были вновь введены немецкие топонимы, употреблявшиеся до Первой мировой войны (в скобках указаны эстонские названия).
Крайсгебит | Вошедшие административные единицы | Центр |
---|---|---|
Аренсбург | Вик (Ляэне), Эзель (Сааре) | Аренсбург (Курессааре) |
Дорпат | Дорпат (Тарту), Валк (Валга), Верро (Выру) | Дорпат (Тарту) |
Нарва | Вирланд (Виру) | Везенберг (Раквере) |
Пернау | Пернау (Пярну), Феллин (Вильянди) | Пернау (Пярну) |
Печур | Печур (Петсери) | Печур (Петсери) |
Реваль-штадт | город Реваль (Таллин) | Реваль (Таллин) |
Реваль-ланд | Харриен (Харью), Йервен (Ярва) | Вайсенштайн (Пайде) |
См. также
Напишите отзыв о статье "Генеральный округ Эстония"
Ссылки
- [www.runivers.ru/doc/d2.php?SECTION_ID=6767&PORTAL_ID=6763 Эстония в период германской оккупации 1941—1945 гг.]
- [history.milportal.ru/2011/06/nacionalisticheskie-vooruzhennye-formirovaniya-estonii-latvii-i-litvy-v-gody-vtoroj-mirovoj-vojny/ Националистические вооруженные формирования Эстонии, Латвии и Литвы в годы Второй мировой войны]
Примечания
- ↑ [www.territorial.de/ostl/estland/estl.htm Generalbezirk Estland] (нем.)
- ↑ День освобождения Таллина
- ↑ 1 2 [kopilka.wolfschanze.ru/lat/2.htm Из сборника инструктивных материалов министерства оккупированных восточных областей]
- ↑ 1 2 Воякина Н., Макаров В. [vpk-news.ru/articles/3499 Путь в ЕС под марш СС] // Военно-промышленный курьер, № 29 (145), 02 — 08 августа 2006 года
- ↑ [www.sem40.ru/evroplanet/history/18979/ Эстонские отряды СС в годы Великой Отечественной войны] // Еврейский журнал, 6 мая 2007
- ↑ ЦА ФСБ. Ф.25 Оп. 1. Д. 152. Л.258
- ↑ М. Ю. Крысин «Прибалтика между Сталиным и Гитлером» — Москва: «Вече», 2004
- ↑ А.Дюков «Эстонский миф о „советской оккупации“» // «Великая оболганная война-2. Нам не за что каяться!» — Москва: «Яуза», «Эксмо», 2008. ISBN 978-5-699-25622-8
- ↑ territorial.de: [www.territorial.de/ostl/estland/estl.htm Generalbezirk Estland] (нем.)
|
|
Отрывок, характеризующий Генеральный округ Эстония
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…