Генерал-губернаторство (Третий рейх)

Генерал-губернаторство
нем. Generalgouvernement
Административно автономный элемент Третьего Рейха
← 1939 — 1945 →   →
Флаг Третьего рейха Герб Третьего рейха
Карта Генерал-губернаторства (в границах после 1941 г., со Львовщиной) с обозначением отделов СД и гестапо
Столица	Кракау
Крупнейшие города	Кракау, Варшау, Лемберг, Люблин, Радом
Денежная единица	злотый
Площадь	95 742 км² (до 1 августа 1941 года) 145,2 тыс. км² (с 1 августа 1941 года)
Население	12,1 миллиона человек (декабрь 1940 года) 18 миллионов человек (1943 год)
Генерал-губернатор
- 26 октября 1939 — январь 1945	Ганс Франк

К:Появились в 1939 годуК:Исчезли в 1945 году

Генерал-губернаторство (нем. Generalgouvernement, польск. Generalne Gubernatorstwo) (1939—1945) — административно-территориальное образование на территории оккупированной в 1939 году нацистской Германией Польши. Некоторые регионы Польши (Познань, Катовице, польское Поморье) были аннексированы Третьим рейхом как рейхсгау или даже обычные районы и не входили в состав Генерал-губернаторства.

Генерал-губернаторство образовано 26 октября 1939 года в соответствии с приказом рейхсканцлера Германской империи Адольфа Гитлера от 12 октября 1939 года. До 31 июля 1940 года называлось Generalgouvernement für die besetzten polnischen Gebiete, а после — Generalgouvernement.

Генерал-губернаторство делилось на четыре округа: Краковский округ, Варшавский округ, Люблинский округ и Радомский округ. В августе 1941 в состав Генерал-губернаторства были включены также земли Галиции (пятый округ — Дистрикт Галиция — с центром во Львове/Лемберге), которые в 1939—1941 находились в составе УССР.

Столицей Генерал-губернаторства был Краков. Губернатор Генерал-губернаторства — Ганс Франк (впоследствии казнён по приговору Нюрнбергского процесса). Заместителем Франка был Йозеф Бюлер (казнён в 1948 году).

На территории Генерал-губернаторства действовало законодательство Германии, однако большинство его жителей не имело статуса граждан Германии и во многом были ограничены в правах. Нацисты не пытались создать какого-либо марионеточного польского правительства, вся администрация носила чисто немецкий характер.

Население было разделено на несколько категорий, имевших различный статус в смысле материального обеспечения и гражданских прав; наибольшие права имели немцы из Германии, затем шли местные немцы (фольксдойче), члены семей первых двух категорий, украинцы, поляки-гурали (которых оккупанты объявили особым народом — Goralenvolk), прочие поляки и, наконец, евреи.

В Генерал-губернаторстве располагалось много нацистских концлагерей и лагерей смерти, в том числе Треблинка, Белжец, Собибор, Травники, Майданек, и пр., где с 1942 велось организованное физическое уничтожение евреев, а также узников других национальностей. Значительная часть поляков была вывезена на работы в тяжёлых условиях в Германию; какое-либо организованное обучение и культурное развитие поляков не велось. Разрабатывался генеральный план «Ост», предусматривавший планомерное онемечивание, а затем (после победы над СССР), выселение некоторого количества поляков в европейскую часть России и Сибирь; освободившиеся территории предстояло заселить немецкими «колонистами».

Генерал-губернаторство под руководством министра финансов оберфюрера СС Германа Сенковски проводило эмиссию злотого («Эмиссионный банк в Польше»; надписи на банкнотах на польском языке) и выпускало почтовые марки с немецкой надписью «Германский рейх. Генерал-губернаторство».

На издававшихся в СССР в 1940—1941 географических картах (в соответствии с Договором о ненападении между Германией и Советским Союзом и Договором «О дружбе и границе») Генерал-губернаторство называлось «Область Государственных Интересов Германии». Обозначенная на этих картах граница между Областью Государственных Интересов Германии и Германией соответствовала государственной границе Германской империи с Российской империей и Австро-Венгрией до I мировой войны и не соответствовала границе Генерал-губернаторства.

По личному приказу Гитлера в «Генерал-губернаторстве» происходили расстрелы польских граждан. С 1 марта до конца мая 1940 года там было арестовано около 3 тысяч наиболее видных поляков — учёных, фабрикантов, общественных деятелей и т. д. Все они были расстреляны в Пальмирах, под Варшавой. Гитлер говорил:

Безусловно, следует помнить, что польское дворянство должно исчезнуть, как бы жестоко это ни звучало. Его необходимо уничтожить повсеместно. (…) Двух господ, стоящих бок о бок, не может и не должно быть. Посему все представители польской интеллигенции подлежат уничтожению.

В ходе Висло-Одерской стратегической наступательной операции 1945 года Красная Армия полностью овладела западной частью территории Генерал-губернаторства. 19 января 1945 года войска 1-го Украинского фронта взяли Краков.

См. также

• Немецкая военная администрация в Польше
• Немецкая оккупация Польши (1939—1945)
• Дистрикт Галиция
• Синяя полиция

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Генерал-губернаторство (Третий рейх)

Отрывок, характеризующий Генерал-губернаторство (Третий рейх)

Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.