Генко, Нестор Карлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Генко.
Нестор Карлович Генко
Дата рождения:

22 января (3 февраля) 1839(1839-02-03)

Место рождения:

имение Тадайкен, Гробинский уезд, Курляндская губерния, Российская империя

Дата смерти:

28 января (10 февраля) 1904(1904-02-10) (65 лет)

Место смерти:

Ментона, Франция

Страна:

Российская империя Российская империя

Научная сфера:

лесоводство

Альма-матер:

Лесной и межевой институт в Петербурге

Награды и премии:
Сайт:

[n-genko.narod2.ru .narod2.ru]

Нéстор Ка́рлович Гéнко (22 января [3 февраля] 1839, Курляндская губерния — 28 января [10 февраля] 1904, Ментона, Франция) — учёный-лесовод и герой русско-турецкой войны 1877—1878 годов.





О роде Генко

Первые сведения о роде Генко относятся к XVI веку, когда в Торне (Польша) проживала семья патрициев немецкого происхождения, член которой в составе Войска польского участвовал в войнах против Турции в чине старшего лейтенанта панцирной кавалерии. За талантливое руководство и проявленную храбрость Ян Хенко постановлением Рейхстага в 1683 году был возведён в дворянство. В 1848 году Сенатом Российской империи наследственное дворянство рода было подтверждено, а родоначальником семьи назван Иван Иосифович (Ян Йозефович) фон Генко, проживавший в Литве. Его праправнук Нестор Карлович Генко родился 22 января (3 февраля) 1839 года в имении Тадайкен Гробинский уезд, Курляндской губернии Российской империи (ныне — Приекульский край (Курземе) Латвия) в семье Карла Георгиевича Генко, управляющего имением, и Вильгельмины-Марианны, урождённой Швандер.

Биография

Учеба

В 1849 году Нестор поступил в Тукумскую прогимназию, затем в Академическую гимназию в Митаве (ныне город Елгава), далее прошёл курс обучения в Лесном и межевом институте в Петербурге. В 1858 году был командирован в Лисинское учебное лесничество, откуда в 1860 году вышел прапорщиком корпуса лесничих. После продолжения обучения в офицерских классах института в 1862 году он выпущен подпоручиком.

Служба в казённых лесах

Трудовую деятельность Нестор Карлович начал ещё в 1860 году таксатором в Виленской губернии, продолжил в 1861 году в Беловежской Пуще, в 1862 году — в Оренбургской губернии, а в 1863 году был направлен в Вятскую губернию для устройства корабельных лесов. За отличие в работе в 1864 году Нестора Карловича командировали на один год в Пруссию. Вернувшись в Россию, он трудился в Виленской и Калужской губерниях. В 1866 году получил назначение на должность младшего лесничего Теллермановского образцового лесничества, в состав которого входил Шипов лес. В 1872 году этот лес был выделен в самостоятельное Шиповское лесничество I разряда, а Нестор Карлович назначен его лесничим и трудился в этом качестве до 1876 года. Здесь за 10 лет он вывел новые культуры дуба, проложил и обустроил дороги в условиях сложнейшего рельефа местности.

На войне за освобождение Болгарии от османского ига

В 1876 году Нестор Карлович внезапно, якобы по состоянию здоровья, вышел в отставку. В 1877 году он сдал экзамены в Петербургское пехотное училище и в чине штабс-капитана поступил в Костромской пехотный полк, откуда вскоре в должности командира роты был направлен в действующую армию, где участвовал в сражениях под Ташкисеном, Дальними Комарцами и в переходе через Балканы. По окончании войны оставлен в Болгарии в качестве начальника округов Демотичского и Бургасского, а затем полицмейстера города Бургас.

Служба в Удельном ведомстве

В 1880 году Нестор Карлович возвращается на лесную службу на должность младшего учёного-лесничего в Удельное ведомство, где было поменьше бюрократизма и казёнщины. Этот период его деятельности отмечается коллегами как наиболее продуктивный. Так, им разработаны новые инструктивные документы (1883, 1893 годы), в огромных объёмах проведена инвентаризация лесов и организация в них хозяйств. Особо следует отметить работы в Беловежской Пуще, где Нестор Карлович на основе теоретической разработки впервые на практике применил разделение площади леса (более 100 тысяч га) на типы лесонасаждений. Фундаментальный труд о Беловежской Пуще [I-12] не потерял ценности до настоящего времени. Ещё одно крупное исследование по лесам Европейской России с многочисленными таблицами и картами [I-5] было подготовлено и вышло в свет, полное тревоги за леса страны, охваченные разгулом лесоистребления. Здесь впервые предложен оригинальный метод постепенных рубок в сосновых лесах, основанный на тщательном изучении особенностей возобновления сосны в разных почвенно-географических условиях.

