Генерал Хосе Хервасио Артигас

Памятник
Генерал Хосе Хервасио Артигас англ. General José Gervasio Artigas
Статуя Хосе Артигаса, 2005 год.
Страна	США США
Город Улица	Вашингтон (округ Колумбия) Виргиния-авеню 18-я улица Конститьюшн-авеню
Скульптор	Хуан Мануэль Бланес Марио Пайссе Рейес
Архитектор	«Harbeson, Hough, Livingston & Larson Architects and Planners» «Corson and Gruman Company» «John L. Goss Corporation»
Строительство	1940—1950 годы
Материал	бронза, гранит

«Генерал Хосе Хервасио Артигас» (англ. General José Gervasio Artigas) — памятник работы скульпторов Хуана Мануэля Бланеса и Марио Пайссе Рейеса, посвящённый Хосе Артигасу и установленный в центре Вашингтона — столицы США.

Артигас и Америка

Хосе Артигас (1764—1850) считается отцом независимости Уругвая. Родившись в креольской помещичьей семье Монтевидео, он несколько лет был гаучо, среди которых, несмотря на молодой возраст, заслужил уважение за своё мужество и сильный характер. В 1797 году Артигас стал полководцем Корпуса бланденгуэсов в составе испанской армии, которому было поручено избавить территорию колоний от преступников и контрабандистов, а в 1805 и 1807 году принять участие в безуспешном сопротивлении британскому вторжению в Рио-де-ла-Плата. Во время революции 1810 года, Артигас решил предложить свою поддержку и военные навыки хунте в Буэнос-Айресе — недавно созданному военному правительству, хотевшему освободить регион от испанского владычества. Получив в командование небольшую армию, состоящую из гаучо и добровольцев, Артигас одержал первую победу в битве при Лас-Пьедрас 18 мая 1811 года, а затем на короткое время взял в осаду Монтевидео. После этого хунта инициировала утверждение централизованного экономического и политического контроля над всей отбитой у испанцев территорией, но Артигас не согласился с этими действиями, потому что думал, что каждая область региона должна быть автономной во всех отношениях. В 1813 году он разорвал отношения с хунтой, возглавил движение за независимость Уругвая и отступил во внутренние области страны, где был провозглашён «защитником свободных народов». Находясь под влиянием демократических идей американских лидеров Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона и Бенджамина Франклина, в 1815 году Артигас создал временное правительство, известное как Федеральная Лига. Однако, уже в 1820 году Артигас потерпел поражение в борьбе с португальско-бразильской аннексией Уругвая, после чего был вынужден отправиться в изгнание в Парагвай. Уругвай наконец обрёл независимость и стал республикой 25 августа 1825 года, отчасти благодаря первоначальным усилиям Артигаса.

История

В 1942 году, ещё до начала Второй мировой войны, уругвайский генерал Эдгардо Убальдо Гента в качестве жеста доброй воли предложил установить в США копию статуи, созданной художником Хуаном Мануэлем Бланесом по мотивам своего портрета Артигаса, отлитой в 1898 году во Флоренции и стоящей в Монтевидео — столице Уругвая. Реплика была создана скульптором Марио Пайссе Рейесом и в 1942 году отлита в Монтевидео на пожертвования уругвайских школьников и ассигнования Палаты депутатов Уругвая. Однако скульптуру не получилось отправить в США из-за военных ограничений по транспортировке, и она оставалась в Уругвае, пока 16 апреля 1947 года генерал Гента не отправил её в США без ведома американского посольства. В то же время, по решению правительства Уругвая со статуи Артигаса были сделаны несколько слепков для Венесуэлы, Кубы, Аргентины, Перу и Колумбии. 29 октября 1948 года Комиссией по изящным искусствам было дано разрешение на возведение памятника на федеральной земле США, а 25 июня 1949 года Конгресс выделил 23 тысячи долларов на сооружение постамента на месте установки статуи. Дизайн постамента был разработан архитектурной фирмой «Harbeson, Hough, Livingston & Larson Architects and Planners» и выполнен подрядчиком «Corson and Gruman Company» из камня, поставленного компанией «John L. Goss Corporation». Памятник был открыт 19 июня 1950 года, а через некоторое время был описан «Save Outdoor Sculpture!».

Расположение

Памятник находится у штаб-квартиры Организации американских государств, совпадая с её зданием по дизайну, на треугольном участке земли на пересечении Виргиния-авеню, 18-й улицы и Конститьюшн-авеню, близ станции метро «Фаррагут-Уэст» в квартале Фогги-Боттом на северо-западе города Вашингтон, являясь частью скульптурной серии «Статуи освободителей», включающей в себя ещё четыре статуи.

Архитектура

Бронзовая статуя изображает Хосе Артигас смотрящим прямо перед собой стоя с выдвинутой немного вперед левой ногой немного вперед. Он одет в военную форму, состоящую из короткой куртки, застегнутого жилета и высоких сапогов с кисточками. В правой руке Артигас держит свою шляпу, а левой — рукоять сабли, висящей на боку. Скульптура стоит на вершине низкого квадратного постамента из гранита с острова Дир и Мозабека. Размеры статуи составляют 9 футов на 63 дюйма на 65 дюймов, а постамента — 58 на 50 на 50 дюймов. Спереди на постамента выбита надпись — «ХОСЕ АРТИГАС» (англ. JOSE ARTIGAS), чуть ниже — «ОТ НАРОДА УРУГВАЯ/НАРОДУ/ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ/АМЕРИКИ» (англ. FROM THE PEOPLE OF URUGUAY/TO THE PEOPLE/OF THE UNITED STATES/OF AMERICA), а сзади — «СВОБОДА ДЛЯ АМЕРИКИ ЭТО МОЙ ЗАМЫСЕЛ И ЕЁ ДОСТИЖЕНИЕ МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ ЦЕЛЬ» (англ. THE LIBERTY OF AMERICA IS MY DESIGN AND ITS ATTAINMENT MY ONLY OBJECTIVE).

Ссылки

• [www.hscl.cr.nps.gov/insidenps/report.asp?STATE=DC&PARK=NAMA&STRUCTURE=&SORT=&RECORDNO=99 Статуя Хосе Артигаса]. Служба национальных парков.
• [siris-artinventories.si.edu/ipac20/ipac.jsp?&profile=all&source=~!siartinventories&uri=full=3100001~!325679~!0#focus Статуя Хосе Артигаса]. Смитсоновский музей американского искусства.
• [www.dcmemorials.com/index_indiv0000940.htm Статуя Хосе Артигаса]. DC Memorials.

США   Уругвай   Архитектура

Отрывок, характеризующий Генерал Хосе Хервасио Артигас

Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.