Генко, Анатолий Несторович

Анатолий Несторович Генко
Дата рождения:	4 (16) ноября 1896(1896-11-16)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	26 декабря 1941(1941-12-26) (45 лет)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	лингвистика
Научный руководитель:	Ф. Ф. Зелинский, М. И. Ростовцев, С. А. Жебелёв, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Б. А. Тураев, С. Ф. Платонов, В. Н. Перетц, Л. В. Щерба, Н. О. Лосский, В. В. Бартольд, П. К. Коковцов, Н. Я. Марр, И. Ю. Крачковский
Сайт:	[a-genko.narod2.ru .narod2.ru]

Анатóлий Нéсторович Гéнко (4 [16] ноября 1896, Санкт-Петербург — 26 декабря 1941, Ленинград) — российский и советский языковед, кавказовед, историк, этнограф, первый исследователь абазин, убыхов, хыналыгцев, цахур.

Родительский дом

Отец А. Н. Генко, Нестор Карлович Генко (1839—1904), — известный учёный-лесовод и герой русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Мать — Мария Александровна Генко (ур. Гарф) (1861—1909).

Анатолий был младшим сыном в семье, насчитывавшей 10 детей. Трое его братьев — Нестор, Кирилл и Евгений — были расстреляны в 1937 году и впоследствии реабилитированы. Четвёртый, Пётр, покончил с собой. Пятый брат, Александр, затерялся на полях гражданской войны. Три сестры — Людмила, Мария и Татьяна — скончались в 1920-х годах, четвертая, Елена, дожила до 1979 года.

Годы учебы

В 1914 году, окончив Петербургскую Первую гимназию с серебряной медалью, Анатолий Несторович начал обучаться на классическом отделении историко-филологического факультета Петербургского университета, где слушал лекции Ф. Ф. Зелинского, М. И. Ростовцева, С. А. Жебелева, И. А. Бодуэна де Куртенэ, Б. А. Тураева, С. Ф. Платонова, В. Н. Перетца, Л. В. Щербы, Н. О. Лосского и др. Одновременно на армяно-грузинском отделении факультета восточных языков занимался под руководством В. В. Бартольда, П. К. Коковцова, Н. Я. Марра, И. Ю. Крачковского, И. А. Кипшидзе и др.

Трудовая деятельность

В 1921 году Генко был зачислен научным сотрудником в НИИ сравнительного изучения литератур и языков Запада и Востока при Петроградском университете. С 1922 по 1941 год работал в Азиатском Музее (с 1930 г. — Институт востоковедения АН СССР, ныне Институт восточных рукописей РАН), где в 30-е годы заведовал Кабинетом Кавказа. В то же время он сотрудничал с другими научными центрами Ленинграда — Яфетическим Институтом (с 1930 г. — Институт языка и мышления АН СССР), Государственной Академией истории материальной культуры (с 1937 г. — Институт истории материальной культуры АН СССР), Институтом антропологии и этнографии АН СССР (с 1937 г. — Институт этнографии АН СССР) и Ленинградским восточным институтом. В 1936 году он возглавил по совместительству Кабинет Кавказа в Институте этнографии АН СССР.

Научные исследования и преподавательская работа

В научной и научно-производственной деятельности Генко главное место занимала лингвистика. В этой области его познания были феноменальны: он свободно владел почти тридцатью языками. Как член Всесоюзного центрального комитета нового алфавита при Президиуме Совета национальностей ЦИК СССР он создал алфавиты для бесписьменных языков Кавказа (цахурского, лезгинского, табасаранского, абхазского, рутульского, хиналугского), составил словари и грамматики. При изучении языка большое внимание Генко уделял выявлению и анализу его диалектов.

Взгляды Генко как лингвиста формировались под влиянием Н. Я. Марра. Однако Генко «никогда не разделял крайних взглядов своего учителя…, не пользовался четырехэлементным анализом, который предложил Н. Я. Марр, и не поверил в учение последнего о так называемом „стадиальном“ развитии языков». Уже в начале 30-х годов «марристы» отмечали, что Генко «тормозит развитие яфетической теории».