Многолетняя работа Нестора Карловича по степному защитному лесоразведению (1884—1904) позволяет причислить его к пионерам этой области лесоводства. Целью защитного облесения было повышение доходности обширных степей Удельного ведомства, для чего планировалось эти земли заселить, обеспечив новосёлов водой (прудами) и лесом. Насаждения предназначались также для ослабления сурового климата степей, губительного действия суховеев и засух, противодействия возникновению оврагов. В засушливых степях Самарской, Волгоградской, а также Воронежской областей к 1902 году появилось около 13 тысяч гектаров защитных лесных полос [II-6], именуемых «Генковскими». По хозяйственным соображениям ширина полос была принята равной 400—600 м. Полосы размещались, главным образом, на чернозёмах в виде лент по водоразделам (сыртам), которые являются в степях более пригодными местами для леса. Преимущественная ориентировка полос с юго-запада на северо-восток, то есть перпендикулярная (или близкая к ней) направлению летних юго-восточных ветров-суховеев. Сейчас лесам, полностью изменившим климат заволжских степей, исполнилось более 100 лет, но состояние сохранившихся посадок однозначно свидетельствует о правильной позиции Н. К. Генко в вопросах степного защитного лесоразведения. Само время решило научный спор Генко с Г. Н. Высоцким — категорическим противником массивных лесных насаждений в степи, дававшим отрицательный прогноз их будущему [I-13; II-6].

В 1903 году в Риге состоялся X Всероссийский съезд лесохозяев. Нестор Карлович присутствовал на нём и даже участвовал в прениях. Но все поняли, «что это была уже его лебединая песня» [II-3]. В этом же году по случаю 100-летия Санкт-Петербургского Императорского Лесного Института Нестор Карлович был избран в почётные члены института, но, тяжело больной, он не смог присутствовать на юбилее. В декабре 1903 года его отпустили на лечение в Ментону (юг Франции), где 28 января (10 февраля) он скончался и там же был похоронен.

Семья

После кончины Нестора Карловича осталась большая семья, состоявшая из вдовы Марии Александровны (1861—1909) и десятерых детей. Старший сын Нестор (1881—1937) окончил историко-филологический факультет Петербургского Университета; известен как этнограф-краевед. Кирилл (1889—1937) стал преподавателем немецкого языка и географии, Евгений (1892—1937) — топографом, строителем. Все трое были расстреляны в 1937 году и впоследствии реабилитированы. Петр (1886—1913) — лесовод, покончил жизнь самоубийством. Александр (1894-?) в 1914 году ушёл с факультета восточных языков Петербургского Университета во Владимирское военное училище, дальнейшая судьба неизвестна. Анатолий (1896—1941) — известный языковед, кавказовед, историк, этнограф, был дважды арестован. В 1941 году умер в тюрьме в период нахождения под следствием. Реабилитирован. Дочери Людмила (1883—1929), Мария (1887—1920), Татьяна (1891—1921) скончались в 1920-х годах, и только Елена (1898—1979) дожила до старости.

Некоторым представителям ветви рода Генко, берущей начало от Нестора Карловича, удалось сохраниться. Так, в разных городах Франции живут многочисленные потомки старшего сына, в Санкт-Петербурге — дочь, внучка и правнучка младшего сына Нестора Карловича, в Москве и Витебске — несколько семей потомков старшей дочери.

Награды

Заслуги Нестора Карловича были отмечены многочисленными наградами, перечисленными в формулярном списке [II-16]:

Память

В связи с кончиной Нестора Карловича Лесное общество России, возглавляемое проф. Л. И. Яшновым, провело траурное заседание, на котором видные учёные выступили с воспоминаниями о почившем коллеге [II-2; II-3; II-4; II-5]. В частности, известный лесовод Г. Ф. Морозов сказал о Генко: «Он был лесоводом по призванию, а не по случайным обстоятельствам. Нестор Карлович резко выделялся среди специалистов не только выдающимися знаниями, необычной энергией и большим опытом, но и любовью к лесу, которая не была сентиментальной, а заставляла близко к сердцу принимать вопросы лесоводства, ими жить, ими волноваться… Нестор Карлович был идейным работником на лесоводственном поприще и что так редко, к сожалению, встречается, — это был лесовод-гражданин».

После длительного забвения о Несторе Карловиче вновь заговорили в лесоводческом сообществе. В 1998 году постановлением губернатора Самарской области Дубово-Умётскому лесничеству Самарского лесхоза было присвоено его имя, и установлена памятная доска. По случаю 165-летия со дня рождения Нестора Карловича и 100-летия со дня его смерти 2004 год в Самарской области был назван «годом Генко», ознаменован проведением в Самаре межобластной научно-практической конференции с изданием сборника материалов, закладкой памятных посадок, экскурсиями по «Генковским полосам».