Историко-этнографические исследования Генко тесно связаны с лингвистическими и базируются как на разноязычных архивных источниках, так и на полевых материалах, собранных в экспедиционных поездках по многим районам Кавказа. Экскурсы в область арабистики отражены в публикациях, одна из которых подготовлена в соавторстве с академиком И. Ю. Крачковским.

Многие годы Генко преподавал в ВУЗах СССР: Ленинградском государственном университете (ЛГУ), Ленинградском историко-лингвистическом институте (ЛИЛИ) (с 1933 г. — Ленинградский институт философии и лингвистики, ЛИФЛИ), Ленинградском восточном институте (ЛВИ), Московском государственном университете (МГУ), Ростовском государственном университете, НИИ этнических и национальных культур народов востока СССР. Из учеников Анатолия Несторовича, получивших под его руководством специальное этнографическое образование, особо следует отметить К. Г. Данилину, Е. Н. Студенецкую и Л. И. Лаврова.

В 1935 году за разностороннюю научно-исследовательскую и научно-организационную деятельность и капитальные работы по языкам кавказских горцев Президиум АН СССР присудил Генко без защиты степень доктора языковедения. В этом же году в Ленинградском Восточном Институте Анатолий Несторович был избран профессором.

Аресты

Генко был дважды арестован: в 1938 году (9.04.1938-10.01.1940) и в 1941 году (1.09.1941-26.12.1941). При первом аресте Генко выступал в качестве «однодельца» Л. Ф. Векслер, с которой был связан служебными и дружескими отношениями. В обвинительном заключении указано, что А. Н. Генко «на протяжении ряда лет вел антисоветскую пропаганду, клеветнически утверждал, что Советская власть разрушает научные кадры, сознательно тормозит развитие науки в СССР, … распространял антисоветские клеветнические измышления о якобы неправильной политике ВКП(б) и Советского правительства в управлении страной». Обвинение было подтверждено свидетельскими показаниями. Однако через год все трое свидетелей от своих показаний отказались, следственное производство в отношении А. Н. Генко было прекращено, и он был освобожден из-под стражи.

В постановлении на второй арест отмечено, что А. Н. Генко «распространяет клеветнические измышления и провокационные измышления о мероприятиях, проводимых ВКП(б) и Советским правительством, о руководителях ВКП(б)и Советского правительства, о действиях органов НКВД. С начала войны СССР с фашистской Германией высказывает пораженческие измышления о Красной Армии, о сообщениях Информбюро, восхваляет фашистскую армию». В основу обвинения положены показания Е. Э. Бертельса. Вместе с тем, ряд свидетелей отозвались о А. Н. Генко как о выдающемся ученом и незаурядном человеке, об антисоветских настроениях и высказываниях которого им ничего не известно. В протоколе обвинения об окончании следствия по второму делу А. Н. Генко заявляет: «Со следственными материалами ознакомлен полностью, виновным себя в предъявленном обвинении не признаю…».

В период следствия А. Н. Генко содержался в одиночной камере внутренней тюрьмы Управления НКВД по Ленинградской области (ул. Воинова, ныне — ул. Шпалерная, 25). С 18 декабря находился в больничном изоляторе этой же тюрьмы «с низким упадком питания и заболеванием сердца в форме грудной жабы» (из рапорта врача). 26 декабря Анатолий Несторович скончался. Место захоронения неизвестно.

Ознакомиться с материалами следствия удалось лишь в 1991 году. Тогда же Генко был реабилитирован.

Наследие

Генко проработал на научном поприще чуть более 20 лет. Тем не менее, его литературное наследие насчитывает свыше 50 работ, из которых 39 изданы. После кончины ученого публикация его трудов была приторможена как необходимостью получения разрешения НКВД, так и небескорыстным стремлением некоторых бывших коллег использовать материалы, подготовленные к изданию, но не изданные.

С 1998 г. публикация трудов А. Н. Генко и работ, ему посвященных, была продолжена.