Напишите отзыв о статье "Генко, Нестор Карлович"

Литература

I. Опубликованные работы Н. К. Генко

1. Письмо в редакцию // Лесной журнал. 1886. № 1, С. 97 — 100.

2. О естественной смене хвойных лиственными породами и, наоборот, лиственных хвойными //Лесной журнал. 1886. № 4, С. 380—391.

3. Об учреждении при Лесном обществе бюро для рекомендации лесных техников //Лесной журнал. 1886. № 5, С. 478—482.

4. Об облесении южно-русских степей // Лесной журнал. 1886. № 3, С. 1 — 59.

5. К статистике лесов Европейской России. Спб, тип. Канцелярии санкт-петербургского градоначальника, 1988. 97 стр. с табл.

6. О лесах Кахетии // Лесной журнал. 1888. № 1. С. 4 — 14.

7. О повреждениях, причиненных пяденицей сосновым лесам в бассейне р. Суры // Лесной журнал. 1889. № 1, С. 65 — 73.

8. Тальниковое хозяйство в пойме р. Волги (Вводный доклад к VII Съезду лесохозяев) // Лесной журнал. 1889. № 4, С. 493—500.

9. Инструкция для устройства лесных дач Удельного ведомства. СПб. 1893, С. 5 — 115.

10. Разведение леса и устройство водосборных плотин на удельных степях. СПб, тип. Глав. Управления уделов, 1896. 95 стр.

11. Некролог (А. Р. Варгас де Бедемар) //Лесной журнал. 1902. № 4, С. 882—886.

12. Характеристика Беловежской Пущи и исторические данные о ней. СПб, тип. Санкт-петербургского градоначальника, 1903. 113 стр.

13. Ответная речь Г. Н. Высоцкому* //Труды II Съезда деятелей по сельскохозяйственному опытному делу в С-Петербурге с 14 по 20 декабря 1902 года. Часть II. Протоколы заседаний Съезда с приложением некоторых докладов и сообщений. СПб., 1905. С. 186—191.

*На доклад Г. Н. Высоцкого «О стимулах, препятствиях и проблемах разведения леса в степях России».

II. Публикации о Н. К. Генко

1. Журнал последнего заседания VII съезда Лесохозяев 10 (9) августа 1889 г. Обсуждение доклада Н. К. Генко «Тальниковое хозяйство в пойме р. Волги». //Труды VII съезда Лесохозяев в г. Казани. СПб, 1890.

2. Морозов Г. Ф. Нестор Карлович Генко // Известия Императорского Лесного Института. СПб., 1904. Вып. II.

3. Собичевский В. Т. Памяти Нестора Карловича Генко // Лесной журнал. 1904. Вып. 1.

4. Яшнов Л. И. Памяти Н. К. Генко // Лесной журнал. 1904. Вып. 1.

5. Вович. Памяти Н. К. Генко // Лесопромышленный вестник. Журнал лесного хозяйства, лесной промышленности и торговли. СПб., 1904. № 12.

6. Высоцкий Г. Н. О стимулах, препятствиях и проблемах разведения леса в степях России // Труды II Съезда деятелей по сельскохозяйственному опытному делу в декабре 1902 г. Часть I. Доклады и сообщения. СПб., 1905. С. 302—338.

7. Шестопёров Г. П. Широкие лесные полосы на водоразделах степных районов // Лес — на службу урожаю. Куйбышев, 1959. С. 16-26.

8. Гиряев Д. М. Видный лесничий отечества // Лесное хозяйство. 1989. № 12. СПб.

9. Панов В. И. У истоков великого эксперимента. Сборник докладов межобластной научно-практической конференции, Самара, 2004. aglos2006.narod.ru/Literatura/K_genko.djvu

10. Кокова И. Ф. Два портрета. Там же.

11. Бугаев В. А., Смольянов А. Н., Сериков М. Т. Н. К. Генко — основатель степного лесоразведения. Там же.

12. Хавроньин А. В. Водораздельные лесные полосы в юго-восточных степях Самарского Заволжья. Там же.

13. Шабалин И. М. Зеленые бастионы. Там же.

14. Романов Н. В. Защитные лесополосы — средообразующий элемент ландшафта. Там же.

15. Чемоданов А. А. Сохраним Генковский лес. Там же.

16. Формулярный список о службе Учёного лесничего Главного управления Уделов, Действительного Статского Советника Генко // Гос. исторический Архив. Фонд 515, оп. 73. Д. 600.

Отрывок, характеризующий Генко, Нестор Карлович

В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Генко,_Нестор_Карлович&oldid=79473291»