Имя Генко внесено на расположенную в здании ИВР РАН мемориальную доску в список сотрудников, погибших в период Великой Отечественной войны.

Многие кавказоведческие труды А. Н. Генко носят новаторский характер, поднимают неизученные пласты лингвистики, этнографии и истории народов региона. Он первый исследователь абазин, убыхов, хыналыгцев, цахур. Открытие им средневековой цахурской письменности в корне изменило представления о грамотности в средневековом Дагестане. Благодаря трудам Генко сформировалось и получило импульс для дальнейшего развития чрезвычайно важное направление в кавказоведении — исследование горских народов, которые до 20-х годов нечасто были предметом специального изучения.

Основные изданные работы

• Из культурного прошлого ингушей // Записки Коллегии востоковедов при Азиатском музее АН СССР. Л., 1930. Т. V. С. 681—761.
• Задача этнографического изучения Кавказа // Советская этнография. М., 1936. № 4-5. С. 6-20.
• Арабские письма Шамиля в Северо-Осетии // Советское востоковедение. М.-Л., 1945. Т. 3. С. 36-58 (в соавт. с акад. И. Ю. Крачковским).
• Абазинский язык. Грамматический очерк наречия тапанта. М., 1955. 202 с. 1000 экз.
• Абхазско-русский словарь. Сухум, 1998. 395 с. 500 экз.
• Абхазские фольклорные тексты (материалы А. Н. Генко). Под ред. З. Дж. Джапуа. Сухум, 2001 (на абхазском языке). 207 с. 300 экз.
• Табасаранско-русский словарь / Под общей редакцией д-ра филол. наук, проф. М. Е. Алексеева; Институт языкознания РАН. — М.: Academia, 2005. — 332 с. — (Справочники. Энциклопедии. Словари). — 800 экз. — ISBN 5-87444-167-0. (в пер.)

Неизданные работы

• Материалы по лезгинской диалектологии (Рукописный фонд Института языка, литературы и искусства Дагестанского научного центра РАН).
• О вновь открытой письменности средневековья Азербайджана (1941 г.) (Архив Института истории АН Азербайджанской Республики).
• Отчет о работе Рутуло-цахурского отряда Дагестанской экспедиции (1933 г.) (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Рутульско-русский словарь (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Рутульские тексты-переводы (1938 г.) (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Лезгинско-русский словарь (1934—1938 гг.) (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Лезгинские тексты-переводы (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Цахурско-русский словарь (Архив СПб филиала Ин-та Востоковедения РАН).
• Материалы по источниковедению Кавказа (личный архив доцента кафедры русского языка Чеченского государственного университета А. А. Сумбулатова, г. Грозный).

Литература

• Лавров Л. И. Памяти А. Н. Генко // Кавказский этнографический сборник. М., 1972. Вып. V. С. 213—222.
• Арутюнов С. А., Волкова Н. Г., Сергеева Г. А. Вклад А. Н. Генко в этнографическое изучение Кавказа // Советская этнография. М., 1987. № 3. С. 61-72.
• Волкова Н. Г., Сергеева Г. А. Трагические страницы кавказоведения: А, Н. Генко // Репрессированные этнографы. Сост. и отв. Ред. Д. Д. Тумаркин. М., 1999. Вып. I. С. 101—134.
• Васильков Я. В., Сорокина М. Ю. Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период (1917—1991). СПб., 2003. С. 113—114.
• Решетов А. М. А, Н. Генко как этнограф (к 100-летию со дня рождения) // Кунсткамера. Этнографические тетради. СПб., 2003. С. 318—332.
• Памяти ученого-востоковеда. Анатолий Несторович Генко (1896—1941) // Кавказоведение. М., 2004. № 5. С. 9-54.
• Генко Г. А. Кавказовед: лингвист-полиглот, этнограф, историк А. Н. Генко // Знаменитые универсанты. Очерки о питомцах Санкт-Петербургского Университета. Т. III. СПб., 2005. С. 371—384.

Отрывок, характеризующий Генко, Анатолий Несторович

– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.